Нью-Йорк

Седьмого ноября 1934 года Дали и Гала отправились в Нью-Йорк из Гавра на пароходе "Шамплен" вместе с Каресс Кросби, которая пересекала океан в тридцатый раз¹. Верная подруга и почитательница помогала супругам, участвуя в дорожных расходах, и обещала доставить их к Жульену Леви целыми и невредимыми. Однако в "Тайной жизни" Дали не выразил ей должной благодарности, уверяя, что их совместное пребывание на борту парохода было случайным совпадением². Пикассо — вот человек, которому был признателен Дали. Он, по словам каталонца, одолжил им денег на поездку в Нью-Йорк³. Это остается недоказанным. Учитывая увлеченность Дали Пикассо, оно может оказаться просто выдумкой, как и совместная гравюра.

Воспоминания Кросби о сборах и самом путешествии так же увлекательны, как и описание Дали, и скорее всего более точны. От нее потребовалось все ее упрямство и способность организатора, чтобы уговорить художника предпринять это путешествие, и когда Дали согласился, они безотлагательно выехали поездом в Гавр.

В вагоне третьего класса — вагон был рядом с паровозом — он, как охотничья собака в засаде, выглядывал из-за холстов, распиханных повсюду. К каждой картине он привязал шнурок. Эти веревочки крепились к его одежде или пальцам. Он был очень бледен и нервозен. "Я сижу рядом с двигателем, — говорил он, — это значит, что я приеду быстрее"⁴.

На пароходе большую часть времени Гала и Дали провели на нижней палубе. Укутанные шарфами до самых глаз, они выходили только в ресторан или для укрепляющей гимнастики. Когда пароход в полдень 14 ноября прибыл в нью-йоркский порт⁵, Каресс Кросби устроила встречу Дали с журналистами в его каюте, взяв на себя роль переводчицы. Это было первое знакомство Дали с нью-йоркской прессой, которая ему очень понравилась.

Дали представлял собой настоящее лакомство для любителей сенсаций. Множество глаз было приковано к нему и его картинам, а его взгляд был прикован к журналистам. "Они хотят видеть твои работы. Это джентльмены из прессы, — прошипела я на французском. — Они могут принять или же не принять тебя". Он понял меня сразу же, распутал свои сокровища и начал снимать обертку с самой большой картины. "Необходимо, — начала я, — сказать несколько слов о сюрреализме". После моей короткой лекции кто-то спросил Дали, какую из работ он больше всего любит. Он отвечал: "Портрет моей жены". "Да, — согласилась я. — Понимаете, он изобразил ее с бараньими отбивными на плечах". "Бараньими отбивными?" — возопили они. И дело пошло! Ручки задвигались, камеры защелкали⁶.

Каресс Кросби вспоминала, что на следующий день Гала и бараньи отбивные прогремели "во всех утренних изданиях". В действительности первые статьи в прессе появились уже через несколько часов после прибытия Дали. "New York Evening Journal" ("Нью-Йоркский вечерний журнал") опубликовал маленькую заметку под названием "Прибытие художника с "отбивной" на плече" и фотографию Дали и Галы с подписью "ОТ БАРАНЬИХ ОТБИВНЫХ — ДО ИСКУССТВА". С помощью Каресс Дали сделал попытку рассказать Америке о сущности сюрреализма. Газетчики не смогли ухватить суть дела, даже когда Дали привел им пример: "Я могу нарисовать рояль, и он может даже выглядеть как рояль. Но здесь нет моей вины. Я добивался чего-то совсем другого, чего-то похожего на сон". По тому, как возбужденно строчили перья, позёр Дали быстро сообразил, что добрая и немного наивная Америка была как раз его "блюдом".

Некоторые утренние газеты также поместили короткие интервью с художником, взятые во время импровизированной пресс-конференции в его гостиничном номере. На двадцать шестой странице "New York Times" заголовок оповещал: "САЛЬВАДОР ДАЛИ ПРИБЫЛ. Художник-сюрреалист привез двадцать пять своих картин для выставки в Нью-Йорке". Дали поведал репортерам о своем методе работы:

Я создаю все свои работы подсознательно. Я никогда не использую натурщиков и не пишу с натуры пейзажи. Все сделанное — это мое воображение. Я хочу сказать, что вижу все свои образы в мечтаниях во время работы и даю картине название после того, как закончу ее. Иногда мне требуется какое-то время, для того чтобы понять, что я создал. Все эти сцены моего воображения уходят корнями в Испанию — мою родную Каталонию и, возможно, юг Андалузии.

Обращение к Андалузии было весьма неожиданным, поскольку художник никогда не писал картин, вдохновленных югом Испании, единственное исключение из этого — декорации к "Мариане Пинеде" Лорки семилетней давности. Было ли это замечание скрытым намеком на поэта в тот момент, когда Дали ступил на землю Нью-Йорка? Вполне возможно, что, появившись в этом огромном городе впервые, Дали вспомнил, что пять лет назад сюда приезжал Лорка. Его стихи, написанные в Нью-Йорке и вдохновленные сюрреализмом, Дали знал очень хорошо.

Каресс Кросби недооценила уровень подготовки художника к своему появлению в Америке. Вместе с Жульеном Леви он даже изготовил плакат: "Нью-Йорк приветствует меня" (распространенный непосредственно перед его прибытием.) с использованием бретоновского определения сюрреализма: "Чистый психический автоматизм, с помощью которого описывается реальное функционирование мысли — диктат мысли при полном отсутствии логики, эстетики или морали". На плакате также был изображен Дали в образе Иоанна Крестителя от сюрреализма в Соединенных Штатах⁷.

Реклама выставки у Леви превзошла все ожидания. За несколько дней до открытия экспозиции Дали написал письмо Х.В. Фуа в Барселону, зная, что его друг должным образом откликнется на любую новость о художнике. Он восторженно сообщил, что в первый же день его приезда в прессе появились "длинные статьи и интервью" с ним. Музей современного искусства тут же приобрел одну из картин. Он задумал снять фильм.

"Нью-Йорк — абсолютно бёклиновский город", — заверял он Фуа, намекая на "Остров мертвых". "Фильм будет переполнен надгробными памятниками, кипарисами, собаками и окаменелостями"⁸.

Выставка Дали в галерее Жульена Леви открылась 21 ноября 1934 года и продолжалась до 10 декабря. В каталоге значились двадцать две работы. Вступление к каталогу содержало те же откровения о "сделанных вручную, цветных моментальных снимках подсознания", что и текст Дали для выставки в парижской галерее Бонжо. В интервью "New York Times" художник сообщил, что все выставленные произведения созданы им "в течение двух последних месяцев". Это было совершенно не так. Примерно десять из них уже выставлялись у Бонжо; картина "Я в возрасте десяти лет, когда я был мальчиком-кузнечиком" относилась к 1933 году, и ее можно было увидеть на первой выставке Дали у Леви. Кроме того, художник привез с собой "Имперский монумент Ребенку-Женщине" (1929) и незаконченного "Человека-невидимку", начатого в том же 1929 году. В действительности меньшая часть работ была написана совсем недавно, среди них "Отнятие от груди накормленного шкафчика", изображавшая нянюшку, сидящую на пляже в Порт-Льигате. На этот раз в середине ее торса было прорезано окошко, через которое открывался необычный вид на море.

Жители Нью-Йорка высоко оценили выставку. Генри МакБрайд из газеты "Sun" ("Солнце") счел ее наиболее увлекательным событием культурной жизни города⁹. Большинство отзывов были положительными. Старейшина художественной критики Манхаттена Эдвард Алден Джоуэл из "New York Times"¹⁰ писал о выставке с восторгом, отметив, что Дали — "один из величайших", великолепных рисовальщиков, которому лучше всего удаются небольшие полотна¹¹. Нью-йоркский корреспондент барселонской газеты "La Vanguardia" ("Авангард") Аурелио Пего, сообщая об огромном успехе Дали, заметил, что со времени первой выставки у Леви американцы сделали шаг вперед в понимании сюрреализма. Полотно "Постоянство памяти" с ее текучими часами прогремело на всю страну благодаря появлению на Чикагской Международной выставке. Двумя месяцами раньше художник получил признание на ежегодной Выставке современного искусства в Институте Карнеги в Питтсбурге. Не оставалось никаких сомнений, что Дали, несмотря на равнодушие к нему Барселоны, стал "парижским и каталонским послом сюрреализма" в Америке. Пего, полагавший, что кошмарные фантазии Дали являются результатом искусственной стимуляции, с удивлением обнаружил, что художник не пьет и не курит. Дали твердо заявил, что воплощает свои видения для того, чтобы оставаться в здравом уме, и ему не нужны никакие наркотики. Его искусство — вот его терапия, стимуляторы же могут повредить или разрушить то, что он называл "своей отличительной способностью"¹².

После закрытия выставки Дали отправил открытку своему дяде Ансельмо Доменечу, сообщая, что она пользовалась "беспрецедентным успехом". Было продано десять картин, из них одна — Музею современного искусства и две — Хартфордскому "Атениуму". Они с Галой планировали вернуться в Европу в течение месяца, поскольку Дали неудержимо тянуло к работе. Он объявил об организации своей новой выставки в Лондоне в июне следующего года¹³.

Двадцать восьмого декабря 1934 года Андре Бретон, получив письмо от Дали, ответил в тот же день, назвав Сальвадора своим "очень близким другом". Письмо Дали нам неизвестно, однако из ответа Бретона ясно, что художник убедил его в том, что сделал все возможное для популяризации сюрреализма в Америке. Дали пытался уговорить Бретона разработать специальную программу сюрреализма на тему политики. Бретон согласился, подчеркнув, что разница между ними заключается лишь в методе. Письмо свидетельствует, что Бретон был очень озабочен внутренними противоречиями движения. Возможно, политика умиротворения, которой он неуклонно следовал последние годы, заслуживала критики, но сейчас, как и прежде, было жизненно важно уберечь движение от развала. Взять хотя бы "Minotaure": учитывая, что у сюрреализма на данный момент нет своего периодического издания, необходимо поддерживать связь с Альбером Скира; а иначе получится то же, что и с последним номером "Minotaure", где были напечатаны реакционные тексты псевдосюрреалиста Поля Валери!

Бретон выразил тревогу по поводу того, что он и Дали стали редко видеться в Париже, а если и виделись, то без толку. Когда Дали вернется в Европу, писал он, существенно важно, чтобы тот выбрал время для встречи, на которой они смогли бы выработать точный план действий и приступили к его осуществлению. До начала летних каникул им следует организовать публичные выступления, которые практически прекратились, и возродить групповые сюрреалистические эксперименты, совсем зачахнувшие, в которые ранее Дали внес такой весомый вклад. И наконец, приближающаяся сюрреалистическая выставка, запланированная на конец января 1935 года, должна быть одновременно и строгой, и великолепной. Бретон жаловался на тяжелую экономическую ситуацию и признавался, что вынужден продать Жульену Леви последний набор "Сюрреалистической Революции". Не будет ли Дали так добр поблагодарить Леви за его письмо и принести извинения по поводу молчания Бретона, который не может позволить себе даже почтовых расходов? Бретон закончил письмо новостями о сюрреалистической деятельности в Праге и последними парижскими слухами. Это было трогательное послание: Бретон не только проявил симпатию к Дали, но и выказал ему признание за преданность курсу сюрреализма. Он говорил с ним как друг и как равный¹⁴.

Дали также написал восторженное письмо Элюару, рассказывая о своем огромном успехе. Особенно его поразило внимание к выставке прессы с "наибольшим количеством читателей в мире", начиная с таких изданий, как "Vanity Fair" ("Ярмарка тщеславия"), и заканчивая популярными газетами. "Конкретная иррациональность" стала лейтмотивом дня, а целые страницы периодики были посвящены сюрреализму и даже Лотреамону! Пребывание Дали в Нью-Йорке убедило его, что для внедрения сюрреализма в массы необходимо использовать тактику шока, подобную обману зрения, способную облегчить восприятие сюрреалистического мира "наиболее культовым и драматическим способом". Теперь он верил, что сюрреализму нужна идеологическая позиция чрезвычайной строгости, чтобы эксплуатировать тот жадный интерес, который он рождал повсюду. Для этого были необходимы политическая платформа (о чем он давно твердил Бре-тону) и четкое понимание "новой, антимистической, материалистической религии, основанной на прогрессе научного знания (особенно на новом понятии космоса, недоступном не только древним грекам, но и более близкому по времени христианству), религии, способной заполнить вакуум, вызванный резким упадком метафизических идей нашей эры". Дали закончил заверением, что делает все возможное для продвижения идеалов сюрреализма¹⁵.

Чтобы отметить успех выставки, 10 декабря в честь Дали был дан обед в "Каса де лас Эспаньяс" — центре испанской культуры в Нью-Йорке. Анхель дель Рио, профессор испанской литературы Колумбийского университета, представил гостям Дали. Пять лет назад тот же профессор принимал Лорку в этом городе и наверняка слышал жалобы поэта по поводу "Андалузского пса". Дали не предупредили о выступлении, но, видя большой интерес присутствующих к его искусству, он произнес импровизированную короткую речь. Как обычно, художник начал с бретоновского определения сюрреализма из первого манифеста, который знал уже наизусть, и объяснил, что единственным руководством для него было воплощение образов, поднявшихся из глубин подсознания без какого-либо контроля логики, эстетики или морали. Творить таким способом, сказал он, было для него вопросом жизни и смерти, "неким видом лечебной техники, призванной освободить его от нависающих над ним наваждений". Его творчество "обращено к чувствам, рождающим пессимистическое отношение к жизни"¹⁶.

УДали было по крайней мере три возможности представить более продуманный вариант импровизированной лекции в "Каса де лас Эспаньяс". Восемнадцатого декабря он выступил в Хартфорде (Коннектикут), где впервые провозгласил формулу, которую до оскомины на зубах будет повторять впоследствии: "Единственная разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший". Перед лекцией, проиллюстрированной слайдами, прошла демонстрация "Андалузского пса"¹⁷. Седьмого января 1935 года Дали вновь выступил в "Каса де лас Эспаньяс", где говорил о связи между Лотреамоном и Фрейдом и настаивал на том, что целью сюрреализма является моральная революция и высвобождение инстинктов. Искусство — лишь орудие в достижении этой высшей цели. С помощью слайдов он подверг анализу картину "Незримые спящая женщина, лошадь и лев" с ее многослойными, "параноидными" образами, две картины Пикассо и "Мадонну с младенцем и святой Анной" Леонардо да Винчи — ту самую работу, которую проанализировал Фрейд в своем знаменитом эссе о Леонардо, оказавшем сильное влияние на художника¹⁸. Наконец, 11 января 1935 года Дали прочитал лекцию в Музее современного искусства. Лекция называлась "Сюрреалистические картины и параноидные образы" и также была проиллюстрирована слайдами работ Эрнста, Пикассо и его собственных. Кроме того, Дали воспроизвел на экране некоторые гравюры XVII века и обнаружил в них предвосхищение сюрреализма. Он вновь и вновь повторял, что является последователем Фрейда и что в своем творчестве просто расшифровывает образы, живущие в подсознании:

Подсознание оперирует символическим языком, который поистине можно считать языком универсальным, поскольку оно не требует обучения и не зависит от уровня культуры или состояния ума. Он использует словарь великих жизненных и постоянных сексуальных инстинктов, чувства смерти, физических представлений о загадке космоса — эти основные постоянные универсально отражены в каждом человеке. Для того чтобы понимать картину эстетически, необходимы некие навыки в анализе, культурная и интеллектуальная подготовка. Для сюрреализма единственным условием является само присутствие интуитивно воспринимающего человеческого существа.

На тот случай, если кто-либо упустил суть выступления, Дали подчеркнул, что хотя он сам часто не может понять образов, появляющихся в его картинах, это не значит, что в них нет никакого смысла. Во всяком случае, его наипервейший долг как сюрреалиста — отражать, а не объяснять¹⁹.

В середине января Дали написал Фуа о "колоссальном" успехе своей выставки у Леви. Он продал двенадцать картин "по очень высокой цене" и был уверен, что "иррациональные и поэтические тенденции сюрреализма могут произвести здесь подлинную духовную революцию". Девятнадцатого января он и Гала должны были отплыть на пароходе "Иль де Франс". Два следующих месяца они собирались провести в Порт-Льигате, чтобы восстановить силы после "двухмесячной нервотрепки". Фуа, как обычно, воспроизвел последнее письмо в "La Publicitat"²⁰.

Каресс Кросби и супруга Леви решили устроить в честь отъезжающей четы Дали прощальную вечеринку. Были разосланы приглашения на "Онирический бал" 18 января 1935 года. Гости должны были прийти в костюмах из своих любимых снов²¹. Дали помог Каресс устроить подходящие сюрреалистические декорации с ванной, полной воды (которая была подвешена над лестницей, ведущей в галерею, и в любой момент норовила низвергнуть свое содержимое на гостей), и каркасом огромной коровы, из нутра которой неслись последние французские песенки (там был установлен граммофон). Событие привлекло внимание прессы. Пространный заголовок в "Sunday Mirror" ("Воскресное зеркало") сообщал: "Сумасшествие нью-йоркского общества на потрясающей вечеринке в честь новомодного идола. Постоянная и напряженная погоня за новыми захватывающими и безумными переживаниями жителей Готхема [шутливое название Нью-Йорка]. Повальное увлечение Сальвадором Дали, "сверхреалистом", который воскрешает свои ночные кошмары. Критики аплодируют, а у простых смертных кружится голова". Затем шло остроумное описание Бала Снов:

Общество поставило самое себя в тупик в собственных попытках превзойти художника Дали. Если бы вы заглянули на вечеринку в Кок Руж, вы смогли бы увидеть дам в белых прозрачных рубашках, с зелеными змеями на головах; мужчину, чьи щеки явно служили подушечками для иголок; мужчину во фраке, но, увы, без брюк; женщину, полностью одетую спереди (на первый взгляд), но совершенно голую сзади; женщину, из головы которой рождается кукла, и другие не менее ошеломляющие новшества.

Газета "Sunday Mirror" напечатала цветные фотографии Дали, Галы и Каресс Кросби с кратким изложением их биографий. Голова Дали "аккуратно забинтована многими ярдами медицинского бинта, — писала газета. — Манишка его рубашки вырезана наподобие витрины, за которой видна вещица из розового шелка — одна из деталей дамского туалета, известная под названием "бюстгальтер". Без сомнения, "витрина" на рубашке Дали явилась знаком почтения хозяйке бала Каресс Кросби — изобретательнице лифчика. Сама Кросби была одета в костюм Белой Лошади

Ночного Желания, хотя на фотографии в "Sunday Mirror" она выглядит скорее как белый кролик. На другой фотографии — Гала в образе женщины, "из головы которой рождается кукла". То был пупс с протянутыми вверх руками и омаром, обвившимся вокруг его головки. Дали говорил позже, что там были и муравьи, пожирающие искусственного младенца, однако на фотографии их не видно. Стоит упомянуть остальную часть туалета Галы: плотно облегающую блузку, подчеркивающую ее ничем не стесненную грудь, и длинную, до пят, прямую юбку из красного шифона поверх мини-юбки, что давало возможность созерцать ее красивые ноги. Журналист "Sunday Mirror" попросил Галу объяснить ему смысл Бала Снов. "Это был эксперимент. Мы хотели узнать, насколько нью-йоркцы способны воспользоваться случаем и воплотить свои мечты, — отвечала она. — Только десяток-другой гостей преуспели в этом. Другие же только думали, что выражают себя, на самом деле они просто себя предавали". Это замечание было вполне в духе Галы, которая никогда не упускала возможности воспользоваться своим острым язычком.

Каресс Кросби уверяет нас, что "все газеты города" писали о Бале Снов и напечатали фотографии. Это, конечно, преувеличение, однако громкая вечеринка укрепила репутацию Дали и шансы на продажу его работ в Нью-Йорке²².

Через несколько часов, утром 19 января 1935 года Дали и Гала отправились в Европу на пароходе "Иль де Франс". По прибытии домой они обнаружили, что Бал Снов имел неожиданный побочный эффект. За несколько месяцев до того некто Гауптман был обвинен в похищении и убийстве жены и ребенка авиатора Чарльза Линдберга. Жестокие подробности кровавого убийства потрясли американское общество. Не являлся ли головной убор Галы намеком на ужасное событие? По словам Дали, никто в Нью-Йорке не усмотрел никакой связи с этим, до тех пор пока корреспондент "Petit Parisien" ("Маленький парижанин") не послал телеграмму в свою газету с "сенсационными новостями". Так или иначе, об этом скоро забыли²³.

Дали впервые вкусил сладкой жизни в Нью-Йорке и заработал немалые деньги, хотя действительно ли они были большими — сегодня неизвестно. Наверное, все же достаточные для того, чтобы разжечь его аппетит, и в особенности аппетит Галы. Художник установил прекрасные отношения с прессой, оценив ее возможности для рекламы своих картин в Соединенных Штатах, а также подписал контракт с "American Weekly" ("Американский еженедельник") на публикацию серии иллюстрированных статей о "сюрреалистических" впечатлениях в Нью-Йорке в 1935 году. Международная слава и финансовый успех были явно не за горами.

Примечания

1. О дате выхода корабля из порта Гавра см.: La Prensa, New York, 14 November 1934 ("Vapores que llegan", last page); New York Times, 14 November 1934, p. 41. О прибытии в Нью-Йорк: New York Times, 15 November, p. 22.

2. SL, p. 329.

3. UC, p. 177.

4. Crosby, p. 329.

5. "Vapores que llegan", La Prensa, New York, 14 November 1934.

6. Crosby, p. 331.

7. VPSD, p. 41.

8. Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V. Foix, p. 139.

9. Henry McBride in the Sun (цит.: VPSD, p. 40).

10. Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 99.

11. Цит.: VPSD, p. 40.

12. Aurelio Pego, "Un pintor Catalan en Nueva York", La Vanguardia, Barcelona, 22 January 1935, p. 9.

13. Fernandez Puertas, "Les Cartes de Salvador Dali al seu oncle Anselm Domenech al Museu Abello", p. 70.

14. Национальная галерея Шотландии, Эдинбург.

15. Письмо без указания даты в Фонде Поля Элюара, цит.: Salvador Dali (Pompidou catalogue), p. 300.

16. La Prensa, New York, 12 December 1934, pp. 4 and 6.

17. "Нет, Дали — не сумасшедший!" (Art Digest, New York, 1 January 1935, p. 1).

18. Краткое изложение выступления Дали было напечатано в La Prensa, New York, 9January 1935, p. 4.

19. "Сальвадор Дали кажется другим человеком на своей лекции в Музее современного искусства" (La Prensa, New York, 14 January 1935, p. 4); "Дали объявляет сюрреализм параноидным искусством" (Art Digest, New York, 1 February 1935, p. 10); VPSD, p. 43.

20. Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V. Foix, p. 143.

21. Текст приглашения воспроизведен в VPSD, p. 43.

22. Sunday Mirror, New York, 24 February 1935, pp. 10-11, воспроизведено в VPSD, pp. 42-43; SL, pp. 337-338; Crosby, pp. 331-332.

23. SL, p. 338.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница