Доминик Бона. Гала

Добавьте в закладки эту страницу, если она вам понравилась. Спасибо.

Дадамакс и его химеры

Макс Эрнст больше похож на чемпиона по теннису, чем на скандально известного художника: высокий, стройный, мускулистый, живой и подвижный, он производит впечатление человека с прекрасным здоровьем и физически крепкого, и это сразу покоряет Элюаров, так как они оба более хрупкие и болезненные. Хотя «ernst» по-немецки означает «серьезный, важный», он — полная тому противоположность: улыбчивый, непринужденный, с радостным настроением. Художник сразу же вызывает симпатию у супругов, которые думали, что приехали в гости к очень важному человеку.

Макс — уменьшительное от Максимилиана, короткое и насмешливое, как и он сам, прозвище. Он еще представляется как Дадамакс: «Дадамакс Эрнст, устрашимый». Так же он заявлял о себе на афишах, украшенных птицами и коровами, на первом представлении кельнского «дада», которое, как известно, ему стоило нескольких дней, проведенных в полицейском участке, отречения от него отца и лишения наследства.

Макс Эрнст — блондин с голубыми глазами. Его худое лицо, обветренное, как у спортсмен, — дадаист на свежем воздухе! — выглядит мужественным и одновременно лукавым. Он красив, его облик соблазняет. Макс родился в 1891 году, ему тридцать лет — на пять лет больше, чем Полю, на четыре, чем Гала, — но кажется, что он младше обоих, так как улыбка, манеры, внешность добавляют ему молодости. Он абсолютно не выдает себя за старшего, еще меньше — за мэтра. Дружески настроенный, искренне любезный и простой, художник настолько не принимает себя всерьез, что кажется даже развязным. Задорный, игривый, шаловливый — это человек, которому легко жить. Искусство для него — игра, а не обязанность.

Эрнст женат на молодой немке, белокурой, розовой и шелковистой, зовут ее Луиз, но называют Лу или еще Розой («Как Розу Бонёр»1, — говорит она). Эрнсты любят придумывать себе имена. У них есть годовалый сын, голубоглазый Ульрих; отец переименовал его в Джимми2 и дал ему прозвище Минимакс... Макс и Лу повстречались в Боннском университете, где студентами изучали: он — философию, она — историю искусств. На одном занятии по рисованию — они оба их посещали — Макс взял у Лу: из рук карандаш и одной линией, не колеблясь, великолепно нарисовал никак ей не удававшиеся кроки.

Они поженились сразу же после войны и с тех пор живут в Кельне, не испытывая особых материальных затруднений, на доходы Лу, она работает в музее Вальраф-Ришартц и получает значительную денежную помощь от отца, богатого фабриканта-шляпника. Макс — фактически изгнанник. Он в ссоре со своей собственной семьей с тех пор, как, по выражению отца, ее «обесчестил», играя в дадаистские игры. У него также прохладные отношения с семьей жены: родителям Лу не по нраву инаковерующий и слишком богемный зять. Макс — католик, а Лу, урожденная Штраус, -иудейка, как и ее родители. В глазах шляпника изобретатель скандальных коллажей предстает личностью безответственной, человеком с уже намеченной судьбой, какая бывает ни к чему не способного или неудачника.

Эрнсты не общаются с родственниками, у них мало друзей. Лучший друг Макса — Ханс Арп, художник и скульптор, родившийся в Страсбурге, — принадлежит к культуре наполовину германской, наполовину французской и дадаистской, конечно; живет он в Мюнхене и приезжает в Кельн лишь изредка, чтобы навестить Эрнстов. Супруги посещают только Иоханнеса Грюневальда, сына очень богатого банкира, живущего в Кельне, во дворце, окруженном большим парком. Он является также поэтом и художником, по-дадаистски распространяет большевистские идеи в журнале «Der Ventilator», который сам издает. Этот художник, веселый смутьян, участник всех заварушек, перекрестил себя в насмешку над своей семьей в Бааргельда (или Дадабааргельда), что значит «Наличные деньги».

С тех пор, как Эрнст слывет опасным возмутителем спокойствия, ему не только отказывают в получении виз на выезд из Германии, но и все, чем он занимается, подвергается цензуре. Лишенный свободы и обреченный на замкнутую семейную жизнь, он еще тяжелее переносит отсутствие посещений и дружеских визитов — то, к чему его обязывает статус человека, находящегося под наблюдением, которому веселая «банда» с берегов Имста привила вкус к праздникам и жизни в артистической среде. Поэтому Эрнст и рад принять у себя поэта своего поколения, поэта-дадаиста, поэта из Парижа — города, в котором он хотел бы жить (и где никогда еще не был) вдали от своей целомудренной провинции, вдали от ее фанатичности и пугливых буржуа. Даже если Париж во время его первой выставки не смог его понять, не говоря уже о том, чтобы полюбить, Макс не держит на него зла. Он не представляет своего будущего вне столицы искусств и свободы.

С 4 по 10 ноября Элюарам и Эрнстам предстоит прожить вместе — неразлучным квартетом — целую неделю, великолепное каникулярное время без единого облачка на небе. Маленький Джимми повсюду сопровождает их на прогулках, вечерами он тоже не расстается со взрослыми. Всей компанией ходят в цирк, в парк аттракционов и потанцевать, подолгу разговаривают, и даже ночью хозяева и гости веселы, оживлены, им трудно расставаться. Они полудремлют в мастерской Макса в час, когда все порядочные люди уже спят. Они даже позируют, привалившись друг к другу, сидя на паркете в мастерской перед фотоаппаратом с замедленным спусковым механизмом. Там обе пары с Джимми посередине лениво, шаловливо перемешались, сплавились. «Мы танцуем во всё стороны, — пишет восторженный Поль Тристану Тцара. — Ленточки развеваются, собаки боятся».

Макс и Поль, такие разные, сразу же подружились. У них полная и взаимная симпатия. Поль Элюар, искренний, обходительный, медлительный, является полной противоположностью Макса Эрнста, подвижного, лукавого и прячущего под повадками веселого малого чувства более сложные, чем это может показаться вначале, интриги и раны. Элюары это вскоре заметят: Эрнст — человек, полностью порвавший с обществом и семьей и, может быть, с самим собой. Протест его глубок и бесповоротен. Даже если это не сопровождается ни речами, ни какой бы то ни было теорией, ни попыткой пропаганды. В противоположность Андре Бретону, с его педагогическим умом, Эрнст — одинокий рыцарь и не ищет себе помощников. Его бунт находит выражение в живописи, живописи антиклассической по сути и настолько попирающей нормы, что у попавших в его мастерскую Поля и Гала (ранее они были знакомы лишь с коллажами Макса) перехватило дыхание.

Инстинктивно, с первого взгляда на картины художника Поль испытывает к Максу Эрнсту чувство огромного восхищения, какого он никогда не испытывал ни к одному из своих современников. В то время как никто, кроме Бретона (и то довольно сдержанно), не может по достоинству оценить работу Эрнста, Поль считает своего нового друга гениальным. Он купит картину, ослепившую его (она еще сохнет на мольберте), — «Слон Селе-бес». На фоне грозового неба, где летают зеленые рыбы, создание, напоминающее слона (полукотел-полуснаряд с головой быка и хоботом в форме печной трубы), смотрит в направлении обнаженного бюста безголовой женщины, наклонившейся резко вправо, к основанию металлического тотема. Это большое, написанное маслом полотно размером сто тридцать на сто десять сантиметров -творение необыкновенное, дающее заявлениям парижских хулителей Эрнста — «он не умеет рисовать» — бесспорное опровержение.

Однако, несмотря на очевидное мастерство, Макс признается ошеломленным Элюарам, что он никогда не учился живописи. Он обладает врожденными талантами. Насколько себя помнит, он всегда умел рисовать... Его отец, рассказывает Макс, герр Филип Эрнст, выставивший сына за дверь, работает учителем в Брюле, в пятнадцати километрах от Кельна, в школе для глухонемых. Макс сам родился в Брюле, там и учился, он старший из пятерых детей. Свои воскресенья Herr Ernst der Vater3, намного более «серьезный», чем его сын, посвящал живописи. Эрнст-отец — великолепный копировальщик. Он превосходно воспроизводил религиозные сюжеты из Библии, а Макс позировал ему в качестве Иисуса-младенца... Но больше всего он любил расположиться с мольбертом в деревне и тщательнейшим образом выписывать пейзажи Брюля. Однажды наблюдавший за его работой Макс был напуган странной сценой, на всю жизнь запечатлевшейся в его памяти: отец заканчивал кропотливую работу по воспроизведению поля или лужайки и вдруг заметил, что забыл перенести на полотно одно из деревьев пейзажа. Охваченный подлинным приступом ярости, он побежал домой за топором и, задетый за живое в своем навязчивом стремлении к точности, срубил дерево, присутствие которого искажало в его глазах его собственную картину! С этого воскресного дня начинается протест Макса Эрнста, его ненависть к тому, что он называет «преступлением против воображения», и чувство неприятия отцовских амбиций. Выступая против отца, который был «слишком Ernst» и доходил до маниакальности в своей верности нормам, Макс возглавил тесное содружество завоевателей красоты.

Элюары сразу же поймут, что светловолосому красавцу-атлету из такой веселой компании не дают покоя ужасные фантазмы. Если бы не юмор, его живопись напоминала бы путешествие в преисподнюю. Новым друзьям Макса Эрнста кажется, что искусство его возникает из области подсознательного, приходит как будто с другой, незнакомой и таинственной, планеты.

Макс Эрнст ничего не забыл из своего детства: ни гигантских черных деревьев в лесу Брюля, плотно окружающих, словно армия теней, его дом; ни криков птиц, которых он принимал за драконов; ни грома, гремевшего среди ночи и освещавшего огненными бликами его комнату; ни шума молнии, подающей поблизости. Маленький мальчик, чувствительный и впечатлительный, мучимый кошмарами апокалипсиса (стоит ему закрыть глаза, как по воле его безудержной фантазии возникают странные существа, полулюди-полуживотные, невообразимые формы и краски), рассказывает обо всем этом на потрясающих картинах Дадамакса, где днем и ночью животные, люди, предметы и их действия создают фантастические образы. Великое искусство Макса Эрнста, занимающее место между существующим миром и обратной стороной вещей, очень мощное, но вызванное темными силами и уже до такой степени расцветшее и такое совершенное, не могло не пленить Поля Элюара. «Слон Селебес» — это чистый дадаизм. В большей степени дадаист, чем скорее надуманный — Пикабиа, в большей степени дадаист, чем Кирико с его классическими основами, более дадаист, чем сам Дюшан с его интеллектуальностью и «антиискусством», Эрнст намного выше простой игры в провокацию ради провокации. В глазах поэта, очарованного мощным и шокирующим воображением художника, Эрнст предстает как мастер сновидений, самый великий породитель галлюцинаций.

Макс, к тому же, — превосходный приятель. Он естественнее, забавнее, обольстительнее, чем большинство парижских друзей Поля и Гала. Красивый и умеющий легко жить, он кажется Элюарам в первую неделю их знакомства самим очарованием. И кроме всего — Поль не перестает повторять это Гала, — он гениален. Очень, очень большой художник. Как его не полюбить?

Одной недели хватило, чтобы Поль Элюар стал считать Эрнста своим братом. «Король танцевал на дереве. Макс, я уже не единственный сын», — писал он Тцара4. Он наконец нашел то, что так долго искал и что Гала не вполне может ему дать: брата и друга, который мог бы разделить его поэтические страсти и способен понять, как и он, выход мечты за пределы реального мира.

Для Макса Эрнста Поль Элюар — первый, кто смог понять его живопись и принять его протест. «Мы стряхнули пыль с наших вен5 в наши стаканы», — пишет он тому же Тцара и с тем же пылом. Оставшийся в одиночестве, без друзей, Макс нашел в лице одаренного и искреннего молодого французского поэта мужскую поддержку и почитателя — то, чего ему недоставало, чтобы преодолевать встречающиеся на пути бури. Энтузиазм Элюара, способности к мечте и поэзии делают его по-братски близким для Макса человеком. Между ними, как об этом Эрнст поэтично напишет Тцара, существует кровная связь.

Оба молодых человека вскоре обнаружат еще одну родственную связь: в 1917, на фронте, на реке Сомм, они, оба солдаты, находились в окопах и были врагами. Они могли бы друг друга убить... Такие воспоминания — не у многих мужчин они есть — тоже объединяют. Как и Поль Элюар, Макс Эрнст вышел живым из Великой войны, но с ожесточенным сердцем6. Он не может этого простить старикам, считающим себя мудрецами, ни за что отправившим их на бойню. Ему глубоко безразличен левый берег Рейна.

Но женщин, смущенных и не уверенных в том, что их примут в мужскую компанию, эти два сразу признавшие себя братьями, художника, упавшие друг другу в объятия, держат в тени.

Женщины разные как день и ночь: Роза-Лу блондинка — Гала брюнетка; Роза открыта — Гала замкнута; Роза простая и спокойная — Гала загадочна; Роза нежная мать — Гала, оставившая ребенка во Франции, сконцентрировалась на любви к мужу. Роза скромна и неприметна. Макс запрещает ей смотреть, как он работает. Когда он рисует, дверь мастерской для нее — табу. Гала, напротив, присутствует при рождении стихов Поля: творчество интересует ее, она высказывает свое мнение если, по очень давно установившейся привычке он его у Гала спрашивает. Женщины настолько не созданы для того, чтобы поладить, что Гала — это ее постоянная женская черта — даже не пытается подружиться. У нее нет ни потребности, ни желания в доверительных отношениях с подругой. Она по складу характера дика и эгоистична, и ей хватает любви Поля, чтобы заполнить жизнь. Гала терпеть не может болтовни и сплетен и изо всех сил старается избегать классических женских занятий, того, что напоминает ей быт, заботу о ребенке и семейном очаге. Вся во власти феерий артистического мира, она повсюду следует за Полем, а значит, и за Максом. Очень скоро Роза-Лy со своим ребенком, оказывается вроде бы покинутой, позабытой. В рамках недели совместной жизни из квартета выделяется трио, и оно потихоньку избавляется от лишнего, стесняющего и тяготящего элемента. Лу в конце концов станет лишь бесполезным и печальным свидетелем их игр.

Поль и Макс вместе пишут стихи. Вместе с Гала они выбирают одиннадцать коллажей Эрнста для иллюстрации готовящегося сборника Элюара «Повторения»7. Макс рисует на стекле портрет поэта: на переднем плане человек, изображенный в профиль, вдыхает ноздрями — с помощью трубок — содержимое тарелки. Он пишет также Гала с обнаженной грудью. Картина выполнена гуашью и увенчана коллажем, также навеянным Гала, — «Пертурбация — моя сестра». Название говорит о чувстве, которое эта женщина вызывает в Максе: для него Гала, жена «брата»-художника, — конечно же, сестра, но сестра, не привносящая мира; ее присутствие беспокоит, оно нарушает порядок. Пертурбация — моя сестра... Когда Поль и Гала возвращаются в Париж 10 ноября, Макс записывает: «Как только двое Элюаров уехали, двое Эрнстов впали в детство». Он еще не знает, кого ему больше не хватает: Поля или Гала. Если только не обоих...

Примечания

1. Французский художник (1822-1899), писал сцены из сельской жизни, («Нивернезская пахота» и др.).

2. Повзрослев, Джимми Эрнст напишет однажды свои мемуары, они выйдут во Франции под заголовком «L'Ecart absolu» («Абсолютный разрыв»). Balland, 1986.

3. Der Vater (нем.) — отец (прим. пер.).

4. 21 марта 1922 года.

5. Veine (франц.) — 1) вена; 2) дарование (поэтическое), настроение, вдохновение (прим. пер.).

6. Мак Эрнст служил солдатом в артиллерии.

7. В «Поли. собр. соч.». Pleiade, т. 1, стр. 103-119.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
©2007—2024 «Жизнь и Творчество Сальвадора Дали»