Революция в Барселоне

С 1931 года парижские сюрреалисты во главе с Кревелем ревностно следили за удачами и неудачами Второй Испанской Республики. Революция левых сил, на которую они надеялись, не состоялась, тем не менее прогресс с 1931 по 1933 год был очевиден. В сфере образования, которую на протяжении веков контролировала церковь, требовались коренные реформы. В 1931 году население Испании составляло 25 миллионов человек, из них 32,4 процента были неграмотны. По правительственным данным, требовалось 27150 новых школ. За два года монархии появилось всего 11128 новых школ, тогда как Республика к 1934 году открыла 13570 учебных заведений¹.

Реформаторский запал Республики не ограничивался образованием. До того как правые выиграли выборы 1933 года, в числе широко обсуждаемых вопросов были разводы, отделение кладбищ и больниц от церкви, упрощение религиозных установлений и начало аграрной реформы, призванной удовлетворить чаяния безземельных крестьян².

Все это давалось непросто. Стоило провозгласить Республику, как католическая церковь начала войну с новой демократией, а недовольные монархисты — заговорщицкую деятельность против нее. Летом 1932 года восстание против Республики было подавлено без труда, однако за кулисами антиправительственные интриги не прекратились. Сами республиканцы, раздираемые внутренними противоречиями, облегчили работу заговорщиков, когда осенью 1933 года не смогли создать сплоченный фронт для победы на общих выборах. В течение следующих двух лет прогрессивные достижения Республики сошли на нет, и аграрная реформа заглохла. Была восстановлена смертная казнь; крупнейшая политическая группа правых — Католическая партия Хосе Мариа Роблеса — все более военизировалась; от нее отделилась большая квазифашистская молодежная организация, тогда как сама фашистская партия Испании — "Испанская Фаланга" — все чаще прибегала к бандитской тактике. Призрак гражданской войны вставал над Испанией³.

Осенью 1934 года наступила развязка ситуации в худшую сторону. В результате перестановки кабинета Католическая партия была представлена тремя министрами: сельского хозяйства, труда и права. Левые выразили опасение, что подобные преобразования могут стать началом фашистского переворота. Так же произошло и с Гитлером, которого просто подтолкнули к власти в прошлом году. Профсоюзы немедленно назначили всеобщую революционную забастовку на 4 октября.

Забастовку активно поддержали провинция басков, угледобывающая провинция Астурия и Каталония. В Барселоне 6 октября была объявлена "Каталонская Республика в составе Испанской Федеративной Республики". Дерзкая и опасная попытка продержалась всего несколько часов, после чего мятеж подавили с помощью армии, к счастью, без крупного кровопролития. Восстание в Астурии, казалось, шло успешнее, однако с большим количеством убитых. Оно было подавлено только 15 октября частями испанской армии, выведенными из Африки. Тысячи политических заключенных заполнили испанские тюрьмы, приблизив страну еще на один шаг к гражданской войне⁴.

Дали прибыл в Барселону из Порт-Льигата за несколько дней до восстания, чтобы участвовать в выставке своих новых работ в "Либрериа Каталония" и прочитать лекцию "Сюрреальная и феноменальная тайна ночного столика". Выставка проходила со 2 по 4 октября. Экспонировалось всего пять небольших картин: "Отнятие от груди накормленного шкафчика", "Щегол, щегол!" (позднее названная "Птичка-кардинал, птичка-кардинал!"), "Медиумически-параноидный образ", "Материализация осени" ("...В семь — уже ночь") и "Гипнагогический образ Галы"⁵. Лекция Дали 5 октября не состоялась, поскольку центральные улицы Барселоны были запружены каталонцами, выражающими свое неповиновение правительству и его войскам, вошедшим в город. Дали чуждался подобной политической активности. Если верить его остроумному и живому описанию этих событий в "Тайной жизни", он и Гала 6 октября устремились к французской границе в такси, за рулем которого сидел анархист. Дали не упоминает ни о встрече накануне в Барселоне со своим другом Х.В. Фуа, ни об интервью с художественным критиком Жюстом Кабо, годом раньше безжалостно обругавшим его выставку в "Либрериа Каталония"⁶.

Дали практически прочитал Кабо ту лекцию, которая сорвалась из-за уличных демонстраций. В ней, более похожей на сюрреалистическое стихотворение, чем на доклад, прослеживалось, каким образом банальный предмет, например ночной столик, в различных координатах изменяется от Евклида до Эйнштейна. Строгая структура изложения, отмечал Кабо, была разбавлена выражением непочтительности и скатологическими мотивами, без которых не обходилось ни одно выступление Дали. Художник, возбужденный приближающейся поездкой в Нью-Йорк, объявил журналисту, что для американцев пришло время встретиться с ним лицом к лицу, и предсказал наступление сюрреализма по ту сторону Атлантики. Для того чтобы облегчить этот процесс, он решил поставить фильм, взяв сюжет своей ненаписанной оперы, героями которой были Вагнер, Захер-Мазох и Людвиг II — король Баварии.

Что касается его целей в сюрреалистической живописи, Дали никогда еще не говорил о них с такой ясностью в интервью. Зрителей удивляет, говорил Кабо, почти "каллиграфическая" детализация в его картинах. Дали объяснял:

Моя высшая цель — придать миру воображения ту же степень объективности и достоверности, какой обладает и реальная жизнь. Сферой деятельности сюрреалистической революции, в первую очередь, является искусство, но для того чтобы выразить себя, я использую те же самые средства. Новые темы сегодня берутся только из фрейдизма. Используя наиболее привычную и традиционную технику, можно добиться большей эффективности и убедительности образов. Абстракция уводит в декораторство, тогда как мой метод обращен к великим первоисточникам живописи. Я смотрю на картины Вермера, Леонардо и т.д. и концентрирую внимание на загадочной стороне их творчества (так же как и на их технике), которую нам необходимо исследовать заново. Короче, нам следует переписать историю живописи.

Дали отдавал себе отчет в том, что применение теории Фрейда к искусству может вызвать проблему непонимания. Возьмите, например, ту его картину, которая была поспешно истолкована как оскорбление его собственной семьи (имеется в виду "Священное Сердце" с надписью: "Иногда ради удовольствия я плюю на портрет своей матери"). Он не хотел никого обидеть. "Я всегда испытывал огромное чувство любви к матери и отцу, — повторял Дали. — Что касается этого случая, я хотел только продемонстрировать наиболее драматичным способом несоответствие, болезненный разрыв между сознанием и подсознанием — и более ничего. То, что этот конфликт существует, доказывают сновидения, в которых мы убиваем тех, кого любим"⁷.

Примечания

1. Perez Galan, passim.

2. Jackson, p. 30.

3. Ibid., p. 175; Preston, pp. 184-188.

4. Jackson, pp. 148-168. О причинах октябрьского восстания см. также в кн.: Brenan, "The Bienio Negro", pp. 265-297.

5. Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V. Foix, p. 138, n. 5 and Appendix F, pp. 195-200.

6. SL, pp. 355-356; Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V.Foix, pp. [56], 140, 216.

7. J.C. [Just Cabot]: "Abans d'anar a Nova York. Una estona amb Dali" (Mirador, Barcelona, 18 October 1934); воспроизведено: Santos Torroella (ed.), Salvador Dali corresponsal de J.V.Foix, pp. 216-218.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница