Скандальный "Золотой век"
Утром 22 октября 1930 года Шарль и Мари-Лор Ноай устроили частный просмотр "Золотого века" в кинотеатре "Пантеон", на который были приглашены сливки парижского общества. В списке трехсот гостей значились имена Кокто, Пьера Колла, Гертруды Стайн, Нэнси Кунард, Пикассо, Джулиана Грина, Андре Жида, Брынкуши, Андре Мальро, Поля Морана, Джакометти, Жоржа Батайя, Робера Десноса, Блеза Сандрара, Карла Дрейера, Марселя Дюшана, Пьера Бачева (актера, сыгравшего в "Андалузском псе") и Фернана Леже. Большинство составляли сюрреалисты1.
Отсутствовал великий Бунюэль, который появился в Париже только несколько дней спустя. Его друг Хуан Висенс, владелец испанского книжного магазина, представил ему следующий "отчет": многие аристократические гости были настолько шокированы фильмом, что покинули кинотеатр, не сказав ни слова хозяевам и отвергнув приглашение виконта на следующий просмотр на Плас дез Эта Юни2.
На другой день газета "Paris-Soil" ("Вечерний Париж") поместила репортаж о частном просмотре под названием "Виконтесса Ноай покровительствует "Золотому веку". Поскольку у Мари-Лор были еврейские корни, ее жест в глазах ультраправых сил Франции был равносилен финансированию "большевистской" подрывной деятельности3. Кокто, большой друг Мари-Лор, выступил в ее защиту несколько недель спустя в "Le Figaro" ("Фигаро"), опубликовавшей некогда пылкий отзыв о его фильме "Жизнь поэта", также профинансированном супругами Ноай: последние, писал Кокто, подверглись насмешкам, издевательствам и оскорблениям со стороны представителей класса собственников; и это — в ответ на беспрецедентную щедрость, с которой они всегда поддерживают новые направления в искусстве. Кокто также дал высокую оценку новому фильму Бунюэля:
В это же время Бунюэль был приглашен в Голливуд5. Перед тем как отправиться в Лос-Анджелес, он встретился с Анхелем де Рио, другом Лорки по Колумбийскому университету, сообщившим ему об уверенности поэта в том, что герой "Андалузского пса" — это он сам. Лорка был недалек от истины, хотя Бунюэль позднее это отрицал6.
К тому времени Лорка вернулся в Испанию после Нью-Йорка и Кубы и был поражен известием, что Дали обрел свою женщину. "Это невозможно! — восклицал он в разговоре с Рафаэлем Альберти. — Он способен эрегировать только тогда, когда кто-нибудь засунет палец в его анус!" Лорка знал мужчину Дали, но он не знал Галу7.
Бунюэль получил цензурное разрешение на прокат "Золотого века" и готовился к показу в "Студии 28" в начале ноября. Но из-за технических неполадок премьера была отложена до 28 ноября. В фойе студии были выставлены картины Арпа, Дали, Эрнста, Танги и Ман Рэя, а также фотографии и другие документы. Дали выставил "Гостию в кольце", "Рождение дня", "Вдову" и "Незримых спящую женщину, лошадь и льва"8.
В отсутствие Бунюэля Дали поместил довольно резкую заметку и краткое содержание фильма в программке, продаваемой перед началом сеанса9:
"ЗОЛОТОЙ ВЕК"
Моей основной идеей сценария "Золотого века", написанного вместе с Бунюэлем10. был показ прямой и чистой линии "поведения" индивидуума, исповедующего любовь среди подлых гуманитарных и патриотических идей и других низких проявлений действительности.
Сальвадор Дали.
Сценарий
По валунам ползают скорпионы. Сидящий на одном из валунов разбойник наблюдает за группой поющих архиепископов. Разбойник бежит, чтобы рассказать своим товарищам о присутствии майоркцев-архиепископов11. Войдя в пещеру, он находит своих друзей в странном состоянии слабости и депрессии. Они берут оружие и выходят наружу, за исключением самого младшего, который не в силах даже подняться. Карабкаются по валунам, но падают, истощенные, один за другим. Последним валится с ног предводитель разбойников. Надежда потеряна. Он слышит рокот моря и видит майоркцев, превратившихся в скелеты, разбросанные среди скал.
Большая толпа людей высаживается на берег этого пустынного и заброшенного места: священники, военные, монахини, министры и штатские. Они направляются туда, где лежат останки майоркцев. Начинается похоронная церемония — люди снимают шляпы.
Их целью является основание Имперского Рима. При закладке первого камня доносится крик, отвлекающий внимание толпы. В грязи за скалами мужчина и женщина вовлечены в любовную драку. Они катятся вниз. Мужчина падает от удара, и полицейский оттаскивает его.
Мужчина и женщина будут главными героями фильма. Мужчину, благодаря документу, подтверждающему его высокую гуманитарную и патриотическую миссию, отпускают на свободу. С этого момента все его усилия направлены на любовь. Возбужденного любовной сценой, полного ярости из-за несостоявшегося акта, главного героя вызывают к телефону для разговора с высокой инстанцией, поручившей ему упомянутую миссию. Министр обвиняет его. Из-за того, что он не выполнил задания, погибли тысячи стариков и невинных детей. Главный герой с яростью и оскорблениями отказывается слушать дальше и возвращается к любимой женщине, однако необъяснимое стечение обстоятельств отдаляет сто от нее. После этого мы видим, как он выбрасывает из окна пылающую сосновую ветку, следом летят огромный сельскохозяйственный агрегат, архиепископ, жираф и перья. В этот самый момент оставшиеся в живых после своих эротических игр в Шато да Селиньи [ссылка на "Сто двадцать дней Содома"] покидают поместье но заснеженному подъемному мосту. Совершенно ясно, что граф Бланжи — это Иисус Христос. Последний эпизод идет под звуки пасодобля12.
Стражи буржуазного общества, поставленные фильмом к позорному столбу, признали его разрушительную природу. Заметка Дали подлила масла в огонь. К осени 1930 года фашизм стал набирать силу, в Париже произошло несколько столкновений. Вскоре после премьеры фильма распространился слух, что правые готовят нападение на "Студию 28". Вечером 3 декабря члены экстремистских группировок — Патриотической лиги и Лиги антисемитов — ворвались во время сеанса в студию. На экране в тот момент из такси выносили дароносицу и кидали ее в кучу на тротуаре, чтобы освободить выход изящной женщине, чьи затянутые в шелковые чулки ноги возникали в это время крупным планом (как Дали, так и Бунюэль не упускали случая поиздеваться над религией). С криками "Мы покажем вам, что во Франции еще остались христиане!" и "Смерть евреям!" хулиганы залили экран фиолетовыми чернилами и обрушились на зрителей с дубинками. Они подожгли дымовые шашки, чтобы выгнать публику из кинотеатра на улицу, и крушили все, что попадалось под руку в фойе, изрезав картины, разорвав (или же украв) выставленные сюрреалистические книги и журналы и перерезав телефонный провод. Картина "Незримые спящая женщина, лошадь и лев" была практически уничтожена (Дали вскоре написал две ее версии). Остальные три работы все же уцелели. Полиция появилась через полчаса, опоздав, по общему мнению, преднамеренно. Последовало около двух десятков условных арестов. Экран заменили, и просмотр продолжился под аплодисменты зрителей, из которых более шестидесяти подписали коллективный протест13.
На следующий день Дали писал Шарлю де Ноай в Йер. Он хотел прояснить момент, касающийся заметки в программке:
Изложение сценария готовилось в ужасной спешке (как это всегда бывает в подобных случаях). Однако это не помешало мне проконсультироваться с вами и получить ваше полное одобрение того, что изложение сценария "Золотого века" будет описывать основные сцены фильма (в котором они выглядят куда более вызывающими).
Я мог опустить некоторые сцены фильма, учитывая, что зрители сами их увидят во время просмотра, но аннотация предназначалась не только зрителям, но и тем. кто, возможно, никогда не увидит фильм. Именно поэтому мы разослали эти аннотации и за границу, и по Испании (к примеру), где Бунюэль и я пользуемся авторитетом. Если бы я утаил отсылку к Христу, я бы, без сомнения, предал идею Бунюэля (именно он предложил мне разработать эту сцену).
С одной стороны, я знал, что искажение сценария выведет Бунюэля из себя, с другой — я не предполагал, что вы можете взволноваться, поскольку все это есть в фильме в более откровенном выражении (девушка, принесенная в жертву, и т.д.).
Я надеюсь, что вы должным образом оцените мое участие в подготовке аннотации, которая, к моему глубочайшему сожалению, показалась вам излишне резкой, хотя я старался быть корректным15.
Не было ни одной газеты, которая бы не поместила репортаж, комментарии, нападки или восторженную оценку фильма. Если "Андалузский пес" только привлек к Бунюэлю и Дали внимание французской столицы, то "Золотой век" вознес их имена на гребень славы. Новости об этом скандале достигли Испании, Британии и Соединенных Штатов. Супруги Ноай послали Бунюэлю пачку газетных вырезок, которые он, в числе прочих, подклеил в свой альбом, ныне хранящийся в Центре Жоржа Помпиду в Париже. Читать их в высшей степени увлекательно.
Статьи, опубликованные в правой прессе, не оставляли сомнений: власти сурово отнеслись к фильму. Если литература и театр были свободны от цензуры, то фильмы, подозреваемые в распространении марксистских идей, подвергались анализу с инквизиторской тщательностью. Годом раньше в Сорбонне полиция запретила Эйзенштейну демонстрацию его фильма "Старое и новое" ("Генеральная линия") после его же лекции о современном русском кино. Были и другие примеры нарушения свободного показа кинопродукции16. Ведущая консервативная газета "Le Figaro" особенно яростно нападала на "Золотой век" и открыто поддерживала протест против "большевистского" фильма, который разрушал основы Религии, Семьи и Отечества, звал к мятежу и являл собой образец порнографии. Растлевающий "Золотой век" должен быть запрещен! Поль Жинисти, глава цензурного ведомства Министерства изящных искусств, получил приказ урезать фильм, несмотря на то что его уже допустил к прокату цензурный комитет. Дали намекнули, что Франция может обойтись и без него17.
"L'Ami du Peuple" ("Друг народа") также напечатал обличительные статьи против фильма, заметив в одной из них, что более подходящим для фильма было бы название "Вонючий век". Не упоминая имен Бунюэля и Дали, газета назвала создателей такого экскрементного разврата "метеками" (или "даго"). Французский фашизм показывал клыки18.
Столичные кинокритики были практически единодушны в высокой оценке фильма. По мнению Жан-Поля Дрейфю из "La Revue du Cinema" ("Кинообозрение"), фильм целенаправленно раскрывал идею, косвенно выраженную в "Андалузском псе", — отвращение Дали и Бунюэля к буржуазии и свойственному ей постоянному подавлению инстинктов. Более того, поскольку в титрах "Золотой век" назван сюрреалистическим фильмом, его следует именно так и расценивать. С большой проницательностью Дрейфю увидел в богохульстве Бунюэля скрытую зависимость от религии — слишком долгое время он находился в сфере влияния монастырской школы. Фильм, по мнению Дрейфю, продемонстрировал изысканный, болезненный юмор, которого киноискусство еще не знало. "Золотой век" еще потрясет сотни и сотни зрителей, сколь бы они ни были самодовольны19.
Несколько дней спустя Леон Муссинак в статье, опубликованной коммунистической газетой "Юманите", написал, что никогда еще в истории кино буржуазия и ее "прислужники" — полиция, религия, армия, мораль, семья, государство, не получали такого пинка под зад. Фильм сослужил хорошую службу Революции, хотя удар был нанесен художественными средствами:
Другой критик, Луи Шаван, обратил внимание на натуральную съемку как на новый прием Бунюэля: живые скорпионы в первых кадрах и поднимающаяся из туалета лава. Это была попытка использовать элементы коллажа в условиях кинематографа. Шавана поразило, что "Золотой век", в отличие от "Андалузского пса", не затрагивает сферу сновидений. На этот раз Бунюэль не оставил зрителю пути к отступлению и заставил его понять: низость эмоциональной сферы — вещь обыденная в реальном мире21.
Кампания против "Золотого века", возглавляемая правыми силами, получила активную поддержку со стороны итальянского посольства. Итальянцев оскорбило, что фильм уже своим названием высмеивает фашистский режим Муссолини и оскорбительно намекает на маленький рост короля Виктора Эммануила, столь явный на фоне его куда более высокой супруги. Посольство обратило внимание, что развеселая церемония в начале фильма — основание Имперского Рима — датируется 1930 годом, и заявило, что "откровенно мятежный характер некоторых эпизодов, снятых в Риме, унижает итальянцев"22.
Шефа парижской полиции Жана Шиапа, которого сюрреалисты предали анафеме, а американский критик назвал "французским эквивалентом Эдгара Гувера", засыпали требованиями запретить фильм. И вскоре, 5 декабря 1930 года он приказал "Студии 28" вырезать две сцены с архиепископами; 8 декабря — исключить из аннотации фразу: "Совершенно ясно, что граф Бланжи — это Иисус Христос"; 9 декабря — представить фильм в цензурный департамент для повторной экспертизы; 10 декабря фильм был запрещен; 11 декабря была предпринята официальная акция против Жан-Пласида Моклера, владельца студии; 12 декабря полиция изъяла обе копии фильма: одну из кинотеатра, другую у Моклера23.
Газета "Le Figaro" пришла в восторг от успеха предпринятой ею кампании и рассыпалась в похвалах префекту Шиапу, который счел своей обязанностью поддерживать "вовсе не пуританскую, но здоровую атмосферу, когда проявляется забота о красоте Парижа"24.
Шарль де Ноай, финансировавший проект, был исключен из снобистского клуба "Жокей". Его начали сторониться аристократы, к которым он принадлежал по рождению, ему стали угрожать отлучением от церкви. Письма виконта Бунюэлю в Голливуд свидетельствуют о том, что ему очень хотелось замять скандал с властями. "Пожалуйста, — умолял он, — сделайте все возможное, чтобы мое имя не было замешано в этом скандале". Бунюэль, искренне восхищавшийся супругами Ноай, обещал взять вину на себя25.
Сюрреалисты, разъяренные произошедшим и видящие в этом доказательство усиления фашизма во Франции, немедленно приступили к действиям, выпустив брошюру на четырех страницах под названием "Дело "Золотого века", в которой представили полное описание событий, включили цитаты из прессы и ту самую аннотацию, вновь назвав содержание "Золотого века" революционным, ибо его следует толковать как неистовую борьбу между врожденным влечением к сексу и одновременно к смерти. А в это время "загнивающее" капиталистическое общество, стоящее на грани краха, "пытается выжить, прибегая к помощи священников и полиции — к своей единственной опоре"26.
Бунюэль так и не простил шефу полиции Шиапу, что тот возглавил гонения цензуры, в результате чего его фильм был исключен из проката на полстолетие. Пострадала коммерческая сторона дела, на которую режиссер так рассчитывал! Более тридцати лет спустя он взял реванш и описал в "Дневниках горничной" (1964) этот случай. Бегущие по улицам Парижа боевики кричат: "Да здравствует Шиап! Долой евреев!"27
Примечания
1. Bouhours and Schoeller, p. 83.
2. BMDS, p. 142.
3. Bouhours and Schoeller, pp. 82-84.
4. Жан Кокто: "Жизнь поэта" (Le Figaro, Paris, 9 November 1930, p. 6).
5. Bouhours and Schoeller, p. 82; "Notas del puerto", La Prensa, New York, 3 November 1930, p. 8; письмо Хуана Висенса Леону Санчесу Куэсте, Париж, 29 октября 1928 г. (архив Санчеса Куэсты, Студенческая Резиденция, Мадрид). В письме говорится, что Бунюэля сопровождали испанский юморист Антонио де Лара ("Тоно") и его жена Элеонора.
6. Bunuel, Obra literaria (ed. Sanchez Vidal), p. 32; BMDS, p. 193.
7. Из разговора с Рафаэлем Альберти в Мадриде 4 октября 1980 г.
8. Каталог воспроизведен: Salvador Dali. The Early Years (см.: "Библиография", разд. 1), p. 47.
9. Рукопись пометок Дали к программке хранится среди бумаг виконта де Ноай в Национальном центре искусства и культуры им. Ж. Помпиду, Париж. См.: Bouhours and Schoeller, pp. 84, 86-87; Salvador Dali (Pompidou catalogue), p. 100.
10. Слова "с Бунюэлем" добавлены Андре Бретоном. См.: Sanchez Vidal, "The Andalusian Beasts", p. 200.
11. Примечание Дали: "Майоркцы, жители острова Майорки (Испания)".
12. Примечание Дали: "В этом фильме мы также видим, как слепого бросают на дороге, как бьют собаку, как отец беспричинно убивает сына, как старой женщине дают пощечину и т.д.".
13. Этот отчет составлен по четырехстраничному памфлету "Дело "Золотого века" (воспроизведен в Salvador Dali, Pompidou catalogue, p. 115) и по письму Дали к виконту де Ноай, написанному на следующий день (см. примеч. 115). О протесте аудитории см.: Bouhours and Schoeller, p. 103.
14. Жан-Пласиде Моклер, студент медицины, организовал Студию 28 в 1928 г.
15. Bouhours and Schoeller, pp. 92-94.
16. La Revue du Cinema, Paris, supplement to No. 8, 1 March 1930. О цензуре кинопродукции в то время см.: Georges Altman, "La Censure contre le Cinema", ibid., No. 19 (1 February 1931), pp. 36-37.
17. Выдержки воспроизведены, см.: Bouhours and Schoeller, p. [174].
18. Ibid., p. [176].
19. Jean-Paul Dreyfus, "L'Age d'or, par Louis Bunuel, scenario de Loius Bunuel et Salvador Dali", La Revue du Cinema, Paris, No. 17, 1 December 1930, pp. 55-56.
20. Leon Moussinac, "Notre point de vue. L'Age d'or", L'Humanite, Paris, 7 December 1930, p. 2.
21. Louis Cavance, "Les Influences de L'Age d'or", La Revue du Cinema, Paris, No. 19 (1 February 1931), pp. 48-50.
22. Bouhours and Schoeller, p. 94.
23. Детали из "Дела "Золотого века" (см. примеч. 123). О Шиапе см.: Andrews, р. 78.
24. Выдержки воспроизведены, см.: Bouhours and Schoeller, p.[175].
25. Bouhours and Schoeller, p. 105; BMDS, c. 142.
26. Полный текст программы воспроизведен: Salvador Dali. (Pompidou catalogue), pp. 110-114. Она подписана Максимом Александром, Арагоном, Бретоном, Рене Шаром, Рене Кревелем, Дали, Элюаром, Пере, Садулем, Тирионом, Тристаном Тцара, Пьером Юником и Альбером Валантеном.
27. BMDS, pp. 296-297.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
