Интерлюдия на продуваемых ветром островах
24 марта 1924 года Поль исчезает. Он не предупредил ни Гала, ни Макса Эрнста о своем намерении уехать в путешествие или распрощаться с жизнью. Бретон и Тцара, два признанных шефа группы поэтов, также ничего не знают о его желании уехать или порвать со всеми. Рене Кревель и Марсель Ноль, товарищи Поля по ночным забавам, также не знают, где он. Только Луи Арагон — он признается в этом намного позже1 — имел накануне беседу с ним и очень встревожился, когда Элюар поведал ему о своих разочарованиях и горечи, о желании покончить с мучительным настоящим, которое, как ему кажется, ведет в тупик.
Он не предупредил никого, кроме отца, отправив ему утром перед тем, как сбежать, письмо по пневматической почте. Элюар, дойдя до крайней точки отчаяния, не покончил с собой. Он уехал в путешествие. Никто не знает, куда и на какое время. «С меня хватит, я уезжаю в путешествие»2, — послание более чем туманное. Разочарованный Поль уехал не пустым: «Я беру с собой деньги, имеющиеся у меня, — пишет он своему отцу, — то есть семнадцать тысяч франков». Огромная сумма — около ста пятидесяти тысяч сегодняшних франков.
«Не пускай по моему следу полицию — ни государственную, ни частную, — заявляет непокорный сын. — Первого, кто начнет путаться у меня под ногами, я обезврежу. А это сможет запятнать твое имя». Ни одного нежного слова! Тон воинственный и властный. Поль Элюар не нуждается в отцовских советах, не ждет благословения. «Ты скажешь, что я уехал в санаторий, в Швейцарию», — холодно продолжает он, посвящая последние слова не матери, которую даже не упоминает, а своей жене и дочери. «Позаботься как можно лучше о Гала и Сесиль», — приказывает он. Больше ничего, точка!
Поль Элюар испарился. Никто не знает, в каком направлении его искать. Во Франции ли он, в Швейцарии или у черта на куличках? Несчастный поэт, решивший отвернуться от рутины и горя, мог отправиться куда угодно. Почти тотчас же распространившаяся в группе новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Не прошло и трех дней после получения Клеманом Гренделем письма, а Симона Бретон уже так описывает событие своей кузине Дениз: «Элюар исчез с понедельника. Он взял с собой семнадцать тысяч франков и угрожал в письме отцу, что убьет первого, кто будет его искать. Желание уехать росло в нем с каждым днем, особенно в последний период, когда он проводил время в кабаках с Нолем и Арагоном, соря деньгами, пьяный, боясь отправиться спать к себе домой, одинокий. Он уехал. Андре говорит, что никогда его больше не увидит»3.
Его неожиданный, необъяснимый отъезд, конечно же, напомнил всем этим дадаистам с романтической душой бегство самого любимого их поэта — Артюра Рембо. Тот тоже исчез однажды без объяснений, не оставив адреса. В двадцатилетнем возрасте, после того, как написал «Озарения» и «Сквозь ад», Рембо окончательно порвал с творчеством, обещавшим головокружительный успех. Элюару двадцать девять, скоро тридцать, он считает, что жизнь его как поэта закончилась.
Он оставляет завещание. Его последний сборник — он сам уточняет в предисловии, что речь идет о последнем, — «Умирать от того, что не умер». Элюар подписал его в печать накануне, 23 марта. Заголовок объясняет состояние его души: невесел и далек от оптимизма. Поль заимствовал изречение из «Святой Терезы» д'Авила: «Que muero porque no muero». Посвященный Андре Бретону, «чтобы все упростить», сборник вышел с обложкой, подходящей к обстоятельствам: на ней изображен нарисованный Максом Эрнстом портрет Элюара. В то время как в стихах говорится об одиночестве и грусти, о любви побежденной, о любви преданной, лицо поэта, тонкое и неуловимое, появляется из-под пера того, кто его погубил. Мертвый без смерти, Поль Элюар оставляет завещание уязвленного, огорченного человека, чьи стихи должны были бы задеть трагические струны в сердце Гала и всех свидетелей их любви. «Как извлечь удовольствие из всего?» — спрашивает поэт в стихотворении «В сердце моей любви»4. «Лучше все стереть», — отвечает он.
Одно из стихотворений называется «Не помня зла»5.
Слезы в глазах, и на сердце горе,
Постылое горе, унылые слезы,
Живой человек, ничего он не просит,
Печален в тюрьме и печален на воле.
[...]
Смутная тень ...
Все несчастья на свете,
А над ними любовь моя
Псом бесприютным.
Что думает Гала? Что думает она о муже, уехавшем, не дав ей знака, адресовавшем ей с другого конца света, а может быть, из потустороннего мира такое патетическое признание в своей любви и в своем отчаянии? Чувствует ли она себя виновной в том, что двойной любовной игрой довела Поля до столь отчаянного поступка? А может быть, напротив, сердится за то, что он оставил ее, не сказав ни слова, в ее жизни, лишенной определенности, с любовником, которого все еще считает своим другом? Она всего лишь взволнована или глубоко встревожена? Настроена оптимистически или пессимистически? Андре Бретон, три дня спустя случайно встретивший Гала на улице, так судит о ней: «... Спокойна... Хочет работать»6. Симона Бретон — возможно, потому, что она женщина, — объективнее оценивает ее драму: «Гала, — пишет она в письме к Дениз, осталась с четырьмястами франков, малышкой и в ситуации невозможной — из-за Макса Эрнста. Грендели будут ей помогать только, если он уедет. А он — это все, что ей остается».
Отъезд Элюара означает для Гала расставание. Как верно замечает Симона Бретон, она осталась без гроша, с ребенком на руках. Отвергнутая родителями Поля, в абсолютном одиночестве, она может лишь рассчитывать на материальную помощь любовника, но он сам живет за счет ее семьи. Гала осталась без средств и без дружеского участия, потому что не только родители, но и друзья Поля отвернулись от нее: они не могут простить ей отчаяния Элюара. Ни Бретон, ни Арагон, ни кто-либо из поэтов группы не предложит ей помощи. Никто даже не поинтересуется, как она живет. Как только исчез Элюар, Гала сразу же вышла из клана и все двери перед ней закрылись. И то, что Гала иностранка, не облегчает ее положения: кроме друзей мужа, у нее во Франции нет ни родственников, ни связей. Она оказалась сиротой. С Максом в качестве утешения.
Хрупкая и слабая, когда все идет хорошо, Гала становится сильной в несчастье. Она человек твердых решений, умеет правильно оценивать положение вещей и по природе своей невосприимчива к ностальгии так же, как к сожалениям и угрызениям совести — чувствам, происходящим из прошлого, а оно Гала безразлично, потому что она живет только будущим. Будущее весной 1924 года означает отсутствие одного мужчины и опасное присутствие другого, а так как родители Поля перестали интересоваться ее судьбой, ей предстоит решать множество проблем: нужно найти средства к существованию. Гала не хнычет, говорит Бретон, — она сохраняет спокойствие и переходит к действию.
Раньше Гала терялась от неуверенности и сомнений, устраивая бурные сцены в поисках решения, пытаясь разобраться с обоими мужчинами, которых любила, но отъезд Элюара, не сломивший ее и не заставивший чувствовать себя еще более виновной, вернул Гала в действительность, наделив утраченным за время всей этой истории хладнокровием. Она вновь стала хозяйкой своей судьбы. Гала собирается начать работать. Не имея никакого диплома и никакого профессионального опыта, она решает заняться уличной продажей шейных платков и галстуков. Макс Эрнст мог бы для них расписывать шелк, а она сама бы их шила. Соотечественник Гала Илья Зданевич (Ильязд) неплохо зарабатывает на шарфах, расписанных его подругой Соней Делоне. Гала пишет Ильязду и просит совета: «В наше время так мало друзей, вы ведь знаете». Она сдержанна, не жалуется на судьбу и с большим изяществом комментирует свою участь: «За исключением всех этих вещей (она только что спрашивала, как организовать торговлю на дому), все невероятно грустно».
В их дуэте слабее был Поль. Он приехал в Марсель, чтобы отправиться в долгое путешествие. До этого он остановился в Ницце, в отеле «Болье»: «Я так там плакал...» — признается он однажды7.
Поль неожиданно уехал, не оставил адреса, но он не может окончательно отвернуться от Гала, не может обходиться без нее. Очень скоро он напишет ей, чтобы сообщить, где находится и куда она сможет к нему приехать. Заботясь о финансовых делах жены, Элюар начинает с того, что посылает ей доверенность на продажу части их имущества: африканских вещей, книг, картин. На полученные деньги она купит билет на корабль. Гала, покинутая друзьями Поля, никому ничего не скажет. В то время как Бретон считает, что Элюар уехал навсегда, Арагон выпускает «Le Paysan de Paris», a вся группа продолжает свои художественные поиски. В то время, как они хоронят «дада» и, чтобы определить программу на будущее, выбирают в память об Аполлинере название сюрреализм8, Элюар находится от них в тысячах километров.
Гала это знает и никому об этом не говорит, кроме Макса Эрнста, конечно, который продолжает с ней жить и помогает как только может.
Поль написал Гала в мае месяце, что он на Таити. Он сел 15 апреля на «Антиноус», грузопассажирское судно, занимающееся морскими перевозками, с трюмами, загруженными копрой и с сотней пассажиров на палубе. Поль сделал остановку на Антильских островах, в Панаме и после шести недель путешествия по воде высадился в Папеэте 30 мая. «Только ты мне дорога, я люблю только тебя. Я никогда никого, кроме тебя, не любил. Я ничего другого не люблю», — пишет сокрушенный Поль Гала, добавляя к письму двести марок. И далее: «Я целую тебя всюду. Я думал только о тебе каждую минуту твоего отсутствия»9. Это он уехал, это он сожалеет. По его собственному признанию, Поль хандрит. К туризму он безразличен. Он не обладает бойцовской закалкой, он также не похож ни на Сандрара, ни на Мальро10. Поль убивает время с таитянками, в окружении которых фотографируется в пареро, со зловещим выражением на страшно худом лице, с выступающими ребрами. Он пытался забыть Гала с помощью экзотики, но не смог: Поль скучает без нее, нуждается в ней, просит ее приехать. «Она приходит, но приходит лишь в полночь, когда все белые птицы сомкнут свои крылья над беспамятством сумерек, когда сестра мириад жемчужин спрячет обе руки в своих мертвых волосах»11.
Гала не боится ни путешествий, ни моря, ни кораблей, ни даже опасных сирен, которые, кажется, так мало интересуют Поля вдали от нее. Ее единственная проблема — это деньги: как приехать к Полю, если ей здесь едва хватает на что жить с Сесиль и Максом? Несмотря на мольбу Жанны Грендель, снисходительной матери, тотчас простившей сыну неожиданный отъезд, Клеман Грендель отказывается смилостивиться и оплатить поездку. У Гала не остается выхода: благодаря доверенности, высланной мужем, она организовывает продажу сокровищ, которые Элюар с любовью собирал. Это должно позволить ей присоединиться к Полю на другом конце земли. 7 июля в Друо на распродажу представлены семь рисунков и пять полотен Пикассо, четыре картины Хуана Гриса, три — Дерена, две — Брака, восемь — Кирико, три — Пикабиа, одна — Мари Лоренсен, а также три картины Макса Эрнста, написанные маслом, которые почти ничего не принесут12, негритянские маски, перуанские изделия из терракоты, персидский шлем и несколько китчевых старых вещей, не представляющих большого интереса. Из вырученных от продажи денег Гала в первую очередь возвращает свекру семнадцать тысяч франков, которые увез Поль, потом оплачивает другие свои долги, оставляет дочь свекрови и, наконец, покупает себе билет на корабль до Сайгона. Поль Элюар к тому времени покинет Папеэте и через Сингапур, на том же самом «Антиноусе», где уже провел столько «долгих дней... дней разбитых зеркал и потерянных иголок, дней сомкнутых на горизонте моря век»13, переберется в Индокитай.
Макс Эрнст решил сопровождать Гала и тоже поехать к Полю. Так как ни один меценат во Франции не интересуется его живописью, Макс, для того чтобы уехать, дешево продает несколько своих полотен старой почитательнице художеств и художников — дюссельдорфской кондитерше, которая уже однажды помогла в юности и которую он называет Mutter Ei14. Среди этих полотен была картина, для которой позировала Гала, — «Прекрасная садовница». Она была выставлена в «Салоне Независимых» и привлекла внимание Дусэ, а тот — не без помощи Бретона — несомненно, купил бы ее, если бы не его супруга, шокированная обнаженностью модели.
У этой картины странная биография: ее приобретет дюссельдорфский музей, затем она будет представлена в Мюнхене на выставке «дегенеративного искусства» в 1937 году, среди произведений, отвергаемых новым режимом, а потом, вероятно, ее уничтожили нацисты. Картина исчезла.
И вот, после четырех месяцев разлуки трио из Гала, Макса и Поля Элюара воссоединилось в Сайгоне. Они живут в отеле «Казино». Они будут оставаться вместе до тех пор, пока не соберут деньги на обратное путешествие: с 11 августа (вероятная дата прибытия в Сайгон пакетбота «Поль Лека») до 5 сентября (вероятная дата посадки Поля и Гала на корабль «Гёнтер», отплывающий на Марсель)15.
У любителей к перемене мест эта индокитайская прогулка вряд ли вызвала бы интерес. Поль Элюар назовет ее позже «идиотским путешествием». Бесполезно было бы приукрашивать этот эпизод, добавляя подробности о бугенвилиях16, мушкетерских кроватях, курильнях опиума к каникулам, которым недостает экзотики. И это самое малое, что можно сказать об интересе, или даже любознательности наших героев по отношению к другой цивилизации, другому миру, отличному от их собственного.
Индокитай — неподходящее место для примирений, когда не знаешь, как это будет происходить: быстро, трудно, невзначай иди в результате выяснения отношений. Ни Поль, ни Гала никогда не станут рассказывать об этом путешествии (интерлюдии в их любви), которое не расширило, не изменило горизонта, но вернуло мир в семью.
В Сайгоне трио, просуществовавшее два года, распадется. Макс Эрнст удаляется в одиночестве, а супруги воссоединяются. Они вернутся в Париж вместе. Макс, возможно, чтобы сохранить еще очень неустойчивое равновесие, на несколько недель продлит свое путешествие. Вернувшись, он переедет из Обона.
«Гала приехала. Рад вернуться к вам — так же, как и к земельным участкам...» Успокоившийся Поль Элюар начинает телеграфировать своим родителям с 12 августа. Он остерегается им сказать, что Макс Эрнст приехал вместе с Гала и что они все встретились под индокитайским небом. Произошло полное семейное примирение, никаких туч. Элюар готовится к возвращению в Париж под руку с женой, без компаньона отныне исключенного: его дружба спутала все карты. Он намерен вести себя так, будто ничего не произошло, как если бы никакая буря не задевала гнездышка, в котором его ждут родители, успокоившиеся тем, что их послушный мальчик возвращается с намерением вновь приняться за работу. «Рад вернуться к вам — так же, как и к участкам. Произошло не по вашей вине. Отвечайте телеграфом. Вас всегда любил. Грендель. Отель Казино". Сайгон».
Возникшие денежные проблемы вскоре будут решены (они задерживают возвращение блудного сына). Сын взывает к помощи в телеграмме датированной 28 августа: «Собираемся выезжать. Жизнь очень дорогая. Отправьте быстро чек не менее чем на десять тысяч с предписаниями банку Индокитая». Клеман Грендель оплатит расходы, не заставив себя упрашивать. Неизвестно, была ли дана часть суммы Максу Эрнсту или он сам должен был выкручиваться, несмотря на «дорогую жизнь», чтобы вернуться во Францию. В то время как законные супруги, воссоединяются, устраняя «любовника», другая пара переживает в том же Сайгоне — о чем первая не знает — другие перипетии: приговоренный трибуналом Пномпеня к трем годам тюрьмы строгого режима за разграбление барельефов храма Bentai Srei Андре Мальро готовит апелляцию. Его жена Клара отплывает во Францию, чтобы организовать поддержку неосторожному мужу-авантюристу. Из-за Мальро ей удается объединить парижскую интеллигенцию — Андре Бретон не останется в стороне, в то время как в Индокитае Гала и Поль Элюар (они ничего не сообщили друзьям в Париж) ходят по Сайгону, ничем не выделяясь из толпы, и никто не знает, кроме, конечно, родителей Поля, где они находятся.
Появление Элюара после шести месяцев отсутствия и молчания вызывает в группе почти такое же удивление, как его отъезд. Друзья думали, что он умер или вычеркнут из жизни, как Рембо, считали, что он не вернется. По словам Супо и Навиля, никто никогда не говорил о Элюаре за все это время, хотя его не хватало всем. «Исчезновение человека ставит серьезный вопрос, — пишет Навиль. — Я не говорю о смерти, которая все упрощает. Но вдруг — пустота. Где он? След остается, но ветер заметает и этот знак...» Именно так и было, если только друзья-поэты не разочарованы банальностью возвращения к прежней жизни. Симона Бретон выразила мнение группы, ничего не понявшей в этом странном полубегстве, в этом бунте, который таковым не оказался, в этом разрыве, так быстро сменившемся новым счастьем. «Элюар вернулся. Без комментариев» — пишет Симона своей кузине Дениз, которую держит в курсе всех перипетий клана. — Это событие, вызвавшее различные впечатления, больше не обсуждается». Индокитайская история Элюара — в противоположность истории Мальро — не интересует никого, кроме Гала, его самого и, может быть, Макса Эрнста, ставшего второстепенным персонажем. С обоюдного согласия заинтересованные стороны никогда ничего не будут рассказывать о своем приключении. Они опустят этот эпизод в глубины своей памяти, где он, относящийся к печальному периоду их жизни, будет храниться. Затем его сотрут из памяти. Ни Поль, ни Гала не любили о нем говорить.
Андре Бретон, подписавший петицию в защиту Андре Мальро, иронически отзывается о вояже поэта, сотрудничающего в «Litterature»: «Ты знаешь, — пишет он Марселю Нолю, — Элюару было совсем неплохо на Таити, на Яве, затем в Сайгоне с Гала и Эрнстом [...]. Все осталось по-прежнему, вне всякого сомнения. Это были всего лишь каникулы». Луи Арагон едва ли менее трогателен, чем раньше: «Мне Элюара очень не хватало, трудно представить как. И неважно, что я еще раз одурачен. Я решил таким оставаться раз и навсегда».
Вернувшись в Обон к фрескам Макса Эрнста (немногому из того, что осталось от коллекции), Элюар принимается за работу в агентстве по продаже недвижимости. «Пусть тот, кто не оплакивал каждый вечер своей жизни, глупость человеческую и долг, продиктованный ему самой насущной необходимостью, умолкнет»17. Поэт вернулся в строй. Гала? Никому до нее нет дела. Если возвращение поэта не вызывает никаких волнений и едва ли влияет на течение поэзии, то возвращение Гала откровенно раздражает кружок бывших дадаистов. Индокитайский эпизод еще больше усугубил всеобщее недоверие и антипатию по отношению к ней. Вот почему Симона Бретон признается Дениз в своей аллергии: «Я никогда не прощу ей даже не ложь, но ее лживое поведение в момент его отъезда. Я испытываю к ней безграничное отвращение. Я не прощаю, когда у меня крадут мои эмоции. Тем более, эмоции Андре»18. В чем одни и другие упрекают Гала, так это в ее безнадежном молчании, являющемся доказательством непримиримого характера и независимости, а это раздражает группу, где всякое решение принимается сообща. Если Элюар возвращается в кружок «как если бы ничего не произошло», по формулировке Бретона, то Гала, которая, впрочем, никогда в него по-настоящему не входила, отныне больше, чем когда-либо, держат на расстоянии. В глазах свидетелей она подозрительный элемент, возмутитель спокойствия, она колдунья. Виктор Крастр, один из поэтов, сотрудничавший в «Clarte», журнале идейно близком и в то же время соперничающем, предводитель другой группы художников и, следовательно, сторонний наблюдатель, не знакомый с подробностями семейных ссор, так воспринимал необычную ауру Гала: «Казалось, что эта худая славянка с пламенными глазами одержима какой-то невероятной силой (силой зла?); было что-то колдовское в ней, в молодой и очаровательной колдунье; от нее исходило колдовство и угроза бросить яблоко раздора в группу»19.
Примечания
1. В книге «Человек-коммунист». Gallimard, 1953, т. 2, стр. 188.
2. Приводится Робером Валетом в «Юношеских письмах», Seghers, 1962.
3. Письмо приводится Пьером Навилем в книге «Время сюрреализма».
4. «В сердце моей любви». Pleiade, т. 1, стр. 138.
5. Там же, стр. 148 (пер. М. Ваксмахера).
6. Рассказано Симоной Бретон в уже упомянутом письме.
7. «Письма к Гала». Цит. соч., стр. 69 (июнь 1929).
8. Слово взято из драмы «Сосцы Тересия», где оно употреблено в первый раз.
9. «Письма к Гала», стр. 17.
10. Блез Сандрар (1887 — 1961) — французский писатель швейцарского происхождения; очень много путешествовал. Андре Мальро (1901- 1976) — писатель и государственный деятель (был министром культуры Франции с 1959 по 1969 год), автор романа «Завоеватели» и др. (прим. пер.).
11. Из «Града скорби». Pleade, т. 1, стр. 169.
12. Они распродадутся подешевке, меньше чем за 180 франков -максимальная цена, по которой пошла картина «В интерьере зрения».
13. «Град скорби». Pleiade, т. 1, стр. 187.
14. Mutter Ei (нем.) — Мамаша Яйцо (прим. пер.).
15. Маршрут путешествия был восстановлен Жан-Шарлем Гато в его произведении об Элюаре (цит. соч., стр. 119 и последующие) со множеством вопросительных знаков.
16. Бугенвилия — вьющееся растение родом из Америки. Названо по имени Бугенвиля, навигатора (прим. пер.).
17. «Найденные поэмы», текст 1925 года. Pleiade, т. 2, стр. 799.
18. Комментарии Бретона, Арагона и Симоны Бретон взяты из книги Пьера Навиля «Время сюрреализма».
19. Виктор Крастр «Драма сюрреализма». Editions du Temps, 1963.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
