Американцы в Париже

Американцы, супруги Каресс и Гарри Кросби, были молоды и богаты. В начале 1920-х годов они переехали в Париж и в 1927 году открыли здесь свою типографию "Черное Солнце". Кросби занимали видное положение среди англосаксонского эмигрантского общества во французской столице. Каресс — имя, созвучное слову "ласковая"; ее настоящее имя было вполне обычным — Мэри Пибоди. В своей автобиографической книге "Страстные годы" (1955) она поведала много интересного. Книга эта не так известна, как роман Хемингуэя "Праздник, который всегда с тобой", но всякое воспоминание о шумных двадцатых годах всегда читается увлекательно. Кросби, о чем говорит и название мемуаров, прожигали жизнь в полную силу. Они были привлекательны внешне, сексуально раскрепощены, одарены творчески и очень щедры, соря деньгами, постоянный источник которых обеспечивала связь семьи Гарри с банком "Морган и Компани". Каресс выглядела как одна из красоток на картинах Дали середины 1920-х годов: у нее была большая грудь и красивые ноги (тогда все были помешаны на ногах); она излучала энергию и считала себя "Девушкой, Которая Никогда Не Говорит Нет". Одним из мужчин, которому она не сказала "нет", был Мануэль Анхелес Ортис, сумевший убедить Каресс в том, что он "испанский цыган голубой крови", и оставивший нам ее чудесный графический портрет¹. Что касается Гарри, то его внешность офицера-летчика, богатство, бесшабашное отношение к жизни, страсть к гоночным машинам и репутация романтического поэта гарантировали ему успех у женщин. Почему он предпочел жить за пределами Америки? "Потому что не хотел посвящать свою жизнь бесконечной лести... потому что пил вино флягами... потому что я враг общества и вместе со своими единомышленниками могу ему сопротивляться..."².

Сегодня типография "Черное Солнце" является частью парижской мифологии 1920-х годов, а ее издания стали раритетами и расхватываются, как только их объявляют в каталогах. Кросби издавали также отрывки из произведения Джеймса Джойса "Работа двигается". Деловые отношения с ним запечатлены на занимательных страницах "Страстных годов"³.

Гостеприимство Кросби вошло в поговорку. Особенно оно проявилось на старой мельнице, которую они обнаружили в 1927 году возле Сенли, к северу от Парижа. Мельница стояла на землях Шато де Эрменонвий и была собственностью их друга, графа Армана де Рошфуко, одного из богатейших и популярнейших молодых людей Европы. Ранее мельница принадлежала Жан-Жаку Руссо, во времена его любовной связи с княгиней Монморанси; а Джузеппе Калиостро, алхимик, "работал над своей магической формулой возле ручья Мулен", писала позже Каресс. Мельницу величали башней, в ней было десять спален. Идеальное убежище. Гарри купил его немедленно, а Каресс переименовала в Ле Мулен дю Солей из почтения к культу солнца. Но Гарри было суждено наслаждаться Мулен всего лишь два лета. В декабре 1929 года он и одна из его подружек совершили совместное самоубийство в Нью-Йорке, не оставив каких-либо объяснений⁴.

Каресс, глубоко несчастная, но неустрашимая, устраивала и в последующие годы роскошные приемы в Ле Мулен дю Солей, она называла это "пирами Лукулла". Среди постоянных гостей были Д. Лоуренс, Андре Бретон, Рене Кревель, Макс Эрнст, компания американских, английских и ирландских писателей, сплоченных вокруг обозрения "Transition" ("Переход"), и Жульен Леви, который обычно приезжал с кинокамерой. "Это собрание красивых женщин и талантливых мужчин, — писал Леви, — в окрестностях Мулен вызывало в воображении королевские выезды Марии-Антуанетты в ее усадьбу. Такие же сложные интриги и флирты вспыхивали здесь в тайных уголках и выплескивались наружу"⁵.

В "Тайной жизни" Дали утверждает, что именно Рене Кревель познакомил его и Галу с Каресс, однажды летом пригласив на завтрак (наверняка это случилось в 1932 году) в ее парижскую квартиру. Дали пытается доказать нам, что в их честь в комнате все было белым, кроме скатерти и сервиза: еда, питье (молоко), занавеси, телефон, плед, одежда Каресс, ее серьги, туфли и браслеты⁶. Кросби отрицает это в мемуарах, но, как бы то ни было, они отлично провели время. Каресс стала одной из самых близких подруг этой пары в Париже, и они постоянно проводили выходные в Ле Мулен дю Солей. К этому времени Дали уже стал завсегдатаем парижских аристократических салонов, постепенно освобождаясь от застенчивости (хотя и все еще не без помощи алкоголя⁷), но в Мулен все было по-другому:

Столовая помещалась в конюшне, украшенной тигровыми шкурами и чучелами попугаев. На втором — этаже роскошная библиотека. Тут же охлаждалось безмерное количество шампанского, веточки мяты были развешаны во всех углах, и присутствовало большое количество друзей, не только сюрреалистов. Они приезжали сюда, зная, что именно здесь "все и происходит". Граммофон без устали играл "Ночь и день" Коула Портера, и впервые в жизни я не выпускал из рук "The New Yorker" и "Town and Country" ("Город и деревня"). Все, что приходило из Америки, я обнюхивал, так сказать, с вожделением, будто вдыхал аромат потрясающей еды, которую собирался опробовать⁸.

Каресс уговаривала Дали устроить выставку в Нью-Йорке, предвосхищая радости, уже описанные Жульеном Леви, Пьером Коллом и Альфредом Барром. Она не сомневалась, что его ждет успех. Первое время художник отвергал перспективу пересечь Атлантику, что ужасало его почти так же, как и Лорку за несколько лет до этого. Но постепенно уверенность в том, что в Нью-Йорке (где сюрреалистическая выставка Леви в январе 1932 года имела успех) он не просто сможет сделать сенсацию, но и — что важнее — деньги, росла.

Примечания

1. Crosby, p. 136; портретный рисунок воспроизведен в кн.: Devour The Fire: The Selected Poems of Harry Crosby, introduction by Sy M. Kahn (Berkeley, Twowindows Press, 1983), p. VII.

2. In Transition: A Paris Anthology, London, Seeker and Warburg, 1990, p. 223.

3. Crosby, pp. 191-197.

4. Ibid., pp. 174-177.

5. Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 131.

6. SL, p. 326.

7. См.: SL, pp. 249-250, 320.

8. Ibid., p. 327.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница