Успех в Барселоне

В октябре 1926 года Дали выставил две картины в ежегодном Осеннем Салоне в Барселоне: "Девушку за шитьем" (1925?)¹ и недавно написанную с Анны Марии "Фигуру среди скал" в монументальном, неоклассическом стиле Пикассо. На одном из нависших утесов мыса Креус купальщица в вольной позе наслаждается солнцем, а далеко внизу сверкает море².

Одновременно с Осенним Салоном Хосеф Далмау открыл некую претенциозную выставку в новом помещении, витиевато названную выставкой произведений каталонских художников-модернистов и избранных работ мастеров зарубежного авангарда. Дали прямо с мольберта представил три картины: "Натюрморт в лунном свете", "Барселонский манекен" (обе свидетельствовали о его поглощенности Лоркой) и третью, носившую название "Кубистическая фигура"³.

Картины Дали заметил подающий надежды художественный критик Себастьян Гаш, воинствующий апологет живописи пуризма и кубизма, большой почитатель журнала Озанфана и Жаннере "L'Esprit Nouveau"⁴. Гаш был старше Дали на семь лет; первую критическую свою статью он опубликовал в декабре 1925 года. С мая 1926-го он вел регулярную рубрику в новом журнале "L'Amic de les Arts" ("Друг искусств"), выходящем на каталанском в очаровательном городке Ситхес к северу от Барселоны. В первом номере журнала Гаш пишет о маленькой работе Дали, незаметно висящей в углу галереи Далмау. Его восхищение картиной безгранично:

Картина Сальвадора Дали целиком и полностью отвечает нашему вкусу, уму и образу чувств. Этот маленький шедевр строго классичен, в нем нет ничего от случайности каприза или игры интуиции, все элементы тщательно организованы. Картина, без сомнения, подтверждает репутацию этого настоящего художника, уже ставшего одним из наших лучших мастеров⁵.

Гаш был очень невысокого мнения о состоянии современного каталонского искусства, которое он в одной из своих статей характеризовал как "загнивающее"⁶. Дали представлял собой приятное исключение, и Гаш обещал знакомить читателей с его творчеством. В ноябрьском выпуске "L'Amic de les Arts" 1926 года Гаш поместил критический обзор Осеннего Салона, назвав его чрезвычайно вялым "дурнопахущим сборищем". Дали — это совсем другое дело, он — звезда. Гаш хвалил его "Девушку за шитьем", а также опубликовал репродукцию подготовительного рисунка к этой работе, возможно, предоставленного самим художником. Жесткую геометрическую структуру рисунка Гаш назвал "отчетливой стройностью, чистой гармонией и совершенной целостностью"⁷. Гаш также посетил галерею Далмау, найдя ее экспозицию гораздо интересней Осеннего Салона. В трех картинах Дали он увидел дань кубизму — не "холодному, рассудочному и подчиненному жесткому методу", а "более чувственному кубизму, где инстинкт стал играть такую же, если не более важную роль, как и разум, кубизму, как раз разрабатываемому в это время Пикассо"⁸.

В статье для "La Gaceta de les Arts" ("Художественная газета") Гаш предложил интереснейшее сравнение ритма, открытого им в живописи Дали, со звучанием Южного Синкопированного Оркестра — американского негритянского джаз-банда⁹. Дали был восхищен. Он написал Гашу, с которым еще не встречался лично:

Ваша статья, опубликованная в "La Gaceta de les Arts", была мне интересна. Вы нашли сходство между моей картиной и одним из моих величайших пристрастий — джазом, этой фантастической, антихудожественной музыкой. "Художественная" — ужасное слово, которое служит для обозначения вещей, далеких от искусства. Художественное представление, художественная фотография, художественная реклама, художественная мебель. Ужас! Ужас! Мы же любим чисто индустриальные вещи, танцзалы и квинтэссенцию поэзии, выражаемую шляпой Бастера Китона¹⁰.

Это письмо стало началом дружбы, длившейся целых пять лет, и интенсивной переписки о современном искусстве. Активное участие Гаша в пропаганде идей кубизма и пуризма соответствовало настроениям Дали и его убеждению в том, что искусство не должно копировать природу. Стремление критика эпатировать буржуазию было ближе и понятнее художнику. Дали притягивал каталонский стиль его письма — бойкий, язвительный и ироничный, а вовсе не журналистское покровительство, которое Гаш был счастлив оказать художнику.

Спустя годы после разрыва Гаш вспоминал о том, как познакомился с Дали в 1926 году:

Дали, одетый в коричневую куртку из домотканого сукна, грубого и теплого, и бежевые брюки, выглядел как заправский "спортсмен". Просторная одежда оставляла много места для свободы стройного, мускулистого тела. Это была своего рода униформа. Дали никогда не снимал ее, бывая в Барселоне, и она издавала затхлый душок провинциального базара. Его волосы — иссиня-черные, очень прямые — были зализаны назад с помощью большого количества бриолина. Лицо, блестящее, как расписанный глазурью фарфор, с кожей коричневого цвета, гладко натянутой будто на барабан, выглядело так, как если бы над ним только что поработал театральный или киношный гример. Крошечные усики — едва заметная линия, будто проведенная скальпелем хирурга, — украшали верхнюю губу. Это было восковое лицо ребенка, тяжелое и неподвижное, на котором с необыкновенной силой светились маленькие, свирепые глазки. Жуткие глаза, глаза сумасшедшего.

Голос — грубый и хриплый. Настолько хриплый, что казалось, будто он страдал хронической осиплостью. Художник был чрезвычайно болтлив. Зловещая улыбка — Дали никогда не смеялся громко и открыто — обнажала маленькие острые зубы, похожие на режущие инструменты. Его речь, производившая поначалу впечатление лихорадочного потока слов, была в действительности логичной и аргументированной. Он казался человеком, которому после огромных усилий в поисках решения многих моральных и этических проблем удалось, наконец, выстроить четкое кредо и которое он стремился изложить с возможной ясностью.

Оглядываясь назад, на дружбу с Дали, Гаш всегда подчеркивал его врожденную иронию — как он считал, ампурданского происхождения — и утверждал, что она пугала его своей "невероятной жестокостью", одновременно леденящей, бесстрастной и абсолютно спокойной:

Все, произносимое Дали, выявляло полное отсутствие сердца. Чувствительности в нем просто не было. Изощренный, опустошающе-ясный ум руководил его по

ступками и словами и, естественно, присутствовал в его картинах. В нем преобладал рассудочный человек¹¹.

При всей точности описания поведения Дали, Гаш никогда не пытался проникнуть в глубину личности художника, понять причины его жестокости, добраться до основных свойств его характера. Если бы он сделал это, внимательно исследовав сотни писем, полученных им от художника, он мог бы весьма облегчить работу биографа. Но Гаш умер, не опубликовав ничего значительного из этой переписки, а его вдова продолжает отказывать исследователям в помощи. Если когда-либо эти письма станут доступны публике и критике, они, без сомнения, расширят наше понимание личности Дали.

Участие Дали в двух коллективных выставках в Барселоне той осенью стало прелюдией ко второй персональной выставке в галерее Далмау, проходившей с 31 декабря 1926 года по 14 января 1927-го. На выставке были представлены двадцать три картины и семь рисунков, выполненные в двух манерах: "кубистической" и "объективной"¹². Первым пунктом каталога выставки была "Композиция из трех фигур", помещенная на самом видном месте и явно призванная стать центром экспозиции. Еще три работы по меньшей мере представляли варианты соединенных в одно целое двух голов: "Натюрморт" ("Приглашение ко сну"), "Стол у моря" (позднее названный "В честь Эрика Сати") и "Арлекин" (впоследствии известный под названием "Голова амебы"). Похоже, что "Натюрморт" был вдохновлен Лоркой и позднее переименован в "Натюрморт в лунном свете" (1926). Включение этих картин в экспозицию является красноречивым доказательством того, насколько Лорка продолжал занимать мысли Дали в то время. "Я пробыл в Барселоне почти месяц из-за выставки, — написал он поэту в середине января, — а сейчас снова обосновался в Фигерасе и счастлив — у меня целая стопка новых пластинок, граммофон и тьма книг старинных и новых. И с множеством картин на кончиках моих пальцев, но не в голове"¹³.

В это же время Гаш, уже в качестве штатного корреспондента "L'Amic de les Arts", начал активно популяризировать Дали, два рисунка которого в декабрьском номере 1926 года иллюстрировали "Рождественскую историю" Х.В. Фуа, ставшего вскоре еще одним союзником художника. Дали знал, что Гаш может ярко написать о его выставке в галерее Далмау. В конце января журнал вышел с репродукцией "Композиции из трех фигур" на обложке, с анонсом будущих статей самого Гаша и критика Мажи Касаньеса о Дали и впечатляющим "Вступлением к Сальвадору Дали" Х.В. Фуа. Последнее было проиллюстрировано рисунком соединенных голов Дали и Лорки, названным "Автопортрет". "Я абсолютно отчетливо пережил истинный момент рождения художника", — писал он, опуская определение "великий"¹⁴.

Февральский выпуск "L'Amic de les Arts" поместил обзор Гаша о выставке Дали, проиллюстрированный "Барселонским манекеном" и "Фигурами, лежащими на берегу". Где находится последняя картина, неизвестно, но на черно-белой иллюстрации мы видим четыре изображения Анны Марии, распростертой на пляже, это наиболее интересное полотно Дали из цикла "куски п...ы"¹⁵. Статья Гаша оказалась расширенным вариантом комментариев к творчеству Дали, которые он опубликовал в предыдущих выпусках журнала. Он отметил продуманность композиций, приведя в пример треугольную расстановку персонажей "Композиции из трех фигур", и снова подтвердил, что в последних работах Дали больше чувства, чем раньше. Возможно, Дали позволил признаться самому себе в сильном влиянии на него "неоклассического" Пикассо. Бог, насколько понял Гаш, потерпел неудачу, стараясь наделить Дали глубиной внутренней жизни и богатством инстинктов, как у Пикассо и Хуана Миро. Неизвестно, как именно Дали отреагировал на это последнее спорное замечание, однако можно представить, что оно вывело его из себя¹⁶.

В целом реакция критиков на выставку порадовала Дали, так же как и его отца, который безотлагательно поместил все репортажи с вырезками в альбом, после этого заметно распухший. Ко времени закрытия выставки у Дали окрепла уверенность в том, что приближается исполнение его высшей цели — покорение Парижа.

Примечания

1. Металл, масло; размеры неизвестны; частная коллекция (Карлес Ногер Куси, Барселона); воспроизведено в черно-белом варианте у Дешарна (DOH, р. 56, датируется 1925 г.) и в кн.: Salvador Dali. The Early Years (p. 136, датируется 1926 г., что менее вероятно). Об участии Дали в Осеннем Салоне см.: Santos Torroella, Salvador Dali i el said de Tardor.

2. Находится в Музее Сальвадора Дали, Флорида; воспроизведена в цвете: Salvador Dali. The Early Years, p. 128.

3. См.: DOH, p. 69; Salvador Dali. The Early Years, p. 164.

4. Gasch, L'expansio de I'art catala al mon, pp. 139-140.

5. Gasch, "De galeria en galeria", AA, No. 2 (May 1926), p. 5.

6. Gasch, "Les exposicions", AA, No. 14 (31 May 1927), p. 40.

7. Gasch, "De galeria en galeria", AA, No. 8 (November 1926), p. 4.

8. Ibid., p.6.

9. Gasch, "Salvador Dali", La Gaseta de les arts, Barcelona, No. 60 (1 November 1926); Gasch, Escrits d'art i d'avantguarda (1925-1938), pp. 67-70.

10. Gasch, L'expansio de I'art catala al mon, p. 142.

11. Ibid., pp. 143-144.

12. M.A. Cassanyes, "L'espai en les pintures de Salvador Dali", p. 30.

13. SDFGL, p. 46.

14. J.V. Foix, "Presentaciy de Salvador Dali".

15. См. черно-белую фотографию картины "Фигуры, лежащие на берегу" в DOH, р. 67.

16. Gasch, "Salvador Dali", AA, No. 11 (28 February 1927), pp. 16-17.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница