Знойное лето в Кадакесе

Во время встречи с Дали в Париже Элюар пообещал навестить художника в его родном Кадакесе. К этому времени Сальвадор уже был довольно-таки известен в среде почитателей современного искусства, и городок его детства, где он всегда проводил лето, стал своеобразным местом встреч многих представителей богемы того времени. И вместе с Элюаром и его женой там появились художник Рене Магритт, коллекционер и торговец картинами Камилл Гойманс, кинорежиссер Луис Бунюэль. Все они проводили время на уютных пляжах маленького Кадакеса, любуясь и вдохновляясь его великолепными пейзажами.

В этой поездке Поля Элюара сопровождали жена и дочь Сесиль — семья надеялась отдохнуть на берегу моря. И если бы он отправился в эту поездку один, вполне возможно, что Гала еще надолго осталась бы его женой, что не произошло бы всех тех событий, о которых пойдет речь ниже.

Все началось с того, что однажды утром перед домом Сальвадора Дали остановилась машина, доставившая уставших после долгого путешествия Элюаров. Поэт, его жена и дочь вышли наружу, чтобы наконец вдохнуть свежего воздуха. И глаза художника впервые встретились с глазами его будущей возлюбленной. Гала медленно вышла из машины, захлопнув за собой дверцу, и томным усталым взглядом обвела окрестности.

Правда, любовь возникла у Дали далеко не с первого взгляда. Тогда, в момент встречи, Сальвадор был поглощен совсем другим. В процессе непрерывного творчества он плавно, но неуклонно доводил себя до безумия. Поначалу друзья не придавали особенного внимания возникавшим у Дали ни с того ни с сего вспышкам смеха, остановить которые было не под силу никому. Сначала над ним даже немного подтрунивали, поговаривая, что, мол, Дали лучше ни о чем не спрашивать, ибо вместо ответа можно услышать лишь безудержный смех. Но когда эти припадки стали повторяться изо дня в день, они не на шутку обеспокоились. На вопрос, в чем же причина столь бурного веселья, Дали плел про какую-то сову, какашку и прочие несуразицы. Оказалось, что в момент беседы с кем-либо или просто во время прогулки по улице Сальвадор представлял себе, будто бы у его собеседника или того, кто находился неподалеку, на голове вырастала скульптура совы с небольшим кусочком экскрементов на голове. Эти образы порой возникали в сознании художника вне зависимости от его желания, и смех Дали был поистине безудержен. Вывести его из этого состояния не могло ничто. Когда Сальвадор делился своими наваждениями с друзьями, те лишь сочувственно кивали головой.

И когда Дали увидел подъехавшую к его дому машину, он буквально скорчился от охватившего его смеха. Ничто не могло отвлечь его в эту секунду.

Кстати, будущая возлюбленная Дали чуть позже призналась, что поначалу Сальвадор не произвел на нее никакого особенного впечатления. Наоборот, впечатление было, если на то пошло, скорее неприятным. И все из-за тогдашнего имиджа художника. Во время учебы в Мадридской академии он приобрел привычку одеваться как франт. Яркие рубашки из шелка, ослепительно белые брюки и колье из искусственного жемчуга были неотъемлемыми атрибутами его наряда. Кроме того, желая, видимо, удивить всех своей изысканностью, Сальвадор постоянно покрывал лаком свои волосы, причем, когда у него не было специальных средств, он использовал лаки для мебели и картин. Весь этот антураж делал Дали похожим на мелкопоместного прожигателя жизни с большими амбициями, коих в огромном количестве в те времена можно было встретить в различных дорогих кафе Парижа и других столиц. И все это не могло импонировать изысканной и утонченной Гале.

Правда, впечатление это сильно изменилось, стоило Гале немного побеседовать с Сальвадором. Разговоры касались в основном искусства. Дали встретился с Элюарами вечером того же дня на террасе отеля, где они остановились. Тогда же поэт был несказанно удивлен неожиданно случившимся с Сальвадором приступом смеха. Когда ему рассказали о его причине, он сильно заинтересовался — настолько образы, возникавшие в сознании Дали, соответствовали его представлению о сюрреализме.

Наутро следующего дня друзья условились вместе пойти на пляж. Дали, чья склонность к экстравагантным выходкам не нуждается ни в каком представлении, захотелось как можно сильнее удивить Элюаров. Удивить своим внешним видом. Он долго и тщательно обдумывал, каким должен предстать перед своими друзьями. Изрезал прекраснейшую шелковую рубашку, чтобы придать ей диковинный вид и обнажить для всеобщего обозрения свои черные волосы, тщательно выбрил подмышки и немного подкрасил их синькой, смешанной с пудрой для придания особенного нежно-голубого цвета. Когда результат его не впечатлил, Дали решил перекрасить подмышки в алый цвет, цвет крови. Своей кровью он для этого и воспользовался, немного порезавшись во время бритья. На сей раз он остался довольным, и дабы усилить эффект, измазался кровью сверху донизу, расцарапав себе колени. Для того чтобы его тело приобрело специфический аромат, Дали на ходу придумал оригинальный рецепт духов. При помощи паяльника он сварил в воде рыбий клей, смешал его с козьим пометом и добавил лавандового масла. Результат получился просто потрясающим, и тело художника стало пахнуть действительно невыносимо.

Но вдруг у него в одну секунду пропало всякое желание изумлять и шокировать. Дали, которого не мог остановить никто, случайно выглянул в окно. И вмиг отказался от всех своих замыслов, приложив все усилия для того, чтобы от выработанного такими трудами зловонного запаха не осталось и следа. Возможно, именно в эту секунду он без памяти влюбился в Галу. Она стояла на пляже, повернувшись к нему спиной, и Сальвадор мог видеть ее прекрасные обнаженные плечи. Лучи утреннего солнца освещали ее фигуру, изящную и грациозную . В сознании художника сразу же возникли аналогии с тем «детским» образом, который он назвал Галючкой. Действительно, для него Гала стала его давней мечтой, облаченной во плоть и кровь.

«Как я мог провести с ней полдня и не узнать ее, ни о чем не заподозрить? — пишет Дали в своей «Жизни». — Это для нее я сфабриковал безумный утренний наряд, для нее измазался козлиным дерьмом и выбрил подмышки! И вот, увидев ее на пляже, я не осмеливаюсь появиться в таком виде. Теперь, стоя перед зеркалом, я нашел его жалким... Я разделся, стал изо всех сил отмываться, чтобы избавиться от удушающей вони, исходившей от меня».

Безумный смех Дали долгое время препятствовал его сближению с Галой, но не исключено, что именно он привлек ее внимание к молодому художнику. Ведь Сальвадор поначалу даже не мог поздороваться с объектом своих вожделений, не говоря уже о том, чтобы побеседовать с Галой! Однажды он неоднократно пытался завести с ней разговор, но всякий раз, как только Гала произносила первые звуки, Сальвадор буквально впадал в безумство, корчась от смеха.

Необычайно разочарованы таким поведением Дали были и его друзья. Ведь они, по существу, навестили художника в первую очередь для того, чтобы обсудить с ним некоторые важные дела. Камилл Гойманс предложил Дали контракт, согласно которому за 3000 франков он приобретал у Дали всё его картины, написанные этим летом. Луис Бунюэль планировал поработать с Дали над сценарием фильма «Золотой век». Кстати, тандем режиссера и художника сложился несколько раньше, когда создавался первый фильм Бунюэля «Андалузский пес». В своих воспоминаниях Дали утверждает, что сценарий фильма и все идеи по его постановке принадлежат ему, но, судя по всему, и роль Бунюэля тут не менее велика. Зрители, пришедшие на премьеру фильма в парижской «Стюдио дез юрсолин», были буквально шокированы с первых же минут фильма. Да и какую другую реакцию может вызвать сцена разрезания глаза живого человека бритвой, показанная крупным планом в самом начале «Андалузского пса»?

Жестокие образы, идеи, жестокость вообще будут наводнять не только творчество Сальвадора Дали, но и некоторые его поступки. Но об этом чуть позже. Пока же Дали и его друзья развлекаются на пляже прекраснейшего, по мнению художника, городка мира. Мысли Дали были в этот момент далеки от всякой работы, от принятия серьезных решений. Сальвадор всецело был охвачен любовью. Гала показалась ему тогда прекрасной, но недоступной. И художник терялся, не зная, как привлечь ее внимание к себе. Ведь никакого опыта общения с противоположным полом у него не было, да и воспитанная и изысканная парижанка Гала сильно отличалась от тех девушек, с которыми Сальвадору прежде приходилось иметь дело.

Не последнюю роль тут играл и идиотский смех Сальвадора. «Не в силах говорить с ней, я окружил ее тысячей мелких забот: принес ей подушки, подавал стакан воды, поворачивал ее так, чтобы она лучше видела пейзаж, — вспоминает Дали в своей книге. — Если бы я мог, я бы тысячу раз надевал и снимал ее туфли. Когда во время прогулки мне удавалось хотя бы на секунду прикоснуться к ее руке, все мои нервы трепетали, и я слышал, как вокруг меня падают дождем зеленые плоды, как будто я не касался руки Галы, а до срока тряс неокрепшее пока деревцо моего желания. Гала, которая с уникальнейшей в мире интуицией видела на моем лице отражение всех моих самых потаенных чувств, однако не смогла заметить, что я влюблен в нее без памяти. Но я хорошо чувствовал, как растет ее любопытство. Она распознала во мне наполовину сумасшедшего гения, способного набольшую отвагу. И поскольку она творила свой миф, она смогла осознать, что я единственный, кто способен ей помочь».

Действительно, необычайно верно тут подмечено, что Гала была женщиной, которая «творила свой миф». Хотя могло показаться, что ее роль сводилась разве что к роли безголосой музы, источника любви и поклонения гениев и людей творчества. Многие убеждены, что Гала была всего лишь тусклой тенью, «любовью и не более» Элюара, Дали и многих других художников и поэтов, связи с которыми были у нее менее продолжительными. Несмотря на то, что на протяжении десятилетий Гала находилась как бы в самом центре художественной жизни мира, общаясь с людьми, которые во многом ее определяют, сама она не сотворила никаких выдающихся произведений. Однако ее имя упоминается во всех книгах по искусству, отражающих тот период, даже самых серьезных и академических. Элюар посвятил своей жене немало прекрасных стихов, а Дали впоследствии не только многократно увековечил ее образ на своих полотнах, но и одно время подписывал картины не только своим именем, но и именем своей возлюбленной.

Поэтому и неудивительно, что эта женщина, которая была чуть ли не на десятилетие старше Дали, сразу же привлекла внимание художника. Это была его первая любовь — ничего подобного тем чувствам, которые охватили его в дни знакомства с Галой, до тех пор он не испытывал. И если прежние его подруги были вынуждены жестоко страдать из-за чрезмерного самолюбия Дали, то теперь Зверь был укрощен. Если раньше Дали требовал от тех, кто был рядом с ним, абсолютной преданности, покорности и самопожертвования, то теперь он сам стал покорным, как ягненок. Он был готов на все только для того, чтобы угодить Гале. Вчитаемся еще раз в эти строчки из воспоминаний Сальвадора Дали: «Я только и пытался совладать со своим безумием, а все мои планы, мысли и внимание были заняты Галой. Не в силах говорить с ней, я окружил ее тысячей мелких забот. Принес ей подушки, подавал стакан воды...» Сложно было ожидать такой услужливости от художника, с детских лет считавшего себя королем. И вряд ли что-либо, кроме любви, могло так изменить его темперамент.

Вскоре внимание на Дали, в первую очередь как на незаурядного художника, обратила и Гала. Они подолгу вдвоем прогуливались по окрестностям Кадакеса, проводя время в бесконечных разговорах. Но до какого-то реального сближения пока было еще далеко. И Дали не мог даже себе представить, как преодолеть эту дистанцию, отделявшую его от возлюбленной.

Но все разрешилось само собой, разрешилось мгновенно и совершенно неожиданно. Однажды во время прогулки Гала затронула в разговоре с художником одно из самых свежих на тот момент полотен Дали «Мрачная игра». Произведение это было действительно мрачным и настолько эпатирующим, что вызывало споры даже в кругу сюрреалистов. Ведь на картине среди множества кузнечиков были изображены с соблюдением всех натуралистических подробностей измазанные экскрементами кальсоны, одетые на мужчине, стоявшем спиной. Увидев это полотно, многие стали поговаривать о ненормальности Дали, о том, что его страсть к грязи чрезмерна. Такое мнение порой приходилось выслушивать и самому художнику. Кое-кто из друзей и знакомых подозревал, что страсть к демонстрации экскрементов является отражением некой психической болезни Дали. И когда Гала подошла к художнику и сказала, что ей хотелось бы обсудить с ним его полотно «Мрачная игра», Дали уже предчувствовал, в какое русло будет направлен этот разговор.

Встретив Галу неподалеку от ее отеля, Дали отправился с ней на небольшую прогулку по окрестностям города, среди скал Креус.

Разговор Гала начала очень осторожно, боясь затронуть неимоверное самолюбие художника. «Мрачная игра» — интересное произведение, говорила она, но некоторые моменты тут не могут не вызвать определенных вопросов. Ей было интересно, насколько образы, появляющиеся на картинах Дали, соответствуют его представлениям о жизни, насколько они близки ему. «Если вы действительно преклоняетесь перед грязью, экскрементами, — говорила Гала, — то я вряд ли смогу вас понять. Я считаю все это ужасным, но, впрочем, ваше право иметь свое мнение, пусть даже оно и покажется мне диким».

Дали, неимоверно любивший всякие выходки, оправдываться перед кем бы то ни было был не намерен. И он уже собирался было ответить, что все слухи касательно его психической болезни являются абсолютной правдой, но неожиданно осекся. Будь на месте Галы кто-либо другой, неважно кто, нет сомнения, что Дали именно так бы и поступил. Но тут... Уже во второй раз художник почувствовал себя укрощенным. И он промолчал. Взглянув в лицо Гале и встретив ее взгляд, серьезный и честный, сочувствовавший и понимающий, ожидавший ответа, Дали сказал правду, хотя эта правда была куда менее живописной и впечатляющей, нежели выдумка, симптомы несуществующей болезни, придумать которые ничего не стоило для обладавшего богатой фантазией художника. «Клянусь вам, все то, что говорят обо мне, не соответствует действительности! — Дали в этот раз говорил настолько убежденно, что его словам просто нельзя было не поверить. — И так же, как и вы, я боюсь этого рода безумия. Но мне кажется, что подобные элементы можно использовать как терроризирующие, они же имеют право на существование как кровь или моя кузнечиковая фобия»¹.

Дали казалось, что столь откровенным ответом он сможет вмиг разрядить обстановку, но лицо Галы по-прежнему выражало некую озабоченность, задумчивость. Ему хотелось ее о чем-то спросить, нарушить неловкую паузу, но... Ее взгляд, ее кожа и волосы, которые были совсем рядом, обезоруживали его, лишали отваги. И тут Гала, чей взгляд был все таким же задумчивым, вдруг прикоснулась к ладони Сальвадора, взяла ее в свою руку. Она молча глядела в глаза Сальвадора Дали, и на дне ее глаз он смог различить пока еще тусклый огонек зарождающегося чувства.

Атмосферу установившейся в эту минуту душевной близости чуть было не нарушил идиотский смех, совершенно неожиданно вырвавшийся из груди Сальвадора. Что стало его причиной на этот раз, сказать затруднительно — сова с какашкой или какой-либо другой не менее сумасбродный образ, но уже через пару секунд Дали понял, какую неисправимую оплошность он мог совершить. Однако Гала не обиделась и не разочаровалась в нем, как бы это сделала в таком случае любая другая женщина. Она лишь изо всех сил сжала руку Сальвадора, и приступ смеха мгновенно прошел. «Мой смех не был «веселым», как у всех, — пишет Сальвадор Дали. — Он не был скептическим или легкомысленным, это было настоящее проявление фанатизма, катастрофы, падением в пропасть страха. И самым ужасающим, самым катастрофическим хохотом я дал ей понять, что я преклоняюсь перед ней, падаю на колени».

Смех утих, и слова Галы, ставшие началом их великой любви, прозвучали в полной тишине:

— Мой малыш, мы больше никогда не расстанемся.

Сложно поверить в это, но так оно и случилось. В любви Сальвадора Дали и Галы было много удивительного, странного, не поддающегося никаким разумным объяснениям. Все это в полной мере может характеризовать и их сближение. Ведь муж Галы Поль Элюар к тому времени был одним из наиболее известных французских поэтов своего поколения. Человек состоятельный и обладающий неким особенным шармом, он неимоверно любил свою жену. Гале были посвящены самые лучшие его стихи того периода. И вот она принимает отчаянное решение бросить его... ради какого-то молодого художника, пока всего лишь «подающего надежды», непредсказуемого в своих поступках и не имевшего даже своего дома.

К тому же Гала познакомилась с Сальвадором именно в тот период его жизни, когда художник, по своему собственному утверждению, находился буквально на грани безумия. К этому состоянию он поначалу стремился чуть ли не сознательно, стремился стать безумным для того, чтобы открыть для себя неизведанные горизонты своего подсознания. Его безумие сильно влияло и на творчество, делая картины Дали более вычурными и насыщенными всякими странностями. Но художник настолько в нем преуспел, что рисковал кончить жизнь как обычный арендатор койки в доме для умалишенных.

И человеком, который смог вылечить Дали от его безумия, накопившегося в нем за долгие годы, была Гала. «Она излечила меня благодаря своей беспримерной, бездонной любви, глубина которой проявилась на практике и превзошла все самые амбициозные методы психоанализа. Вначале наши отношения были отмечены болезненной необычностью и явными психопатическими симптомами. Мой смех из эйфорического стал мучительным и раздраженным, и я был близок к истерическому состоянию, которое начинало тревожить меня, хотя я снисходительно относился к своим взрывам смеха. Я совершенно впал в детство, и это подтверждалось тем, что Гала казалась мне той же маленькой девочкой из моих воспоминаний, которую я называл Гадючкой — уменьшительным именем Гала. С новой силой нахлынули головокружения и видения».

Безусловно, это излечение произошло не сразу. И поначалу отношения между Сальвадором Дали и Галой действительности какими-то странными, болезненными. Между этими двумя людьми сразу же возникло некое глубинное взаимопонимание, но оно порой сопровождалось вспышками необъяснимой жестокости, коих было достаточно много для того, чтобы рассказ о них объединить в целую главу.

Примечания

1. В своих воспоминаниях Дали пишет о том, что в детстве и юности он ужасно боялся кузнечиков. По его словам, фобию вызвала некая схожесть между этим безобидным насекомым и головой рыбы (хотя по отношению к последним художник был более бесстрашен). Друзья в колледже часто издевались над Дали, подбрасывая ему на стол кузнечиков, отчего юный Сальвадор впадал в панический ужас, которому он был бессилен сопротивляться.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница