Скандал на Осеннем Салоне
В начале августа 1928 года Дали принял предложение выставить свои работы на ежегодном барселонском Осеннем Салоне, проходящем в Зале Парес у Хуана Марагаля, и взялся за подготовку еще одной лекции. Несколько недель спустя, когда его старый друг и соратник Хосеф Далмау пригласил художника принять участие в предстоящей коллективной экспозиции его знаменитой галереи, Дали сообщил о своей занятости и выразил надежду, что ему удастся совместить обе выставки1.
Дали послал Марагалю скандально известную картину "Диалог на берегу" и картину "Большой палец, пляж, луна и мертвая птица". Изображение пляжа и использование песка для коллажа никому не показались неприемлемыми2. Но от "Диалога на берегу" Марагаль пришел в ужас и как можно дипломатичнее сообщил автору в письме в начале сентября, что не может выставить картину. Он писал, что если выставит ее, то это повредит репутации галереи и нанесет оскорбление публике. Более того, она все равно не упрочит престиж Дали. Марагаль умолял его добровольно снять картину с выставки3. В своем гневном ответе от 4 сентября 1928 года Дали написал, что картина — результат вдохновения, "чистейших и правдивейших элементов его души". И кроме того, если эту картину нельзя понять, то как она может оскорбить? Он решил не выставлять обе картины, полагая, что Марагаль знает что делает, и закончил ультиматумом: если устроитель не изменит своего мнения немедленно, он выставит картины в другой галерее4.
В тот же день Дали написал Далмау, приложив копии письма Марагаля и своего ответа. Он сообщил, что на самом деле он пришел в восторг от претензий Марагаля, поскольку они убедили его, что картина обладает "разрушительной ценностью, пугающей и травмирующей публику". Он спрашивал Далмау, следует ли ему готовить работы к выставке, добавив в постскриптуме, что если Далмау покажет "Диалог на берегу", то в каталоге следует упомянуть об отказе Осеннего Салона выставить картину. Ясно, что Дали намеревался выжать максимум рекламы из развивающейся ситуации5.
Далмау не отвечал до 6 октября (возможно, он был в отъезде). За это время Дали пришел к компромиссу с Марагалем. Он продал ему картину "Большой палец, пляж, луна и мертвая птица" (согласившись с тем, чтобы он представил ее от собственного имени на Осеннем Салоне) и подтвердил согласие прочитать лекцию во время выставки6.
Когда Далмау получил письмо от Дали, Осенний Салон только что открылся. Он увидел каталог, в котором была объявлена и картина "Большой палец, пляж, луна и мертвая птица". Ранее он заверил Дали, что с удовольствием выставит обе картины, однако сейчас было уже поздно7.
Шестого октября 1928 года, в тот же день, когда Далмау написал Дали, барселонская пресса опубликовала обращение выставочного комитета Салона, члены которого считали своим долгом объяснить причину отклонения одной из картин Дали: она, несмотря на свои художественные достоинства, "не подходила ни для какой галереи, посещаемой значительным количеством зрителей, не готовых к подобным "неожиданностям". Что это за "неожиданности", оставалось неясным. Газета представила ответ самого Дали: ввиду инцидента с отвергнутой картиной он решил не выставлять свои работы. Тот факт, что одна из них все же была на выставке, не имел значения, поскольку она принадлежала коллекционеру8.
Для того чтобы угодить Дали, Далмау решил открыть собственную выставку до закрытия Осеннего Салона, то есть до 28 октября, прося его прислать не только "Диалог на берегу", но и еще две картины по собственному усмотрению9. В это же время, 16 октября, Дали выступил с обещанной лекцией перед большой аудиторией, привлеченной дискуссией в прессе и его растущей репутацией скандального лектора. Толпа начала заполнять узенькую улицу Петриксоль задолго до открытия. Обе комнаты были забиты до отказа. Объявили, что слушателям предоставится возможность вести полемику с докладчиком, так что вечер обещал быть захватывающим. Художник поднялся на кафедру в сопровождении Хуана Марагаля. Одетый, как и всегда, в элегантную шерстяную спортивную куртку, он выглядел очень импозантно: тщательно зачесанные назад иссиня-черные волосы и коричневое, обожженное солнцем лицо10.
Содержание двадцатипятиминутной лекции, озаглавленной "Отношение современного каталонского искусства к веяниям нового разума", сводилось к тому, что существующее каталонское искусство объявлялось мусором, "тухлятиной", простым повторением импрессионизма — как будто не было Пикассо! И только Миро, "одна из неподдельных ценностей нашего века", был выведен из-под удара. Повторив слово в слово некоторые пассажи своего письма Лорке, написанного полтора месяца назад и вновь прозвучавшего в "La Gaceta Literaria", Дали доказывал со свойственной ему выразительностью, остроумием и склонностью к преувеличениям, что единственным жизнеспособным искусством может быть только то, которое выражает "инстинкты и интуицию автора" и осмеливается ступить "на неизведанные дороги духа и сюрреальности". Снова и снова он употреблял слово "реальный" в том смысле, который придал ему Бретон в "Манифесте сюрреализма" ("реальная функция мысли"). Главный тезис Дали основывался на предположении Фрейда о том, что в конечном счете "реальным" в человеке являются подсознательные процессы, эти "глубочайшие элементы человеческого духа". Короткая лекция закончилась страстными антихудожественными обличительными высказываниями11.
Одним из замечательных свойств Дали была его способность отстаивать свою позицию, какова бы она ни была, с бесстрастием Бастера Китона и с такой силой, с такой несомненной логикой, что его случайные оппоненты быстро замолкали или же бормотали в ответ нечто невразумительное. Так было и в тот день, когда он закончил лекцию, а Марагаль предложил публике высказать свое мнение. Послышались робкие, неуверенные протесты, однако, как и отметил Дали несколькими днями позже, "художники и интеллектуалы не появились на ринге", предпочитая атаковать его издалека, через прессу12.
Лекция, опубликованная в "La Publicitat", вызвала заметную реакцию в газетах, как хвалебную, так и враждебную. Дали, судя по всему, особенно оценил статью Хосефа Пла, одного из наиболее знаменитых и популярных писателей Каталонии (родом, как и Дали, из Ампурдана). Пла считал, что лекция прозвучала убедительно, и выразил удовлетворение тем, что Дали выполнял миссию настоящего сына Ампурдана — местности, известной своими эксцентричными уроженцами13.
Спустя несколько дней после лекции Дали попросил Далмау забрать "Диалог на берегу" из Осеннего Салона, а также послал ему "Обнаженную" и "Мужскую и женскую фигуры на берегу" для готовящейся выставки14. В это же время за спиной Дали его отец решил вмешаться в события. В письме Далмау от 21 октября он просит найти какой-нибудь довод и отговорить Сальвадора от его намерения выставить злополучную работу (возможно, он боялся вмешательства полиции)15. Далее события развивались уже комически: 26 октября испугавшийся Далмау предложил Дали (без ссылки на письмо отца) прикрыть оскорбительные детали картины. В противном случае его заведение будет закрыто властями, что нанесет ему существенный материальный урон16. Далмау, видимо, предвидел реакцию художника. Ответ пришел в тот же день. Предложение Далмау показалось Дали еще оскорбительнее, чем отказ Марагаля. Согласиться на это было просто немыслимо. "Убедившись в том, что у меня нет никакой возможности выставиться в Барселоне, я сдаюсь", — заканчивал Дали17. "Диалог на берегу" не был выставлен в галерее Далмау, а его место заняла картина "Мужская и женская фигуры на берегу". Как известно, она была близка по теме отклоненной картине, но не настолько откровенно сексуальна.
Ни в одном из своих писем Дали не допускал, что "Диалог на берегу" может быть признан непристойным, хотя именно в этом и заключалась суть проблемы. Нельзя не согласиться с Сантосом Торроэльей, когда он пишет, что данный эпизод свидетельствовал о врожденной склонности Дали к двойной игре18.
Если о Дали заговорили в Барселоне, то в мадридской прессе о его достижениях с тех пор как он покинул столицу в 1926 году, говорилось немного. После скандала в Осеннем Салоне ситуация начала меняться. Шестого ноября 1928 года один из популярных иллюстрированных еженедельников "Estampa" ("Эстамп") опубликовал интервью с Дали, в котором тот клеймил всех современных испанских художников, за исключением Пикассо и Миро, как "тухлявых" и выражал свое восхищение Эрнстом, Танги и Арпом. Впервые Дали открыто объявил себя сюрреалистом. Но самое интересное в этом интервью прозвучало, когда журналист задал Дали три вполне уместных вопроса: "Какова моральная основа вашего творчества? Ваша самая главная цель в искусстве? Каково самое сильное желание вашей жизни?" Дали ответил:
На фотографии, снятой для еженедельника, Дали выглядит очень решительным. Одетый в привычную спортивную куртку, он смотрит в камеру глазами фанатика. Теперь ему оставалось только завоевать Париж. Счастливое стечение обстоятельств приблизило исполнение этой высшей цели так, как Дали и не мечталось.
Примечания
1. Santos Torroella, Salvador Dali i elsalo de Tardor, p. 17, n. 15.
2. Возможно, имеется в виду картина, находящаяся в коллекции Музея Сальвадора Дали во Флориде. Воспроизведена в цвете в каталоге Музея под номером 31 (см.: "Библиография", разд. 1).
3. Santos Torroella, Salvador Dali i elsalo de Tardor, p. 12.
4. Ibid., pp. 13-14.
5. Ibid., p. 15.
6. Ibid., p. 20.
7. Ibid., pp. 18-19.
8. "Художественные выставки. Осенний Салон. Сальвадор Дали немедленно отзывает свои картины" (La Nau, Barcelona, 6 October 1928). Выступление комитета было также напечатано в La Publicitat, Barcelona, 6 October 1928, p. 5 ("Работа Сальвадора Дали, отвергнутая Осенним Салоном").
9. Santos Torroella, Salvador Dali i el salo de Tardor, pp. 20-21.
10. La Publicitat, Barcelona, 17 October 1928, p. 4.
11. Ibid., pp. 4-5.
12. Ibid., pp. 4-5; ibid., 24 October 1928, p. 6.
13. J. Pla in La Veu de Catalunya, цит.: Gasch, L'expansio de l'art catala al mon, p. 153.
14. Santos Torroella, Salvador Dali i el salo de Tardor, p. 24.
15. Ibid., pp. 25-27.
16. Ibid., pp. 27-29.
17. Ibid., pp. 29-30.
18. Ibid., pp. 32-34.
19. Франсиско Мадрид: "Скандал на Осеннем Салоне в Барселоне. Сальвадор Дали, художник-авангардист, называет всех современных художников тухляками" (Estampa, Madrid, 6 November 1928, p. 8).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
