Кастор и Полидевк

"Сегодня, 1 февраля 1927 года, в шесть утра, мальчик отправился вверх по склону холма в крепость Фигераса, чтобы приступить к воинской службе" — такая запись присутствует в альбоме Сальвадора Дали Куси. Сложно подобрать менее подходящее к воинской службе слово, чем "мальчик", так отец все еще называл его. Однако Дали смог избежать армейской муштры: ему не пришлось маршировать, учиться стрелять, водить грузовик. Надо полагать, он проводил дни, ничего не делая, в компании таких же, как и он, призывников до тех пор, пока не приходило время возвращаться домой. Вероятно, ему даже доставляло удовольствие, учитывая его склонности, чистить уборные¹. По его воспоминаниям, он симулировал припадки, дабы избежать ночных дежурств: "Уловка срабатывала, меня освобождали даже тогда, когда я добровольно вызывался. Мое мастерство обмана вновь оправдало себя"².

В начале марта Дали послал Лорке рисунок петуха для обложки готовящегося к выпуску журнала "Gallo" и сообщил, что стал солдатом. "Так что теперь не до путешествий, — писал он. — И тем не менее этим летом три месяца мы проведем в Кадакесе вместе — это фатально. (Не то что фатально, но наверняка.)". Он сообщил, что пишет "статью" о св. Себастьяне, в которую включил некоторые "дразнящие" мысли о святом как о символе их отношений с Лоркой. Письмо кончалось так: "Очень жду, mon cher, длинного письма... В моем "Святом Себастьяне" столько о тебе! Иногда мне даже кажется, что это ты и есть. Позволь, однако, отнять у тебя это имя — ненадолго, только чтобы подписаться. Итак, обнимаю. Твой СВЯТОЙ СЕБАСТЬЯН". Часть письма написана на поздравительной открытке амурного содержания с крылатой русалкой, протягивающей большую вазу с фруктами. Под картинкой напечатано несколько строк бульварного стишка:

Моему возлюбленному

Ах, если я пока скрывала
Любовь от всех и от тебя,
Поверь, лишь оттого, что знала,
Забочусь о себе, любя.
Так сделай милость, друг прелестный,
Прими дары любви моей,
Возьми ж ты душу, жизнь и сердце
И сделай это поскорей!
Любовь всё глубже и все шире,
Она без края, без конца,
Сильней нет чувства в этом мире
И счастья нет мне без венца.

Дали выделил строку "любовь все глубже и все шире, она без края, без конца", подчеркнув слова "шире" и "без" и добавив к последнему примечание: "вместо без читай твой Святой Себастьян". Эти добавления могли сбить с толку и расстроить Лорку. Отказывался ли Дали тем самым от их романтической любви, предполагая, что рано или поздно — скорее рано — их отношениям суждено окончиться, поскольку он не может ответить на чувства поэта? Точно сказать затруднительно, хотя добавления Дали, как и его подтрунивания, могли послужить предупреждением Лорке, дабы он не был столь напористым в проявлении своих чувств³.

Второй приезд поэта приближался. После многолетней тщетной борьбы за то, чтобы "Мариана Пинеда" была поставлена, он наконец-то уговорил великую каталонскую актрису Маргариту Ксиргу поставить пьесу и сыграть главную роль. Премьера должна была состояться в Барселоне в июне, и Лорка сразу же напомнил Дали о его обещании подготовить оформление спектакля. Дали ответил уклончиво, но выразил надежду, что найдет время для работы. И сдержал обещание⁴.

Лорка прибыл в Барселону в конце апреля или начале мая и почти сразу же выехал в Фигерас, чтобы провести несколько дней с Дали. Они увиделись впервые после того, как Сальвадора почти год назад выгнали из Академии. Легко представить себе их восторженную встречу. Кажется, Дали, самонадеянно оседлавший лошадку Священной Объективности, ухитрился обидеть Лорку какими-то замечаниями по поводу его только что изданных "Песен". После отъезда Лорки в Барселону для работы над постановкой Дали попытался оправдаться в письме:

Вот что я думаю. Никогда прежде людям не приходилось ежечасно наталкиваться на совершенство, а нам приходится. Пока не было техники, нельзя было изготовить вещь, совершенную во всех смыслах. Человек никогда не видел ничего столь же красивого и поэтичного, как никелированное авто. Техника переменила все.

Наше время куда сильнее отличается от всех прочих эпох, чем готика от Парфенона. И нечего предаваться воспоминаниям об убогих, уродливых поделках прежних времен, не знавших техники. Нас окружает новая, совершенная, неведомая красота — и от нее родится новая поэзия.

Перечти Петрарку, и ты найдешь у него все неизбежные приметы времени — и мандолину, и птиц, порхающих в ветвях, и старинную штору. Он работает тем, что дала ему эпоха. Когда я читаю про "апельсины-лимоны", у меня перед глазами не стоят накрашенные губки⁵. А когда читаю Петрарку, так и вижу — ничего с этим не поделаешь! — пышную грудь и кружева.

Смотрю Фернана Леже, Пикассо, Миро и прочих и знаю: на дворе эра техники, эра новых открытий в естествознании.

А в твоих песнях — Гранада, по которой еще не ходит трамвай, Гранада, которая и не подозревает о существовании аэроплана, давняя Гранада, удаленная от сегодняшнего дня, сохранившая связь с землей, — у нее чистые и вечные народные корни. Это тебе и надобно — вечное. А я тебе скажу, что всякий новый век окрашивает вечное в свои тона, те, что по душе жителям именно этого века, которые живут все тем же — вечным, — но на свой лад.

Для того чтобы утвердить свою точку зрения, Дали, демонстрируя способности литературного критика, добавил постскриптум:

Еще одно уточнение. Во времена трубадуров пели под мандолину. Теперь нужна песня под джаз — такая, чтобы можно было сыграть на лучшем из инструментов — на граммофоне.

Есть песня сегодняшняя — и никакой другой у нашего времени быть не может⁶.

Как Лорка отреагировал на подобные замечания, неизвестно; его письма к Дали, за редкими исключениями, не найдены. Но он наверняка был задет проницательной критикой художника.

Вскоре после этого Дали, отпущенный со службы на три летних месяца, присоединился к Лорке в Барселоне, где Маргарита Ксиргу готовилась к премьере "Марианы Пинеды" в театре "Гойя". Он привез с собой эскизы декораций и костюмов для спектакля. Когда он и Лорка не были заняты репетициями, они слонялись по оживленным столичным кафе в компании молодых художников и писателей.

Один из них, журналист Рафаэль Морагас, посетивший репетицию "Марианы Пинеды", был просто поражен работой Дали и предположил, что художник произведет сенсацию⁷. Действительно, декорации и костюмы имели шумный успех на премьере 24 июня. Впрочем, один из критиков заявил, что откровенная современность сценографии противоречит романтическому настроению пьесы⁸. Событие было достаточно ярким, чтобы закрепить успех Лорки. Маргарита Ксиргу согласилась отправиться в турне по Испании с этой пьесой и открыть в Мадриде осенний сезон. Эйфория, охватившая поэта, вполне понятна. Дали был в восторге, и не только из-за успеха Лорки: "Мариана Пинеда" стала и для него прекрасной рекламой⁹.

Воодушевление его усилилось, когда он обнаружил, что Себастьян Гаш отнесся серьезно к Лорке-художнику. "Огненный, неистовый, страстный, как пламенный факел, Лорка произвел огромное впечатление", — писал Гаш в "L'Amic de les Arts"¹⁰. Как и все принимавшие Лорку, Гаш был изумлен тем, насколько разносторонне талантлив может быть человек. Поэт, драматург, рассказчик, пианист и актер — все это, казалось, не могло ужиться в одной личности. Но когда Лорка показал ему папку со своими цветными рисунками, Гаш понял: есть еще чему удивляться¹¹. Он узнал, что Лорке невероятно хочется выставить свои работы. Где же, как не у Далмау? Поскольку и Гаш, и Дали были близкими друзьями известного владельца галереи и покровителя современного искусства, Лорка попросил их замолвить о нем словечко. Далмау посмотрел работы Лорки и дал добро. Выставка, состоящая из двадцати четырех цветных рисунков, не всколыхнула стоячее болото барселонского искусства, однако Лорка был доволен. Выставка, кроме прочего, послужила демонстрацией его дружбы с Дали, влияние которого было очевидным в некоторых работах. Одна из них, "Поцелуй", напоминает "серию Лорки" Дали; это пародийный автопортрет, наложенный на абрис головы Дали, где губы обоих сливаются в поцелуе. Красная тень головы Лорки похожа на головы картин Дали: "Барселонская женщина" и "Натюрморт в лунном свете". Лорку, должно быть, забавляло то, что смысл этого рисунка был ясен только ему и Сальвадору¹². На выставке были представлены также портреты Дали. На одном из них, созданных тем летом, Лорка изобразил Дали сидящим у подножия высокой башни под желтым светом месяца, в белой яйцевидной шляпе и белой широкой куртке, с палитрой в руке (при этом весьма очевидно, что подобный фаллосу палец проникает в ее отверстие); к каждому пальцу другой руки прикреплено по маленькой красной рыбке, а из груди вертикально торчит еще одна большая красная рыба. "Лорка увидел меня как воплощение жизни, в шапке, какую носили Диоскуры. Каждый палец моей правой руки был преобразован в рыбку-хромосому", — написал Дали. Идея о том, что их души были близнецами подобно Кастору и Полидевку, уже владела обоими¹³.

Неудивительно, что Дали и Лорка тем летом делали вместе некоторые рисунки. Например, в "Купальщице", находящейся сейчас в Музее Сальвадора Дали во Флориде, участие Лорки очевидно. В то время Дали собирался писать для "L'Amic de les Arts" и однажды вместе с Гашем и Лоркой отправился в Ситхес, чтобы представить поэта сотрудникам журнала. На фотографии, снятой на вокзале, Дали, одетый в поношенную куртку и брюки, которые, по свидетельству Гаша, он в то время носил постоянно, небрежно держит в руках журнальчик. То был июньский номер нью-йоркского журнала "Science and Invention" ("Наука и изобретательство"). Дали восторженно относился к развитию технологии и модификациям современных машин, поэтому вполне мог быть читателем этого журнала. Дали тогда еще не владел английским, но достаточно было небольшого усилия, чтобы в роскошно иллюстрированном издании понять надписи и названия статей: "Последние усовершенствования телевидения" (в 1927 году!), "Метрополис" — фильм, выполненный на научной основе", "Иллюстрированные научные новости месяца", "Новое в фотокамерах", "Детали мотора", "Сборка нового фонографа" и т.п. Интерес Дали к науке с годами возрастал, и рисоваться у всех на виду с журналом было вполне в духе художника. Ему нравилось прогуливаться, держа журнал под мышкой, что подчеркивало его внешность космополита и было условием его привычной игры.

Лорка произвел фурор в Ситхесе. Он дал одно из импровизированных фольклорных представлений, которыми прославился еще в Резиденции, в доме издателя и редактора "L'Amic de les Arts" Хосефа Kapбонеля¹⁴. В числе собравшихся в этот день был и Луис Монтанья. Он родился в 1903 году, считался известным специалистом по современной французской литературе и регулярно писал статьи для "L'Amic de les Arts". Он был осведомлен о жизни французской столицы и оказался интересным собеседником для Дали, несмотря на критику сюрреализма. Так, ему претила откровенная гомосексуальная направленность романа Кревеля "Трудная смерть"¹⁵. Монтанья, так же как и Гаш, не подозревал, что Лорка был гомосексуалистом. И встреча с андалузским поэтом ошеломила его. "Все в нем говорило о юге, — восхищался критик в "L'Amic de les Arts", — и темно-коричневая кожа, и горящие, удивительно живые глаза, и густые черные волосы, и стиль его поведения, радушный, неистовый и задорный одновременно"¹⁶.

Дали был горд впечатлением, которое произвел Лорка с его многочисленными талантами на каталонцев. В статье Гаша высказывалось сожаление о ментальности рядовых каталонцев, для которых остальная Испания, может быть, кроме Андалузии, оставалась закрытой книгой, и все, что ни приходило из-за Эбро (каталонской южной границы), считалось ересью¹⁷. Знаменательно, что на той же странице журнала фигурировал и отрывок, посвященный балету "Ромео и Джульетта" в постановке Дягилева, декорации для которого выполнили Макс Эрнст и Хуан Миро. К представлению в Барселоне как критики, так и зрители отнеслись равнодушно¹⁸. Похоже, что Дали видел спектакль и даже встречался с Дягилевым. Из некоторых репортажей того времени известно, что он, вслед за Миро, был приглашен для оформления сцены "Кармен" в постановке Русского балета. Проект так и не осуществился, но это приглашение могло весьма обнадежить Дали в его намерении достичь всемирной славы¹⁹.

Примечания

1. UG, p. 58.

2. Ibid.

3. SDFGL, p. 48.

4. Ibid., p. 52.

5. "Апельсины-лимоны" — ссылка на одно из стихотворений Лорки, включенное в сборник "Песни" (Obras completas, 1, p. 335).

6. SDFGL, pp. 58-60.

7. Рафаэль Марагас: "Поэт Гарсиа Лорка и художник Сальвадор Дали делятся своими впечатлениями во время репетиции "Марианы Пинеды" (La Noche, Barcelona, 23 June 1927, p. 3).

8. Gibson, Federico Garcia Lorca. A Life, I, p. 480.

9. Ibid., pp. 479-482.

10. Gasch, "F.G.Lorca", AA, No. 15 (30June 1927), p. 50.

11. Garcia Lorca, Cartas a sus amigos, edited by Sebastia Gasch, pp. 8-11.

12. Рисунок воспроизведен в цвете в кн.: Garcia Lorca, Dibujos (см.: "Библиография", разд. 3), No. 112, р. 152.

13. Идея была высказана Р. Дешарном (см.: The World of Salvador Dali, p. 21).

14. Garcia Lorka, Cartas a sus amigos, edited by Sebastia Gasch, p. 10.

15. Montanya, "Superrealisme", AA, No. 10 (31 January 1927), pp. 3-4.

16. Montanya, "Panorama", AA, No. 15 (31 July 1927), p. 55.

17. Gasch, "Intermezzo caustic", AA, No. 15 (30June 1927), p. 50.

18. "Informaciones artistiques" (ibid.).

19. "Informaciones literaries" (ibid., p. 48).

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница