Знакомство с Танги и Миро
В это время в Париже появился замечательный молодой художник, пополнивший сюрреалистическое движение. Родившийся в 1900 году в Бретани, Ив Танги неожиданно открыл свое призвание в 1923 году. Засмотревшись в окно автобуса, он увидел на Рю де ла Бойет в витрине галереи Поля Гийома картину Де Кирико "Интеллект ребенка". Рискуя свернуть себе шею, Танги выпрыгнул из автобуса на ходу и вернулся назад, чтобы тщательно рассмотреть полотно. Владельцем картины был Андре Бретон, одолживший ее галерее для оформления витрины. По удивительному совпадению, Бретон также увидел ее из окна автобуса несколькими годами ранее и тут же решил, что картина должна принадлежать ему. Если "Интеллект ребенка" задел Бретона за живое, то в Танги картина разбудила художника — ведь до того он и не думал о красках и кистях. Он тут же начал лихорадочно работать, чтобы наверстать упущенное время, и к 1926 году занял одно из ведущих мест в сюрреализме1.
Повлияло ли творчество Таити на создание в конце 1926 года набросков к картине Дали с загадочным названием "Мед слаще крови", написанной следующим летом? Была ли встреча Дали с Танги во время его недельного визита в Париж в апреле 1926 года? Если Дали посетил только что открывшуюся Галерею сюрреалистов — а он наверняка это сделал, — то, разумеется, видел некоторые работы Танги. Вскоре после этого картина Танги "Звучание невидимого" (1925) была воспроизведена в журнале "Сюрреалистическая Революция" (№ 7, 15 июня 1926), а шестью месяцами позже — картина "Потерявшиеся животные" (№ 8, 1 декабря 1926).
"Звучание невидимого" произвело сильнейшее впечатление на Дали, несмотря на то что репродукция весьма отличалась от оригинала. Изображение огромного неба, связанного с морем вертикальной линией слева, в духе Де Кирико, позволяет предположить исполнение этой сцены в Кадакесе. Мистические фигуры и предметы, населяющие небо Танги, напоминают предметы в эскизе к "Меду слаще крови"2.
А призрачный берег напоминает пустынный пляж (или пустыню?) в "Потерявшихся животных" Танги. В этой работе голова рыбы, венчающая странную фигуру слева, поразительно похожа на ту, до которой допрыгивает осел на картине Дали "Механизм и рука ", законченной летом 1927 года. Кроме того, есть сходство между нею и головой св. Себастьяна на рисунке, сделанном в это же время.
Сантос Торроэлья доказал, что в эскизе к "Меду слаще крови" голова, лежащая на береговой линии, представляет собой версию головы Лорки. В окончательном варианте черты поэта узнаются уже безошибочно3. Что касается застывших черных теней от инструментов и разбросанных предметов — это дань Де Кирико, несколько репродукций картин которого были напечатаны к тому времени в "Сюрреалистической Революции". Подобные тени отныне станут характерной чертой работ Дали. Здесь впервые появляется изображение дохлого осла. Оно возникает из детских воспоминаний Бунюэля и Пепина Бельо, широко обсуждаемых в Студенческой Резиденции4. Несколькими годами позже Жорж Батай высказал предположение, что дохлый осел Дали выражает его чувство сексуальной неадекватности, поскольку животное, являющееся "символом чрезмерной и агрессивной сексуальности", представлено здесь "мертвым и разлагающимся"5.
Эскиз к "Меду слаще крови" интересен еще и тем, что Дали вводит в него предмет, повторяющийся в его картинах этого периода, а именно — странный цилиндр-трубочку, лежащий рядом с головой Лорки. Дали утверждал в "Трагическом мифе об "Анжелюсе" Милле" (1933), что это был "бредовый образ", представший перед ним в стихийном, мучительном, необъяснимом соединении со знаменитой картиной Милле "Анжелюс". Это видение родилось во время сумасшедшей гребли на лодке в Кадакесе: "...белый, освещенный солнцем, вытянутый цилиндрический предмет с закругленными краями и несколькими неровностями. Он лежал на коричнево-фиолетовой земле. Вся его округлая поверхность ощетинилась маленькими черными палочками, направленными во все стороны". Дали, которому никоим образом нельзя доверять, когда дело касается дат, относит эпизод к 1929 году, однако присутствие этой галлюцинации в эскизе к "Меду слаще крови" заставляет предположить, что художник пережил ее по меньшей мере тремя годами раньше6.
Итак, влияние Танги в этом эскизе осязаемо присутствует. То же самое можно сказать и о Хуане Миро. Некоторые из его картин Дали мог видеть в Галерее сюрреалистов, другие (числом пять) — в декабрьском номере "Сюрреалистическая Революция" 1926 года, среди них был и "Карнавал Арлекино", итог, по словам Миро, голодных галлюцинаций7. Возможно, что Дали видел некоторые работы Миро в галерее Далмау в Барселоне, да и его друг и единомышленник Себастьян Гаш, знавший Миро лично, мог поделиться с Сальвадором впечатлениями о нем. Определенно пейзажи Миро, с их четкой границей между небом и землей, чеканностью деталей и обилием света, гораздо более яркого, чем у Танги, сильно тронули Дали. Миро любил рисовать пляжи и, подобно Танги, включал в них разнообразные предметы и тварей, которые появляются в таких картинах, как "Охотник" ("Каталонский пейзаж") и "Карнавал Арлекино". В них есть нечто общее с эскизом к "Меду слаще крови": конусы Дали, например, смоделированы в стиле Миро, что еще более заметно в явно перегруженном окончательном варианте картины. Ощущение сексуальной дисгармонии и общая кошмарная атмосфера эскиза и картины, разумеется, были привнесены Дали.
Примечания
1. Об открытии Ивом Танги картины Де Кирико см.: Biro and Paresson, p. 396; Jose Pierre, "Le Peintre surrealiste par excellence", p. 43; Jean, p. 162; об открытии Бретоном этой же картины см.: Pierre, ibid.
2. Воспроизведено: DOH, p. 76.
3. Santos Torroella, La miel es mas dulce que la sangre, p. [107]; надпись: "Одинокая голова принадлежит Гарсиа Лорке".
4. Bunuel, "Recuerdos literarios del Bajo Aragon", in Bunuel, Obra literaria (edited by Sanches Vidal), p. 241; воспоминания Хосе Бельо о дохлых ослах см.: SVBLD, pp. 26-28.
5. Bataille, "Le Jeu lugubre".
6. Dali, La My the tragique de l'Angelus de Millet, p. 101, n. 1.
7. Miro, "Je reve d'un grand atelier".
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
