Вальс сомнения
Поэты в большинстве своем утратили былой задор, а также сплоченность. С 1922 года ссоры учащаются, в отношениях старых и новых «друзей» намечается тенденция к расколу и полемическим разногласиям. Бретон в своем обожаемом журнале выступил с попыткой примирения, призывая каждого к выработке общей идеи. Апрельский номер «Letterature» предлагает дойти до логического конца дадаизма, до предельного бунта, что с самого рождения было заложено в сути движения. Объявленная программа четко и ясно призывала:
«Оставьте все!
Оставьте свою жену, оставьте свою любовницу.
Оставьте надежды и страхи.
Оставьте своих детей на краю леса.
Оставьте добычу в тени.
Оставьте благополучную жизнь, то, что вам дает положение в будущем.
Отправляйтесь в путь!»
Собравшись у Андре и Симоны Бретон на улице Фонтэн, над двумя кафе, называющимися «Небо» и «Ад», друзья ведут бесконечные споры вотрут слова «отправляться». Оставить все, что любишь, и отправиться в путь — поэты-дадаисты склонны к коренным переменам. Луи Арагон только что подал пример: он «оставил» карьеру врача, нарочно пропустив трамвай, который должен был отвезти его на последний экзамен. Он не станет врачом. Опекун, то есть его настоящий отец, перестал платить ему содержание. Порвав со своей семьей, Арагон, как и Бретон, нашел работу у Дусэ: он второй «великий создатель» библиотеки и коллекции картин кутюрье.
Поль Элюар внешне еще обременен узами того, что «Litterature» предает проклятию: своим очагом, работой, рутиной жизни обеспеченного человека. Но все заметнее становится то, что признаки глубокого страдания, от которого он не может избавиться, нарушают его душевное равновесие и омрачают горизонт. Присутствие Макса Эрнста вынуждает его к опасному пересмотру своих взглядов. Раздираемый любовью и дружбой будучи не в состоянии отказаться ни от одного, ни от другого, он никак не может выбрать. Ему кажется, что он достаточно силен для того, чтобы делиться, но он не может не считаться с Гала. Ее постоянные бурные сцены, нервные срывы доказывают, что она тоже страдает и не может выбрать. Она, заложница ситуации; которую захотел создать Поль, влюблена в Макса и все еще любит Поля. Она переходит от одного к другому — от мужа к любовнику, от любовника к мужу — в безуспешных поисках решения, так и не повстречав счастья. Сердце Гала, более мятежное, чем обычно, балансирует между двумя мужчинами — несомненно, что именно это труднее всего вынести Элюару.
«Иногда Элюарчик бывает в скверном настроении», — пишет Марсель Ноль1, ставший соучастником бессонных ночей поэта. Элюар часто приходит спать к нему, когда не хочет возвращаться в Сен-Брис, в сложную обстановку семейного гнезда.
Приступы плохого настроения Поля как раз приходятся на этот период перехода, который протекал под знаком великой дележки и сомнений. Они страшны своей силой и еще более показательны тем, что редки и удивляют, потому что случаются с человеком мягким и обычно терпеливым превращают спокойного любящего поэта в бешеное животное. Они переворачивают душу маленькой Сесиль, более чем удивляют посетителей «Zelli's» или «Cyrano», «Mitchell» или «Perroquet» — кабаков, в которых Элюар просиживал до утра.
Поль пытается найти забытье в алкоголе, у потаскух или в джазе. Вместе с Нолем — «большим, наивным, некрасивым ребенком с глазами больше, чем жизнь», как о нем писал Арагон, — ночными попутчиками Элюара являются холостяки из группы: Луи Арагон, неутомимый участник праздников с продолжением, Бенжамен Пере и Рене Кревель. От Рынка до Монмартра, от Сен-Дени до Бельвиля бродят они, переходя из одного кафе в другое, от забегаловки к публичному дому, дискутируя и цепляя девок. Часто друзья встречают рассвет без сна, с осунувшимися лицами, разбитые от выпитого спиртного, хандры и бессонницы. Эти ночи оставляют горький привкус: «Наступает пробуждение с воспоминаниями о плохих снах и ознобом», — пишет Кревель2. В то время как в Сен-Брисе уже спят ребенок, Макс Эрнст и Гала, Элюар едва тащится куда-нибудь.
Опечаленный до такой степени, что не может больше писать, Поль начинает мечтать о великом молчании. «Оставьте все» адресуется тому, что любишь, тому, что держит, тому, что закрепощает. «Оставьте все» относится также и к занятию высшим из искусств — поэзией, а также и к любви. Марсель Дюшан уже объявил об этом в Париже: он решил больше не заниматься живописью. Небытие, этот абсолютный бунт, явилось бы окончательным решением, началом новой жизни. Вся группа по его примеру одно время будет заигрывать с идеей «коллективного самоубийства» (имеется в виду самоубийство художественное). Оно состояло бы в том, что все поэты отреклись бы от жизненно необходимого нерва — поэзии. Не творить больше, замолчать — для них это означает прекратить существование. В то время, как Элюар ищет забытье, стремится к саморазрушению, поддается соблазну молчания, которое могло бы положить конец всему, в то время, как его поэтическому творчеству угрожает бесплодие, Макс Эрнст представляет доказательство неизменной и плодотворной энергии. В Сен-Брисе он целыми днями занимается живописью в компании с Гала.
Вот картина, посвященная Андре Бретону, — «Люди об этом ничего не узнают»: аллегория с желтым рогаликом, солнцем, рукой, Землей и свистком. Вот «Убю-император», на которой герой Альфреда Жарри представлен в образе устрашающего волчка с револьверной пулей вместо усов и женским скальпом, закрученным вокруг шеи вместо шарфа. «Неустойчивая женщина» с всклокоченными волосами кажется ослепленной трубой перископа. Вот «Святая Сесиль»: маленькая девочка, играющая на невидимом пианино, как Кревель на картине «Встреча друзей», — пленница «зрячей» стены. «Старик, женщина и цветок» открывает новые перспективы: пейзаж просматривается через тело женщины, открытое, как цветок...
У Макса Эрнста совсем другое состояние души, чем у Элюара. В 1923-1924 годах он пишет на одном дыхании. Ни изгнание, ни Гала не смогли помешать его гению. Если, как это ясно определила Роза-Лу, Гала околдовала ее мужа, то художника в нем ей не удалось сдержать. Напротив. Как на картине, где женщина-цветок предлагает через свое тело бесконечность и открывает горизонт. «Прекрасная садовница» является самым лучшим примером любовных отношений, связывающих художника с его моделью. Для этой картины Гала позировала обнаженной. На берегу озера женщина выставляет напоказ свое стройное тело со вскрытым животом. Заметно дыхание ее легких. Голубка закрывает ей низ живота. У нее маленькие груди — эти «неосязаемые груди», о которых Элюар рассказывает в одном стихотворении. За ней, опоясанный листьями и фруктами, пляшет татуированный мужчина.
Вокруг трио, которое образуют вместе с встревоженной и измученной Гала утративший интерес к жизни поэт и пребывающий в состоянии эйфории художник, все остальные тоже переживают неопределенность. Тцара, желая выкрутить руки тем, кто не верит больше ни в шуточки «дада», ни в разрушительные способности плоского юмора, ссорится со своими друзьями вследствие избытка авторитета и энтузиазма. Андре Бретон, который хотел бы направить поэзию к другим, менее деструктивным и более позитивным берегам, сердится еще и потому, что Тцара переманил новичков, таких, как Кревель, и угрожает разбить вдребезги группу из «Litterature». Разрыв ускорится в результате одного события. Шестого июля 1923 года в театре «Мишель» Тцара устраивал представление «Бородатого сердца», дорогой ему пьесы, автором которой он сам являлся и показ которой хотел бы сопроводить чтением стихов, и не только своих, но кое-каких стихов Супо и Элюара; у них самих он ничего не попросил и решил перемешать их стихи — из провокационных соображений — с текстами Жана Кокто! На сцене рядом с Тцара находились Рене Кревель, Жак Барон и Пьер де Масо — молодежь, которую он «нанял к себе на работу». Художница Соня Делоне, хорошая подруга Тцара и Кревеля, сделала им невероятные костюмы. Пришедшие, чтобы поулюлюкать, Арагон, Бретон, Элюар, Деснос и Пере устраивают в зале оглушительный гвалт. Когда Масо оскорбляет Пикассо («Умер на поле чести!»), Бретон встает и с воплями поднимается на сцену, требуя извинений. Не получив их, он ударом трости ломает руку непокорному артисту. Вызванная Тцара полиция входит в театр, выдворяет оттуда Бретона, затем Десноса и Пере — они орут и дерутся до тех пор, пока их не выводят на улицу. Элюар из протеста против насилия полиции тоже вскакивает на подмостки, за ним следом — Ноль и Арагон. Поль дает Тцара пощечину. Он дает пощечину Кревелю. Рабочие опускают занавес, хватают Поля за руки и оттаскивают. Он падает на пол. Тцара хочет ударить его тростью своего приятеля Ильи Зданевича, прозванного Ильяздом, но Илья цепляется за трость: он любит Элюара. Ноль и Арагон стеной встают вокруг поэта. Потасовка заканчивается на улице: в кулачном бою принимают участие актеры, авторы и зрители — под присмотром полиции, но без ее вмешательства.
Несколько дней спустя Тцара, оказавшийся под угрозой оплаты из своего кармана электрической рампы, разбитой неизвестно какой стороной, хочет возложить возмещение убытков на Элюара: Тцара просит у него восемь тысяч франков. Префект полиции запретил постановки «Бородатого сердца»,, и это стало серьезной утратой для румына, которого Элюар с тех пор из мстительности стал называть болгарином. Бретону он выскажет свой короткий комментарий по поводу вечера, узаконившего разногласия: «Все вздрогнули».
Полю Элюару плохо. Его супружеская жизнь дышит на ладан. Нет поэтического вдохновения. Ссоры с друзьями. И его все более и более удручает работа: на улице Ордене, где он все еще служащий у своего отца — (служащий» — это слово пишет Клеман Грендель на доверенностях, которые дает своему сыну), торговые сделки ему более чем наскучили. Они вызывают у Поля депрессию: он сам должен регулировать человеческие проблемы, связанные с приобретением и сдачей участков, и, пересиливая себя, пишет постановления о продажах с торгов, снятиях ареста, об отказе слишком скромным клиентам. Работа вызывает у него отвращение: он не находит в ней ни малейшего облегчения своим страданиям.
Родителей беспокоит то, что в дом Поля внедрился немецкий художник, у которого, если верить Полю, редчайший из талантов, но живет он за их счет, нахлебником, в скандальной близости с Гала. Клеман Грендель, благосостояние которого растет с каждым днем, приобрел великолепное имение в Монлиньоне, в лесу Монморанси. Он хотел бы, чтобы сын переехал в расположенный неподалеку, за парком, домик. Когда Элюар отказался, испугавшись, что придется жить слишком скученно, добрый папочка купил ему виллу на участке в две тысячи квадратных метров, на расстоянии в четверть часа от своего владения, в маленьком городке Обон. Уголок довольно уединенный, но воздух в нем напоен лесом. Теперь уж до Парижа не добраться на поезде. И Поль, и Гала не умеют водить машину и попадают в полную зависимость от транспорта Клемана Гренделя: от машины, которую он водит сам, или от той, которую доверил шоферу. Супруги соглашаются. В двадцать девять лет Поль становится собственником. Но вскоре Клемана Гренделя постигнет разочарование: он надеялся приблизить сына и невестку к зоне своего влияния, подарив им домик, расположенный по соседству, и оттеснить чужака, но тщетно.
«Кукольный домик» в Обоне, как скажет Элюар, прячется за каменным забором, в саду из каштановых деревьев и секвой. Эта хорошенькая вилла под номером 4 на авеню Энок («Номер телефона в Обоне — 45», — читаем в записной книжке Бретона, январская запись 1924 года) — что-то среднее между стилем «модерн» и подражанием стилю Людовика XVI. У нее черепичная крыша и светлый фасад, украшенный керамическим фризом с изображением лотосов. В высоком первом этаже расположены кухня, гостиная и столовая. На втором этаже — комната супругов, комната Сесиль и ванная комната. Родители Поля думали, что их сын мог бы устроить на третьем этаже свой кабинет или игровую комнату для Сесиль, лишь бы он не превращал ее в чердак, едва устроившись в доме. Поль принимает твердое решение: нужно разрушить часть стены под крышей, с северной стороны, и — что очень удивило родителей — застеклить ее большими витражами. На третьем этаже будет мастерская. Для кого? Для Макса Эрнста, конечно! Поль Элюар это ему пообещал. Художники — возможно, Клеман Грендель об этом не знал — любят работать при северном освещении.
Новоселье они отпразднуют втроем и заживут дальше под одной крышей, в муках, причиняемых любовью и дружбой.
Примечания
1. Неопубликованное письмо, процитированное Пьером Навилем во «Времени сюрреального» (Galilee, 1975). Ноль добавляет: «Но он один из всех друзей любит жизнь, несмотря ни на что».
2. Письмо Кревеля Жан-Мишелю Франку приводится в книге Франсуа Бюо «Кревель». Grasset, 1991, стр. 51.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
