Из-под одного купола в другой
Художник не сдал еще своего оружия, и его не покинуло воображение: что бы там ни говорила Гала — он все еще действующий вулкан. В 1974 году состоится, и с большой помпой, открытие музея, о котором Дали мечтал. Музей станет его последним шедевром. Дали работал над его созданием несколько лет с невероятной энергией, несмотря на то, что Гала не видит в этой затее ничего, кроме бесполезных расходов, и противится его намерению продать свои картины в собственность провинции.
Сальвадор Дали начиная с шестидесятых годов вел довольно трудные переговоры с властями Фигераса, своего родного города, о том, чтобы они разрешили ему разместить музей в здании старого муниципального театра. Большая часть его была разрушена во время гражданской войны, руины заросли травой, в них поселились крысы, потом здесь устроили рыбный рынок. Дали кажется, что это идеальное место для хранения его произведений. «Театр — для музея»; вся судьба художника может быть сведена к тому, что музей станет символом его поисков и его живописи, новым сердцем его Вселенной. В семидесятые годы, в то время, когда Гала уединяется в Пуболе, Дали покидает Порт-Льигат, чтобы на месте наблюдать за строительством. Он проводит совершенно один долгие дни в Фигерасе, размышляя о прошлом и будущем: у него нет детей, но он заботится о последующих поколениях и хочет оставить в мире после своей смерти живой след своей необычной жизни и своеобразного стиля.
Дали поддержали мэр Фигераса Рамон Гвардиола и женералитат1, убежденные в том, что музей Дали сделает провинции Жерона неслыханную рекламу в рамках культурного контекста, но все же мэтру пришлось обратиться к верховной власти, а именно к генералу Франко. Дали будет принят Франко осенью 1968 года. Именно Франко даст окончательное разрешение, публично заявив, что Испания должна иметь музей Дали, чтобы восславить «самого великого здравствующего испанского художника» (этот поступок «каудильо» можно было бы истолковать как оскорбление Пабло Пикассо2, художника, слишком враждебно настроенного по отношению к франкистскому режиму и потому недостойного внимания).
Дали доверяет молодому каталонскому художнику Эмилио Пересу Пиньеро реставрацию театра, а также создание «геодезического купола», придуманного им вместо кирпичного потолка. Этот купол, состоящий из сочлененных граней — «как глаз мухи», по мнению Дали, — представляет еще более дерзкое решение, чем знаменитые купола Вукминстера. Вскоре груда развалин обретет форму, и огромное здание, увенчанное куполом наподобие мечети, восстанет из собственных руин. Над Плаца дель Аутаменто поднимется театр-музей Дали — в том месте, где Сальвадор Дали родился (дом его отца находится как раз напротив), недалеко от церкви Сан-Педро, в которой его крестили. У входа в здание Дали прикажет посадить большое оливковое дерево и воздвигнуть две статуи. Одна — во славу двух человек: Рамона Люля (1235-1315), прозванного «провидцем», каталонского поэта и философа; и Франческо Пуйоля (1882-1962), другого его соотечественника, также выдающегося философа. Их головы проступают из вылепленных ветвей оливкового дерева. Вторая статуя посвящена Эрнесту Майсонье (1815-1891), помпезному художнику, кумиру Сальвадора Дали. Он добивается также переименования площади, и теперь её официальное название — Плаца Гала и Сальвадора Дали.
Дали сохранил фасад здания, построенного в 1840 году в неопалладианском стиле, но переделал интерьер. Под отливающим цветами радуги куполом целая система галерей днем образует переплетение световых дорожек. Музей — это лабиринт из темных, разных по размерам комнат, где можно затеряться и ходить ко кругу. В центре, там, где раньше была сцена, портрет Гала («Леда с лебедем») как бы образует алтарь. Тяжелые массивные шторы из красного бархата воссоздают ощущение театра. В этом необычном пространстве, больше похожем на Диснейленд, караван-сарай, пещеру Али-Бабы и Вавилонскую башню, чем на музей «Прадо» и Лувр, художник разместил некоторые из своих сокровищ, самых значительных и самых бессмысленных: биде из борделя «Ле Шабанэ», который якобы посещал Эдуард VII (Дали отыскал его в антикварном магазине); софа конфетно-розового цвета в форме губ Мэй Уэст, созданная им во времена Чиапарелли; «дождливое такси» лондонской сюрреалистической поры (один из его старых «кадиллаков», из которого идет дождь лишь после того, как опустишь монету в пять песет); саркофаг на печатных платах; кровать в стиле Наполеона III, наиневероятнейшая, в форме ракушки, поддерживаемая четырьмя дельфинами. Со всем этим «далийским хламом», к которому добавляется мольберт Майсонье, голова Греко, мебель Гауди, картина Бугро и гравюры Пиранезе, соседствуют его самые красивые картины: «Великий мастурбатор» (1929), так раздражавший Андре Бретона, «Призрак сексапильности» (1934), «Мягкий автопортрет с кусочком поджаренного бекона» (1941) и портрет Гала с обнаженной грудью, названный «Галарина» (1945). Там есть также «Cesta de pan» («Корзинка для хлеба») и незаконченная картина, для которой позировала Аманда Лир — «Анжелика и дракон».
Торжественное открытие музея 23-его сентября 1974 года было омрачено трагическим событием: архитектор Эмилио Пинейро за несколько дней до этого погиб в автомобильной катастрофе. Но, несмотря на тревожный знак, несмотря на серое дождливое небо, 23-ье сентября стало днем всеобщего ликования в Фигерасе. Приехали гости из Японии и Соединенных Штатов, у дверей толкутся журналисты и фотографы. Такая атмосфера подходит Дали: он обожает быть королем праздника. Гала, напротив, как известно, не выносит толпы. Дали прибыл из Порт-Льигата под руку с Амандой Лир, загорелой, сияющей молодостью и здоровьем, с еще более светлыми волосами, ставшей еще тоньше, чем когда-либо, очень элегантной в бежевом муслиновом платье, купленном ей Дали в Барселоне у Лоэве, великого испанского кутюрье. Дали назначил Гала встречу в ресторане «Дюран», там, где они обычно обедали по вторникам — каждое лето — в течение многих десятилетий. Здесь они чувствовали себя как дома. Цель тайного свидания очевидна: не провоцировать прессу. Если Дали явился с Амандой, то Гала пришла в сопровождении Джефа.
Загоревшего, великолепного Джефа в психоделической куртке вырвут у Гала из рук: как только они придут в музей, он растворится в вихре толпы. Расстроенная Гала, в старом платье от Шанель, скрывающая свои глаза под солнечными очками, будет звать: «Джеф! Джеф!» — а Дали будет тянуть ее за руку. Она убежит, как только закончатся речи мэра и Дали (мэтру вручали золотую медаль Фигераса), спеша вернуться в Пуболь, абсолютно равнодушная к спектаклю — удивительному, необычному, посвященному последнему изобретению гения. Дали, по мнению близких ему людей, был оскорблен, но его утешал невиданный успех: со всех сторон слышались восклицания о том, что никто никогда не видел подобного музея. Настанет время, когда его будет посещать так же много народа, как и «Прадо».
Музей явился великолепной иллюстрацией сюрреалистических теорий и одновременно монументом, неожиданным образом, но точно рассказывающим о фантазмах и жизни художника. Публика прогуливается среди галлюцинаций Дали. Он назвал свой театр-музей «Кинетической часовней». Гала отведено почетное место на хорах. Можно подумать, что Дали объявил завещание. Будущим векам этот мегаломан с невероятной творческой активностью оставляет в наследство свой музей. Музей, этот построенный им не только для себя, но и для Гала мавзолей, представлен как ключ к его гениальности.
Начиная с 1974 года здоровье Дали заметно ухудшается: усиливается дрожание рук, на исхудавшем теле выделяется живот, Дали сгибается и становится меньше ростом, коричневые пятна на лице могут перерасти в рак кожи. В 1978 году в Барселоне Дали удаляют простату, что, вопреки ожиданиям, возвращает ему оптимизм. Дали не потерял еще чувства юмора: своему врачу, доктору Пигверту, в знак благодарности он оставляет открытку с таким посвящением: «Al meu angel del pi pi...»
К проблемам, связанным со здоровьем и деньгами, добавляются неприятности политического характера: тревоги, от которых так страдает Дали, осаждают его со всех сторон. В сентябре 1975 года Франко приказал казнить пятерых задержанных баскских террористов. И Дали, безоговорочный франкист, посылает ему поздравительную телеграмму! В интервью, переданном по радио на следующий день, он добавляет, что «Франко должен был бы казнить их еще больше», намекая на другую группу задержанных террористов. Несмотря на то, что Дали всегда выступал против смертной Казани, он считает, что «двадцать смертных приговоров, конечно же, экономичнее, чем гражданская война»3. Последствия не заставили себя ждать: художник получает анонимные телефонные звонки, ему угрожают смертью; стены его дома в Порт-Льигате покрываются ругательными граффити; под стул в «Via Veneto», в одном из его любимых ресторанов в Барселоне, подкладывают бомбу.
Тотчас же наступает паника: Дали донимают страшные кошмары, он не хочет больше выходить из дома, он зовет Гала. Она также неспокойна и решает уехать раньше, чем обычно, в Америку — единственную страну, где им никогда не приходилось страдать из-за политических взглядов, — и провести там зиму, ожидая, пока не смягчится неблагоприятный для них европейский климат.
Смерть Франко 20 ноября того же года осложняет состояние Дали, и от смешанного чувства тревоги и печали он заболевает. К дрожанию рук добавляется, по словам Робера Дешарна, что-то вроде затруднения движения всей левой части тела. Дали начинает прихрамывать, как если бы он перенёс небольшой апоплексический удар.
Гала с удвоенной энергией ухаживает за ним, хотя сама постоянно кашляет и жалуется на сильную усталость. Она преодолевает свою слабость, чтобы немного приободрить Дали: он не хочет лечиться, Гала приходится заставлять его принимать лекарства, заставлять есть, умываться и одеваться. Дали не желает больше покидать отель. Гала теряет терпение и бранит его. «Однажды, — рассказывает Аманда Лир, — Гала позвонила мне... Я слышала ее рыдания... "Как я хочу отдохнуть, — сказала она мне, — но Дали не разрешает мне покидать его ни на минуту. Я даже не могу пойти к парикмахеру, я не выхожу из дома. Я так больше не могу!"».
Супруги утратили былое великолепие. Последнее официальное появление Гала рядом со своим мужем в качестве спутницы, неразрывно связанной с его «театром», произойдет под куполом Института Франции. Дали будет в него принят 9 мая 1979 года как иностранец, являющийся ассоциированным членом Академии художеств, которым он стал годом раньше. Дали явится в зеленом одеянии, с усами, напомаженными до блеска воском Пино, распрямив для торжественного случая фигуру. Гала будет в платье пурпурного цвета. Композитор Тони Обэн, президент этой академии, встретил Дали теплой речью: «Вы гений, месье. Вы это знаете, мы это знаем... Если бы это было не так, вас не было бы среди нас и вы не были бы собой...»
По словам Мишеля Деона, художник (Дали незадолго до того, как стереотипизироваться в роли гениального безумца, был другом Деона), в нарядной одежде, сидящей мешком, несмотря на любовь к самым изощренным нарядам, чувствует себя на презентации не в своей тарелке, отвечает невпопад, на ходу сочиняет благодарственную речь «жалкую и бессвязную, с пассажами, далекими от темы до такой степени, что у слушающих начинал болеть живот». Речь Дали, названная «Гала, Веласкес и Золотое руно», не соответствует своему великолепному названию. В ней Дали пытается в последний раз воспеть миф о Gala rediviva, о Гала воскресшей, так много сделавшей для него и уже не способной вдохновлять его, как раньше. «Из его бормотания почти ничего не было понятно», — рассказывает Мишель Деон.
Невозмутимая Гала, в своем платье догарессы, сидит в зале с торжественным и благопристойным видом, на ее бесстрастном лице невозможно прочитать никаких эмоций. Она остается каменно-неподвижной даже тогда, когда Дали, закончив речь, перед уходом с трибуны хочет вытащить свою шпагу, чтобы показать ее публике. Поль-Луи Ваилер вручил ее мэтру накануне в гостиной отеля «Мёрис». По традиции, друзья вручают оружие новому академику. На выкованной в Толедо шпаге рукоятка в форме лебедя, Леды. Дали сам сделал эскиз и захотел, чтобы шпага была огромной, «шпагой гиганта». Но у гиганта нет силы ее приподнять: в пафосе он делает несколько попыток, злится и в конце концов просит помощи у секретаря, чтобы тот поднял шпагу за него...
Думает ли уже этот уставший гигант о смерти? Думает ли он смерти Гала? Она тоже выглядит обессилевшей, несмотря на свои капризы старой влюбленной женщины, и уже похожа на персонаж из музея восковых фигур Гревена, на мертвую набальзамированную королеву в парадном платье. Чувствительная и возбуждающая Galarina превращается в далекое воспоминание, экспонат из музея-театра...
Дали не хочет умирать и искренне в этом признается: он боится смерти. Как и его о гец, он согласен на вечные страдания, самые тяжкие, говорит он Луи Пауэлсу, только бы не умирать. Гала боится только старости. По словам Дали, по словам Аманды Лир (они с ней об этом говорили), Гала уверена, что смерть принесет ей облегчение и покой. «День моей смерти станет самым прекрасным днем моей жизни», — охотно признается она. Но ей тяжело видеть свое изменившееся из-за возраста лицо, тело, пятна, ощущен ь слабость. Гала хочет использовать все оставшиеся ей мгновения, но в глубине души она уже готова покинуть этот мир и не противится тому, что принесет ей «освобождение».
Это потому, что Гала, в противоположность Дали, «католику без веры»4, — искренне верующий человек. Она верит в Бога и в Богоматерь, в чистилище и в рай, надеется на вечную жизнь. Дали — неверующий католик. В 1966 году на вопрос Алена Боске: «Что вы скажете Богу?» — он ответил в своей манере: «С ним нельзя разговаривать»5. Большая разница между Дали и Гала состоит в том, что Гала молится. Она часто разговаривает с Богом, Богоматерью и ангелами, так как умеет, благодаря своим спиритическим способностям, общаться с миром мертвых. Дали же общается лишь с нарциссическими, самыми темными силами своего сознания.
Пытаясь избавиться от страха смерти, Дали вспоминает Гарсиа Лорку. Тот пригласил своих друзей в свою комнату и для того, чтобы избавиться от страха смерти, изобразил перед ними собственную агонию, последний вздох и погребение. Дали придумал для себя другую уловку — теорию о замораживании. Она заключается в том, что тело замораживают живьем для того, чтобы оно могло ожить несколько лет спустя или после нескольких веков, проведенных в холоде. «Я начну возрождаться завтра»6, — объявляет он. Он хотел бы уснуть, но при условии, что сможет воскреснуть. Мысль о том, что наука способна заморозить Сальвадора Дали, его пленяет, успокаивает надеждой, воздвигающей преграду между ним и смертью. Смерть преследует его с самого рождения, каждая его картина несет печать погребального ужаса — постоянной темы в его творчестве. Склонный, как все испанцы, к заболеваниям, «обожающий» смерть настолько, насколько боится ее, Дали хотел бы, чтобы Гала уснула тоже и воскресла потом вновь...
Но Гала — «как все русские», по словам Дали -принимает смерть как нечто очень знакомое, спокойное и безболезненное, и ей не нравится идея мужа, она представляется ей проявлением плохого вкуса. В 1967 году Дали рассказал Луису Пауэлсу: «Я бы так хотел, чтобы она ожила, чтобы она закрылась со мной в цилиндре с гелием в ожидании воскресения! Но она не хочет. Это огорчает меня»7. По мере того как они стареют, Дали все меньше и меньше затрагивает тему, на которую раньше говорил с удовольствием, кажется даже, что он отрекся от своей мечты забиться в цилиндр с гелием, где, как ему хотелось бы, должны подготавливаться к возрождению гении. Чем больше времени проходит, приближая его к крайней черте, тем больше его привлекает паскалевский метод: боясь смерти, он культивирует развлечения. Дали пытается развлекаться, веселиться, как только можно, но тревога поглощает его, и последнее слово остается за ней.
Дали боится умереть, но еще больше он боится смерти своего ангела-хранителя. Когда-то давно он рассказал Луису Пауэлсу об этой своей навязчивой идее, которая не перестает его мучить: «Если бы Гала исчезла, никто не смог бы занять ее место. Это абсолютно невозможно. Я бы остался один».
Примечания
1. Правительство автономной области Каталонии (прим. пер.).
2. Пикассо умер в 1973 году.
3. Интервью для «L'Express», май 1971
4. Ален Боске «Беседы с Сальвадором Дали», Belfond, 1966, стр. 42-43.
5. Ален Боске «Беседы с Сальвадором Дали», Belfond, 1966, стр. 136.
6. Ален Боске «Беседы с Сальвадором Дали». Belfond, 1966, стр. 42-43.
7. «Дали мне рассказал». Цит. соч., стр. 50. Он говорил так же Луису Пауэлсу «Как все русские, Гала любит смерть».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
