В Нью-Йорке с Жульеном Леви

Седьмого декабря 1936 года Дали и Гала прибыли в Нью-Йорк на борту "Нормандии", бывшей предметом гордости французского пассажирского флота. Время их визита было тщательно выверено бдительным Жульеном Леви, так чтобы выставка в его галерее совпала с открытием составленной Барром экспозиции "Фантастическое искусство, дада, сюрреализм" в Музее современного искусства. Леви был уверен, что Дали в Нью-Йорке будет сопутствовать успех. Он виделся с четой Дали в их мастерской на Рю Гоге предыдущим летом и был поражен произошедшей с художником переменой, которая предвещала хорошую осень. "Дали уже не был полузастенчивым-полузлобным иностранцем, он выглядел дорого и элегантно, и довольно устрашающе", — вспоминал он в "Мемуарах о художественной галерее". Леви тогда впервые встретился с Эдвардом Джеймсом и был встревожен тем, что тот приобрел "все" лучшие работы Дали. Но они понравились друг другу, и Джеймс обещал прислать на выставку Дали в Нью-Йорке некоторые картины. Он сдержал свое обещание¹.

Жульен Леви следил за тем, чтобы издательство Кросби "Черное Солнце" на Манхаттене опубликовало его прекрасно иллюстрированную книгу "Сюрреализм" вовремя, к выставкам Барра и Дали. Это означало бы дополнительную рекламу для Дали (как, впрочем, и для Леви). То же относилось и к выходу из печати в нью-йоркском издательстве "Фабер и Фабер" книги под редакцией Герберта Рида с тем же названием, распроданной с большим успехом в Лондоне. Несомненно, в Нью-Йорке намечался "сюрреалистический сезон" с Дали в главной роли.

Выставка "Фантастическое искусство, дада, сюрреализм" открылась 9 декабря 1936 года и имела большой успех и у публики, и у критики. Как объяснял Барр в выставочном каталоге, эта экспозиция была второй в серии выставок, "призванных представить в объективной и исторически верной подаче принципиальные направления современного искусства" (первая выставка, посвященная кубизму и абстракционизму, прошла минувшей весной). Выставка продолжалась до 17 января 1937 года, привлекая толпы зрителей. Дали выставил шесть своих работ: "Высвеченные удовольствия" (1929), "Фонтан" (1930), ставшую известной к этому времени картину — "Постоянство памяти" (1931), "Осенняя головоломка" (1935) и две работы, присланные Эдвардом Джеймсом и написанные в 1936 году: "Параноидное лицо" и рисунок "Город ящичков".

Барр дал задание Жоржу Юнье написать две исторически ориентированные статьи о дада и сюрреализме для выставочного каталога. В 1931 году Дали выполнил соответствующий эротический фронтиспис для текста Юнье "Онан" и, по-видимому, был в хороших отношениях с молодым писателем, который вступил в сюрреалистические ряды примерно в одно время с художником. Следовательно, он мог рассчитывать на благоприятную оценку своего вклада в направление. Отзыв и впрямь оказался исключительно пылким:

В то время как во "Втором манифесте сюрреализма" Бретон продвигался вперед в определении сюрреалистического духа, новый художник взял на себя роль огромной важности. Поэтический, живописный и критический вклад Сальвадора Дали придал поискам сюрреализма особое направление и дал сильный толчок экспериментам, до этого существовавшим лишь в зачаточном состоянии. Его творчество подобно плотоядному цветку, распускающемуся под солнцем сюрреализма. Побуждаемый скорее лирической выразительностью некоторых произведений Эрнста и Танги, чем их пластическими ходами, и доводящий до крайности отдельные выводы первого манифеста, он дает полную волю мечтам и галлюцинациям, представляя их в самой правдивой и тщательной манере. Он отстаивает свой подход в хромолитографии — наиболее красочном, наиболее совершенном отображении природы. Он презирает всяческие эксперименты с поверхностью и все клише художественного ремесла. Он заставляет свой "метод", свой живописный талант прямо служить бреду подсознания. Trompe l'oeil (визуальный трюк) — вот его излюбленный прием. Он создает беспокойный мир, в котором роли распределены между притворством, физической немощью, нервозностью, сексуальностью и запретами. Если исключить несообразности, круг его интересов распространяется от готовых объектов до абсолютных иллюзий, от Де Кирико и Пикассо до Милле и Мейсонье — и все по методу параноидного соединения. Его эксперименты удивительно плодотворны, но не просты. Его представление о предназначении живописи объясняется антихудожественной направленностью, восхищением двойными образами и желанием сделать картины подобными "рукотворной фотографии". Его метод субъективной критики, его толкование самых обычных произведений искусства как выражения навязчивых идей, его смакование всякого помрачения ума как в картинах, так и в литературных сочинениях, и преклонение перед снами в их целостности, пусть и противоречивой, — все это существенные вклады в летопись сюрреализма².

Если Дали и был польщен столь высокой оценкой, то остался все же недоволен самой тенденцией предисловия Юнье. Он сказал Бретону, что, на его взгляд, тексту недоставало идеологического и даже исторического аспекта. Движению дада (которому было посвящено двадцать страниц против восемнадцати страниц, отведенных сюрреализму!) следовало уделить "три строчки исторического экскурса, как тому, что отошло в прошлое". Легковерная пресса и невежественная публика были по существу, введены в заблуждение, и, что самое скверное, Юнье оказался не в состоянии оценить суть теперешней позиции сюрреализма, его vis-a-vis с "иррациональным", то есть его стремление использовать энергию бессознательного, а не пассивно регистрировать его деятельность (как то было на первой фазе сюрреализма). Бретон должен был сам написать предисловие³.

Закрытый просмотр экспозиции Дали у Леви пришелся на 10 декабря, то есть на следующий день после открытия выставки "Фантастическое искусство, дада, сюрреализм", а 14 декабря, накануне вернисажа, художник удостоился, так сказать, "посвящения в рыцари" — журнал "Time" вышел с фотографией Дали, выполненной Ман Рэем, на обложке: "СЮРРЕАЛИСТ САЛЬВАДОР ДАЛИ. Пылающая сосна, архиепископ, жираф и облако перьев летят из окна" — гласила подпись. Годом раньше "Time" уже отмечал участие Дали в работе над "Золотым веком" (без упоминания Бунюэля), и Дали, несомненно, был польщен этим новым намеком на легендарный фильм, впервые показанный "за закрытыми дверями" в Манхаттене в 1932 году⁴. На страницах "Time" был дан обзор выставки в Музее современного искусства и приведена хронология творческого пути Дали. "Сюрреализм, — говорилось в комментарии, — никогда бы не получил столь широкого признания в Соединенных Штатах, если бы не тридцатидвухлетний каталонский красавец с мягким голосом и тоненькими усиками киноактера — Сальвадор Дали". Это было очевидно. С явным одобрением журнал сообщал, что Дали обладает "талантом паблисити, который заставит позеленеть от зависти любого рекламного агента". Если бы Бретон увидел этот номер "Time", он наверняка бы огорчился⁵.

Дали, который все еще не говорил по-английски, не подозревал об огромной аудитории журнала. Неожиданно для себя он обнаружил, что стоит ему выйти на улицу, как у него просят автограф. Одно дело — быть узнаваемым в Фигерасе. Но на Пятой авеню! "Слава, — вспоминал он, — опьянила меня, как весеннее утро"⁶.

Жульен Леви и Дали придумали эффектный "Каталог-сувенир" (напечатанный в Париже) для третьей персональной выставки художника в Нью-Йорке. На обложке была изображена женщина; плечи ее скрывал мех, лицо заменял выдвижной ящик, к соскам отвислой обнаженной груди были прикреплены две ленточки, дернув за которые, зритель открывал миниатюрные репродукции нескольких картин выставки. "Тайным кладом сложенных гармошкой маленьких репродукций, хранящихся за замками-кнопками" назвал эту новую затею Эдвард Алден Джюэл в "New York Times"⁷. Над левым плечом женщины располагался перечень экспонатов, слово в слово повторяющий каталог Дали на выставке Алекса, Рида и Лефевра прошлым летом. Справа Дали "собственноручно" извещал публику о том, что черпает "невидимое прямо из природы". Были здесь и три дополнительных указания: "Беспокойные объекты", "Эпидермис [sic!] оркестров" и "Слюнявые диваны". На выставке было представлено двадцать картин, двенадцать рисунков (не обозначенных поименно в каталоге) и полюбившийся публике "Афродизийский вечерний смокинг"⁸.

Это был триумф. Пошутив по поводу рискованного каталога, Эдвард Алден Джюэл продолжал: "С точки зрения мастерства, Дали превзошел самого себя. Со всей ответственностью заявляю, он может писать, как ангел. Думаю, что еще никогда он не писал так хорошо, как сейчас"⁹. Это было похоже на правду: поддержка Эдварда Джеймса дала возможность Дали создавать действительно выдающиеся полотна. Журнал "Art News" ("Новости искусства"), не будучи осведомлен об этих взаимоотношениях, был ошеломлен. "Кажется невероятным, — говорилось в обзоре, — что Сальвадор Дали продолжает создавать такие картины с такой энергией и такой буйной радостью"¹⁰.

Картиной, привлекшей наибольшее внимание, оказалась "Мягкая конструкция с вареными бобами" с новым заголовком "Предчувствие гражданской войны", которую один из критиков назвал не просто шедевром Дали, но "несомненным шедевром среди всего, созданного сюрреализмом до наших дней"¹¹. Написанный незадолго до этого "Осенний каннибализм" явился развитием темы испанской войны — войны, в которой многим идеалистически настроенным американцам суждено было потерять жизнь. "Эти иберийские существа, пожирающие друг друга осенью, — комментировал Дали позднее, — выражают пафос гражданской войны, которую я считаю явлением естественной истории, в отличие от Пикассо, — он полагает, что это политический феномен"¹².

Пикассо всегда воспринимали как великого бунтовщика! Замечание Дали, пусть и ретроспективное, четко определяет разницу между его и Пикассо отношением к испанской войне. Это замечание по духу совпадает с любым заявлением Дали, неважно, поддерживал ли он Республику или осуждал позорный пакт о ненападении, подписанный британским и французским правительствами в то время, когда Германия и Италия снабжали Франко самолетами и другим вооружением. Дали рассматривал "явления естественной истории" издалека и, поскольку на этом этапе войны никто не мог предсказать ее исхода, решил пока оставить свое мнение при себе, по крайней мере не выражать его публично, рассчитывая, по-видимому, на то, что в конце концов у него должна остаться возможность вернуться на родину, какая бы сторона ни победила. Как далека эта позиция от того страстного негодования и заботы справедливости, которые изо дня в день наполняли его юношеские дневники двадцать лет тому назад!

Знаменитый магазин готового платья "Бонуит-Теллер" на Пятой авеню заказал оформление витрин группе художников-сюрреалистов как раз к открытию выставки "Фантастическое искусство, дада, сюрреализм" в Музее современного искусства. Витрина, оформленная Дали, поразила воображение публики, стоявшей в шесть рядов вдоль улицы, чтобы поглазеть на его изобретение. Тема была такая: "Она была Сюрреалистической Женщиной, она была словно Образ из Сна". "Самое вразумительное название из всех, придуманных для композиций Дали", — пошутил один из журналистов. На фоне облаков из папье-маше полулежал облаченный в черное женский манекен с головой из красных роз: Сюрреалистическая Женщина собственной персоной. Длинные красные руки тянулись к ней из трещин осыпавшихся стен или подносили подарки, но не могли прикоснуться к ней. Позади нее на маленьком столике стоял ярко-красный телефон в виде омара, дизайн которого был разработан Дали для Эдварда Джеймса. "К этому времени, кажется, уже не осталось никого, кто не знал бы о сюрреализме, — писал тот же журналист. — Сальвадор Дали, его главный представитель, — настоящий, прирожденный рекламный агент, на фоне которого даже Гарри Рейхенбах выглядит любителем". Гарри Рейхенбах был кутилой и театральным пресс-агентом, хорошо известным своими рекламными трюками¹³.

Жульен Леви также знал толк в рекламном деле. Его столь своевременная книга "Сюрреализм" включала в себя превосходную антологию текстов движения, напечатанных на бумаге разного цвета, и хорошую коллекцию черно-белых репродукций. Предисловие, в котором Леви не скрывал своего глубокого восхищения Андре Бретоном, было восторженным. Восхищался он и Дали, который как писатель и художник был представлен на страницах книги полнее, чем другие члены группы: семь репродукций ("Отнятие от груди накормленного шкафчика", "Высвеченные удовольствия", "Постоянство памяти", "Окраина параноидно-критического города", "Аккомодация желаний", "Афродизийский вечерний смокинг", "Конец") и несколько текстов: отрывки из "Бабау", "Дохлого осла", "Любви и памяти" и "Объявление", как пояснил Леви, "написанное для декламации при первом посещении Нью-Йорка":

Сюрреализм — не шутка, как полагают снобы страны и народов.

Сюрреализм — всем отравам отрава.

Сюрреализм — самый сильный, самый опасный яд для воображения, превосходящий все известные яды.

Сюрреализм ужасно заразен.

Будьте бдительны! Я — носитель сюрреализма.

В Нью-Йорке некоторые лица уже заразились и ныне страдают от животворных чудесных ран, нанесенных сюрреализмом¹⁴.

Комментарии Леви показывают, что он практически ничего не знал о допарижском периоде жизни Дали и что художник рассказывал ему небылицы о своем детстве. "Мальчиком он ходил в школу через необозримые, ужасные равнины Каталонии, — убеждают нас, — где повсюду валялись выбеленные солнцем кости дохлых ослов. И всегда рядом с ним его ужас — отец. И его неистовая, подавляемая энергия, равная энергии безумца". Дали никогда не ходил в школу дальше нескольких дворов. Что же до необозримых и жутких равнин Каталонии с разбросанными повсюду скелетами ослов, это описание больше подходит к пустыне Сахаре, чем к сочным лугам Верхнего Ампурдана. Однако упоминание о страшном отце звучит достаточно правдиво¹⁵.

Последнюю неделю декабря Дали и Гала провели в Квебеке, отдыхая от того, что художник в письме к Бретону назвал "непрерывным возбуждением". Внимание к "Фантастическому искусству, дада, сюрреализму" оказалось большим, чем к предыдущей сюрреалистической выставке в Лондоне, сообщал Дали Бретону. Что же до его персональной выставки, то она прошла хорошо, к тому же он намерен прочесть несколько лекций, в которых постарается представить сюрреализм в ясном, насколько это возможно, освещении. Слово "сюрреалистический" стало самым модным в Нью-Йорке. Люди употребляли фразы типа: "Этот цвет сюрреалистичнее, чем тот". Есть ли у Бретона какие-нибудь новости о Сталине? Дали уже давно ничего не слышал о нем. Письмо заканчивалось словами: "Я делаю все возможное для нашего дела"¹⁶.

Дали, безусловно, делал все возможное для себя — и для Галы. Потому и заключил особое соглашение с Эдвардом Джеймсом, приехавшим в Нью-Йорк, чтобы принять участие в бурном сюрреалистическом веселье. Они подписали контракт 21 декабря 1936 года, согласно которому Джеймс обязался приобрести все работы художника, созданные с июня 1937 по июнь 1938 года. Со своей стороны, Дали обязался написать не менее двенадцати крупных работ размером приблизительно в 550 квадратных дюймов, восемнадцать более мелких работ размером около 120 квадратных дюймов и не менее шестидесяти рисунков того же формата. За них он должен был получить сумму в 2400 фунтов стерлингов — по 200 ежемесячно. В случае невыполнения условий контракта оговаривался штраф. Были предусмотрены также валютные колебания. Это была значительная сумма денег, способная обеспечить финансовую стабильность супругам Дали, недоступную им прежде¹⁷.

Примечания

1. Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 173.

2. Hugnet, "In the Light of Surrealism", Fantastic Art, Dada, Surrealism (каталог, см.: "Библиография", разд. 3), pp. 45-46.

3. Фонд А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж. Почтовая отметка на конверте от 28 декабря 1936 г., Квебек.

4. "Застывшие кошмары" [Time, New York, 26 November 1934, pp. 44-45).

5. "Чудесное и фантастическое" (Time, New York, 12 December 1934).

6. UC, p. 183.

7. ЭАД. [Эдвард Алден Джюэл]: "Опять новый Дали" (New York Times, 20 December 1936).

8. Картины, отмеченные звездочкой, были предоставлены Эдвардом Джеймсом:

1. Момент трансформации.
2. Великий мечтатель Дали.
3. Сюрреалистические женщины, держащие в руках кожуру музыкальных инструментов.
4. Осенний каннибализм*.
5. Весна некрофила.
6. Негритянка из Гарлема, путешествующая по Каталонии, смотрится в невидимое зеркало.
7. Мужчина с головой из голубых гортензий.
8. Аптекарь, с предосторожностью приподнимающий кожу фортепьяно.
9. Женская голова в виде батальной сцены.
10. Хлеб на голове, или Блудный сын со своим отцом.
11. Тромбон и диван, созданные из слюны.
12. Окраина параноидно-критического города: послеполуденный час на обочине европейской истории*.
13. Любовники с головами, полными облаков*.
14. Призрак стула Вермера. 13. Полдень? 1936.
16. Мягкая конструкция с вареными бобами (Предчувствие гражданской войны). 1936.
17. Дневная меланхолия. 1936 (частная коллекция, Лондон).
18. Геодезический портрет Галы. 1936 (коллекция Галы-Дали).
19. Стол-солнце. 1936*.
20. Мечта кладет руку на мужское плечо.

9. Э.А. Д. [Эдвард Алден Джюэл]: "Опять новый Дали" (New York Times, 20 December 1936).

10. Art News, New York, 2 January 1937, цит.: VPSD, p. 60.

11. "Битва сюрреалистов" (New York Sun, 19 December 1936).

12. Dali in Descharnes, Dali de Gala (1962), цит.: Descharnes, DOH, p. 223.

13. "Пятая авеню. Толпа собирается поглазеть на витрину Дали" (New York Weekly Telegraph, 26 December 1936).

14. Levy, Surrealism, p. 160.

15. Ibid, p. 23.

16. Фонд А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж.

17. Заверенная копия этого документа хранится в EJF.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница