Вновь угроза изгнания
Бретон продолжал высоко ценить творчество Дали и дружбу с ним, хотя нередко возмущался его взглядами и его поведением. Двадцать третьего июня 1934 года он пишет Дали длинное письмо, в котором напоминает, что всегда предоставлял художнику возможность открыто высказывать свои идеи, даже если они были заведомо неприемлемы. Дали оправдывается: он — жертва сексуального извращения совершенно особого свойства, поэтому его высказывания не должны считаться опасными. Но Бретон настаивает, что взгляды Дали наносят сюрреализму вред, и особенно восстает против его "антигуманизма". Как он осмеливался говорить, что неудачи его друзей приводят его в восторг? Бретон полагал, что Дали приберег "парадоксальные и бредовые" идеи, навеянные Гитлером, только для своих сюрреалистических сподвижников. В последний четверг он услышал, как Дали открыто хвалил нацистское правительство. Могут ли после этого он и Дали оставаться по одну сторону баррикад?
Бретон был также разгневан тем, что Дали защищал академическую живопись и протестовал против "современного искусства". Как мог он проповедовать возврат к Мейсонье, когда современное искусство подвергалось яростным нападкам со стороны как нацистской Германии, так и коммунистической России? Кроме того, Дали начал доказывать преимущества "абсолютной реальности семьи" и отцовского авторитета. Последнее, заключил Бретон, основывалось на опасной вере Дали в Гитлера. У Бретона не осталось сомнений: Дали превратился в реакционера. Сюрреализм, кроме всего прочего, подразумевает некую моральную строгость, некое стремление к моральной целостности. Он не может и не должен отказываться от своих принципов, от своей веры в необходимость пролетарской революции. Дали же сейчас идет в другом направлении.
Бретон также коснулся "Загадки Вильгельма Телля". Он пришел в полное смущение от этой гигантской картины с изображением Телля в виде улыбающегося Ленина, чью гротескно искаженную голую ягодицу подпирал костыль. Он нашел картину академической и "ультраинтеллектуальной", относимой к сюрреализму лишь с большой натяжкой. И что значит последняя частная выставка Дали в его студии? Какое она имеет отношение к сюрреализму? Бретон оказался среди ее посетителей и был поражен уступками Дали "обществу". Художник жаждал лести. Он желал, чтобы его желали. А это несовместимо с природой сюрреализма.
Потом Бретон перешел к сути дела. Готов ли Дали отказаться от своих оценок немецкого фашизма и подписать заявление, которое будет напечатано в первом номере нового сюрреалистического обозрения? Текст должен доказать отсутствие фундаментальных расхождений между взглядами Дали и надеждами сюрреализма на пролетарскую революцию. И не будет ли Дали так добр отречься от своих систематических нападок на достижения живописи последних шестидесяти-восьмидесяти лет? Особенно сейчас, когда немецкие художники вынуждены покидать родину? Бретон настаивал, чтобы Дали ответил ему в письменной форме немедленно и четко на все вопросы. От его ответов будет зависеть, смогут ли они оставаться вместе, чего Бретон сильно желал1.
Дали сразу же ответил с помощью Галы на восьми страницах, отвечая пункт за пунктом на вопросы Бретона.
Его позиция относительно "антигуманитаризма" известна. Да, это факт, что он испытывает удовольствие от неудач своих друзей. В обстоятельствах чрезмерно близкой дружбы его удовольствие становилось откровенно сексуальным и даже вызывало эрекцию. Это сексуальное отклонение, допускал он, но в чем тут его вина? Более того, он следовал советам маркиза де Сада, которого сделал своим авторитетом в вопросах морали.
Современное искусство? Дали напоминал Бретону, что свое мнение и по этому вопросу он выразил в открытом письме к нему, напечатанном в каталоге последней выставке у Колла, и Бретон тогда согласился с ним. С тех пор позиция Дали не изменилась. Тем не менее он еще раз хотел окончательно прояснить, что имел в виду только то современное искусство, которое не относилось к сюрреализму. Он преклонялся перед Танги, Эрнстом, Де Кирико, Магриттом и так далее, а выступал против таких художников, как Утрилло, Мондриан, Вламинк, Дерен, Озанфан, Шагал и Матисс. Первые опирались на бессознательное, вторые были "интеллектуалами". Кроме того, он исключал из своей анафемы Гриса, Брака, экспериментальное направление кубизма и, конечно же, Пикассо, который был "живительным явлением, очень часто опережавшим амбициозные пророчества сюрреализма". Дали подводил итог этому разделу своего длинного письма, утверждая, что только академическая техника в состоянии передать видения и образы бессознательного, "нового бредового мира, к которому нам открылся доступ". Короче, Бёклин сюрреалистичнее Матисса.
Что касается гитлеризма, то немногие книги могут похвастаться той глубиной исследования как нацизма, так и коммунизма, которая присутствует в его "Видимой женщине", "Любви и памяти" и в стихотворении, только что им написанном (не установлено, о каком стихотворении идет речь). И Бретон прекрасно об этом знает, продолжал Дали. Затем художник признался, что занят работой над "огромным исследованием" немецкого расизма, в котором доказывал, что Гитлер — тип предводителя с исключительно зловонными тестикулами и крайней плотью, формой напоминающей гениталии Наполеона. Он выражал уверенность, что подобные "параноидно-критические" умозрения не будут пользоваться успехом в Третьем Рейхе! Его картины и тексты не воспримут ни в России, ни в национал-социалистической Германии. Дали решительно отрицал, что испытывает благоговение перед Гитлером, но настаивал на своем праве самостоятельно толковать гитлеровский феномен, тем более что коммунисты показали в этом свое абсолютное бессилие. Гитлеризм, утверждал Дали, пошатнул его политические убеждения, и так должно было случиться с каждым, кто не был жертвой "маниакального мистицизма". Он считал своим долгом проникнуть в скрытую суть этого явления.
Далее он заявил, что установки сюрреалистической группы всегда ставил выше своих личных идей. Что же до "Загадки Вильгельма Телля", то какая разница, показал ли он ее в своей студии или в галерее Пьера Колла? Он выставил бы ее, если бы галерея не закрылась. В любом случае своими работами он желал вывести из равновесия как можно больше людей. И "Загадка Вильгельма Телля" не исключение, тем более что главным героем здесь был его отец, намеревающийся его съесть. Кусок же мяса на ягодицах — это отцовские тестикулы. Он был ребенком, которого Телль-каннибал качал на своих руках, и если приглядеться внимательнее, можно увидеть, что крошечный орех возле левой ступни Телля — это колыбель Галы, которую чудовище могло раздавить. Таким образом, Дали Куси в образе Телля способен убить не только своего сына. Угроза, выраженная огромными размерами фигуры, подчеркивалась, кроме того, и размерами самой картины (201,9 х 146 см). В 1974 году художник утверждал, что картина вызвала в памяти один из "наиболее опасных моментов" его жизни2.
Проявляя уважение к требованиям Бретона, Дали был готов подписать коллективный сюрреалистический манифест, который не противоречил тому, что он создал до сих пор. Но не более того. Письмо заканчивалось просьбой верить в его "сюрреалистическую принципиальность" и в то, что он держит ситуацию под контролем3.
По-видимому, защищаясь от всей этой склоки, Дали и Гала решили пожениться. На протяжении года Элюар уговаривал Галу сделать это, предупреждая, что если Дали умрет, она останется ни с чем, и не только потому, что отец художника лишил его наследства, но и потому, что он наверняка попытается прибрать к рукам все его картины в Кадакасе4. Церемония состоялась в четырнадцатом муниципальном департаменте Франции утром 30 января 1934 года. Элюар не присутствовал, возможно, посчитав это слишком болезненным для себя. Свидетелями были Ив Танги и некто Андре Гастон, названный в документе, так же как и Танги, "художником-живописцем". Он жил в одном доме с Дали на Рю Гоге, 75.
Утверждение Дали о том, что он "держал ситуацию под контролем", не совпадало с мнением Бретона, к тому же он преподнес еще один неприятный сюрприз лидеру движения. Второго февраля 1934 года открывалась выставка, посвященная пятидесятилетию Салона Независимых в Гран-Палас. Сюрреалисты приняли решение не принимать в ней участия, однако Дали ослушался и послал на выставку свои работы, включая и "Загадку Вильгельма Телля" вместе с безобидным рисунком "Каннибализм предметов", сказав Шарлю де Ноай, что тем самым надеется привлечь внимание широкой публики к своему творчеству6. Этот жест стал для Бретона последней каплей. В день открытия выставки сюрреалисты выпустили резолюцию, подписанную Бретоном, Виктором Броне, Максом Эрнстом, Жаком Эролем, Жоржем Юнье, Мере Оппенхайм, Пере и Танги. Она гласила, что Дали, обвиняемый в "контрреволюционных действиях, направленных на прославление гитлеровского фашизма", должен быть исключен из сюрреалистического движения "как фашистский элемент" и с ним следует бороться любыми способами. А также Пьер Йуайот, замеченный в пособничестве Дали "контрреволюционной деятельности", должен быть исключен, пока не пересмотрит свои взгляды7. Роже Кайюа, покинувший собрание до его окончания, внес предложение в письменном виде, что Дали должен быть изгнан из движения за расовые предрассудки, несовместимые с делом пролетариата8. Затем разгневанный конклав во главе с Бретоном посетил выставку с намерением испортить оскорбительную картину. Но, к своей досаде, они обнаружили, что та висит слишком высоко — не дотянуться!9
На следующий день резолюцию об исключении Дали распространили среди всей группы, и на 5 февраля назначили специальное собрание для обсуждения этого вопроса. Отсутствующим Кревелю, Элюару, Джакометти и Тцара предложили высказать свое мнение письменно10. Сам же Дали получил резкое письмо от Бретона, который упрекал его в неявке на собрания 2 и 3 февраля, ставил в известность о принятом решении, обязующем Дали непременно присутствовать 5 февраля. Когда Бретон писал письмо, пришло экспресс-сообщение от Дали. В оправдание тот приводил уважительные причины своего отсутствия. Но Бретона это не тронуло. Друг и почитатель таланта художника, он счел своим долгом отбросить личные эмоции ради сохранения чистоты сюрреалистического движения. Если Дали не предпримет решительных действий, чтобы удовлетворить требования группы, он будет считаться особенно опасным отступником от главного пути11.
Похоже, что участники собрания 5 февраля не оставили непосредственных описаний события. Более поздние противоречат друг другу и используют анекдотические моменты предыдущих встреч. Наиболее детальная версия принадлежит Юнье и во многом подтверждается Марселем Жаном. Простуженный Дали явился на собрание с градусником, укутанный в теплую одежду, которую он то снимал, то надевал, превращая суд в посмешище. Даже Бретон не смог сохранить серьезность, взрывы смеха прерывали ход обсуждения, и Дали удалось на время отвести от себя угрозу12.
Двусмысленное отношение Дали к Гитлеру Бретон понимал с трудом. Францию в то время раздирали на части политические партии. Шестого февраля, на следующий день после "суда" над Дали, фашисты спровоцировали мятеж в Париже — погибло двенадцать человек. После этого неделю длилась всеобщая забастовка, и Эдуард Даладье, занимавший пост премьер-министра всего несколько дней, вынужден был подать в отставку. Похоже, что Третья Республика сбилась с пути13.
Поль Элюар также был озабочен увлечением Дали фюрером. Не соглашаясь с методами Бретона, вынуждающими художника подчиниться группе, он признавал, что "гитлеровски-параноидные взгляды" Дали, если он будет настаивать на них, приведут к "почти непреодолимым обстоятельствам". "Ему необходимо найти другой объект для своих бредовых идей", — советовал Элюар14.
Не считая себя отщепенцем, Дали вернулся в Порт-Льигат. В начале марта пришло восторженное и многословное послание от Бретона. Он писал о работе над новым изданием "Сюрреализм и живопись" и удивлялся, почему Дали не выслал обещанные иллюстрации. В результате издание будет отложено до возвращения художника в Париж, но Бретон вовсе не казался раздраженным. Кроме того, готовился пятый номер "Minotaure", и Бретон попросил Дали написать что-нибудь о призраках, портняжных манекенах и тому подобном. Он рассчитывал использовать чудесные фотографии Ман Рэя, которые тот сделал в Кадакесе, особенно портрет Дали с куском хлеба на голове. Дали согласился, послав "Новые цвета сексуального влечения". Затем Бретон сообщил о намерении восстановить эффективную деятельность группы (такова одна из постоянных и основных догм сюрреализма) и выразил надежду, что Дали и Гала забудут недавние "трудности", которые, как он считает, случайны и временны. Он заверял их в своей искренней любви. Письмо было действительно теплым, даже братским. Дали отвечал с такой же любезностью, обвиняя служанку, что она куда-то засунула фотографии. После шторма, писал он, кажется, установилась хорошая погода15.
Эйфория примирения продолжалась в письмах несколько месяцев. Одиннадцатого апреля, в то время как Жульен Леви выставлял в Нью-Йорке гравюры и рисунки к "Песням Мальдорора"16, художник прочитал лекцию о сюрреализме в барселонском "Атенее", используя возможность восстановить свое реноме сюрреалиста, а не приверженца гитлеризма. В конце лекции группа коммунистов, возбудив аудиторию, засыпала его критическими вопросами, но в итоге Дали вышел победителем. Единственный отзыв в прессе об этой лекции сообщает, что Дали никого не убедил в своей невиновности. "Еще бы чуть-чуть — и объявил бы себя нацистом", — писала "La Publicitat"17.
По удивительному стечению обстоятельств, Федерико Гарсиа Лорка после шести месяцев триумфа в Буэнос-Айресе прибыл в Барселону утром того дня, когда Дали читал лекцию. Интервью с поэтом появилось на первой полосе "La Publicitat". Прославленный поэт выразил разочарование современным испанским театром, намереваясь сделать все возможное, чтобы революционизировать его18. Он не встретился с Дали в Барселоне (в тот же вечер уехал в Мадрид), однако наверняка Дали видел это интервью и был поражен взлетом своего друга к высотам мировой славы. Несколько дней спустя он отправил поэту открытку из Кадакеса:
Видел ли Федерико последние выпуски "Minotaure" (номера третий и четвертый, вышедшие прошлым декабрем), спрашивал Дали. Он хотел, чтобы поэт прочел его статью об архитектуре Ар Нуво, а также текст Элюара о почтовых открытках и заметку Бретона о коммуникабельности. Последняя работа, уверял Дали, очень и очень важна. Подписавшись "Твой Будда" (как во времена Студенческой Резиденции), Дали требовал, чтобы Лорка ответил немедленно. Нельзя представить более настойчивого предложения восстановить их дружбу. Ответное письмо поэта потеряно19.
Открытие Дали Захера-Мазоха было неизбежно, учитывая его увлечение де Садом и сексуальными извращениями вообще: в работах художника того времени имеются бесчисленные ссылки на "Венеру в мехах". А Людвиг II, безумный юный король Баварии, покровитель Вагнера, быстро стал очередным наваждением художника, в основном из-за сексуальной неумеренности, приписываемой этому правителю. Узнав о намерении Лорки реформировать испанский театр, Дали решил, что столь экзотические персонажи могли бы привлечь этого поэта, драматурга и музыканта. Но желанное сотрудничество так и не состоялось.
Примечания
1. Фонд А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж.
2. Dali, "L'enigme de Salvador Dali" in XXe Siecle, December 1974; Salvador Dali (Pompidou catalogue), p. 162.
3. Письмо датировано 25 января 1934 г. (Национальная галерея Шотландии, Эдинбург).
4. Eluard, Lettres a Gala, p. 191.
5. Копия свидетельства о браке предоставлена 10 декабря 1996 г. (Parquet de Tribunal de Grande Instance de Paris).
6. VPSD, p. 255.
7. Ibid., p. 255.
8. Письмо Бретона Дали от 3 февраля 1934 г. (Национальная галерея Шотландии, Эдинбург).
9. Hugnet, Pleins et Delies, pp. 256-257.
10. Eluard, Lettres a Gala, p. 459, n. 1.
11. Письмо Бретона Дали от 3 февраля 1934 г. (Национальная галерея Шотландии, Эдинбург).
12. Jean, pp. 2220-223; Eluard, Lettres a Gala, nn. 1 and 3 to letter 198, pp. 459-460; Hugnet, Pleins et Delies, pp. 25-27.
13. Cronica del Siglo XX (Barcelona, Plaza y janes, 1986), p. 469; "France", Encyclopedia Britannica (1957), IX, p. 638.
14. Eluard, Lettres a Gala, pp. 229-230.
15. Письмо Бретона хранится в Национальной галерее Шотландии, Эдинбург; ответ Дали — в Фонде А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж.
16. VPSD, р. 37; Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 299.
17. Письмо Дали Бретону с почтовой отметкой от 17 апреля 1934 г., Кадакес (Фонд А. Бретона в Библиотеке им. Жака Дусе, Париж); La Publicitat, Barcelona, 14 April 1934, p. 2.
18. Joan Tomas, "Еl poeta Garcia Lorca I l'escenograf Manuel Fontanals venen de fer una revoluciy a Buenos Aires", La Publicitat, Barcelona, 13 April 1934, pp. 1, 6.
19. Было невозможно проследить оригинал этого текста, изданного без указания источника. См.: Rodrigo, Lorca-Dali. Una amistad traicionada, p. 225.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
