Первые шаги в "Рези" и в Академии

Студенческая Резиденция была детищем Института свободного просвещения — высшего учебного заведения, учрежденного в Мадриде в 1876 году Франсиско де лос Риосом и группой передовых преподавателей. Свободного — в первую очередь от церкви, которая на протяжении веков держала образование в стране в своих руках. После реставрации Бурбонов церковь вновь пыталась вернуть образование под свой контроль. Во-вторых — свободного от государства. С самого первого дня у Института свободного просвещения было множество врагов, но, несмотря на все козни, он выжил, поставив целью воспитание прекрасно образованных членов общества, преданных делу создания "европейской" Испании. Участие Института в интеллектуальной, политической и нравственной жизни нации было очень заметным¹.

Альберто Хименес Фрауд (1883-1964), молодой директор Студенческой Резиденции, три года преподавал в Институте свободного просвещения и впитал его либеральный дух. Преданность Франсиско де лос Риоса идее развития и прогресса Испании, его уверенность в том, что избранные представители нового поколения, обладающие европейским мышлением, могут изменить печальную судьбу Испании, — все это оказало сильнейшее влияние на Хименеса Фрауда. С 1907 по 1909 год он провел в Англии, где изучал образовательную систему Оксфорда. Когда в 1910 году Франсиско де лос Риос предложил ему стать директором мадридской Студенческой Резиденции, он с готовностью согласился. Тогда ему было двадцать шесть лет².

Вначале в Резиденции было всего лишь пятнадцать комнат и семнадцать студентов: не очень удачное начало одного из самых ответственных экспериментов в системе образования в Испании. Тогда в стране не было ничего похожего на британские колледжи с их системой общежитий или общим университетским общежитием, и студенты из провинции жили где придется. Новое общежитие в какой-то мере было призвано исправить это положение. В план входило: организация удобных помещений, введение неофициальной атмосферы преподавания и воспитание в учениках внутренней дисциплины. Особое внимание уделялось сочетанию личной и коллективной ответственности. Снаружи здание, как и изнутри, было выдержано в строгом стиле. Директор и его помощники, с легкой руки B.C. Притчета, посетившего резиденцию в 1924 году, стали называться "солнечными пуританами". Они чувствовали себя миссионерами на службе новой Испании. Фривольность была под запретом, а развлечения предусматривались благопристойные и разнообразные³.

Резиденция сразу же стала популярной, посыпались заявки на места и потребовались дополнительные помещения. Новый комплекс был открыт в 1915 году в северной части Пасео де ла Кастельяна — огромного, прямого как стрела проспекта, пересекающего Мадрид, который в те времена заканчивался там, где сегодня находится Пласа де Сан Хуан де ла Крус. Из здания, расположенного на левой стороне проспекта, практически уже за городом, открывался великолепный вид на горы Гвадаррамы, в зимнее время покрытые снегом. Новый комплекс находился в двадцати минутах езды на трамвае от центра столицы, насчитывавшей тогда шестьсот тысяч жителей.

Кирпичные здания Резиденции были выстроены в стиле neomudejar, вдохновленном средневековой испано-мавританской архитектурой. Светлые и воздушные, они оказались исключительно практичными и были оборудованы многочисленными душевыми и ваннами. Поэт Хуан Рамон Хименес участвовал в планировке садов, и ко времени приезда Дали осенью 1922 года тополя, высаженные вдоль канала перед домом, уже сильно разрослись. Это место оказалось настоящим оазисом на окраине города, рядом со страдающей от засухи Кастильской равниной.

Внутри помещения выглядели вполне аскетично, что способствовало развитию спартанского духа. Мебель — в основном из соснового дерева (за исключением весьма неудобных плетеных стульев), и только картины, покрытая глазурью черепица и традиционная керамика вносили разнообразие. Спальни напоминали монастырские кельи, и для создания благоприятных условий обучения был наложен строгий запрет на ночную жизнь.

Подготовленных пять корпусов Резиденции заполнили сто пятьдесят студентов; их число оставалось практически неизменным до 1936 года — ее обитатели знали друг друга если не по имени, то во всяком случае хотя бы в лицо. В Резиденции царил дух гармонии взаимоотношений⁴.

Большинство учащихся осваивали медицину, привлеченные лабораториями и дополнительной "системой поддержки", разработанной Хименесом Фраудом. Следующими по численности были инженеры. Их факультет располагался поблизости, в одном корпусе с Музеем естествознания. Что касается обвинений в элитарности, время от времени выдвигаемых против Резиденции, то правда заключалась в том, что подавляющее большинство студентов были выходцами из семей среднего класса, поскольку высшее образование было доступно только для достаточно обеспеченных слоев. Однако руководство прилагало усилия для того, чтобы увеличить прием студентов из менее привилегированных семей⁵.

Один из принципов обучения, выдвинутый Альберто Хименесом Фраудом, заключался в приглашении именитых преподавателей — испанских и иностранных — для чтения лекций в Резиденции. В это же время в Мадриде открылись еще две просветительские организации: Испано-Английское Общество в 1923 году, а в следующем — Просветительское Общество, которое поддерживала Ассоциация женщин-ученых. Все это способствовало расцвету образования. Среди тех, кто приезжал в Резиденцию с лекциями, были Г.Д. Уэллс, Г.К. Честертон, Альберт Эйнштейн, Луи Арагон, Поль Валери, египтолог Говард Картер, Макс Жакоб, Хосе Ортега-и-Гассет, Сальвадор де Мадарьяга, Роже Мартин дю Гар, Лео Фробениус. Несколько раз выступал с лекциями каталонский писатель и художественный критик Эухенио д'Орс, который вскоре стал одним из наставников молодого Дали. Другим каталонцем, читавшим лекции в Резиденции за пять лет до приезда Дали в Мадрид, был старый друг его отца Пере Короминес.

В Резиденции проводились превосходные музыкальные вечера: часто приезжали Мануэль де Фалья и гитарист Андрее Сеговия, выступали также клавесинистка Ванда Ландовска, пианист Рикардо Виньес, композиторы Игорь Стравинский, Франсис Пуленк и Морис Равель.

Для страны, где было удручающе мало библиотек, книжное собрание Резиденции, одно из самых внушительных и постоянно пополнявшееся зарубежными изданиями, имело огромное значение. Библиотека работала допоздна, пользование ею всячески поощрялось, студентам даже разрешалось брать книги в свои комнаты. Резиденция имела свое издательство, вышедшие здесь книги и по сей день высоко ценятся среди коллекционеров, в том числе первое полное собрание поэзии Антонио Мачадо (1917) и шесть томов философских эссе Мигеля де Унамуно — частого гостя Резиденции.

Эмблемой "Рези" (так сокращенно и ласково называли Резиденцию) стал профиль древнегреческого "Белокурого атлета" — античной скульптуры V века до н.э. Вероятно, он представлялся Фрауду и его соратникам воплощением "совершенного гражданина". В здоровом теле здоровый дух! И хотя этот девиз и не значился на эмблеме, его воплощали на практике. Футбол, теннис, легкая атлетика, хоккей — в Резиденции серьезную интеллектуальную нагрузку совмещали с занятиями спортом по примеру высших учебных заведений Англии. В огромном количестве поглощался чай (алкоголь был запрещен, и, вопреки испанским обычаям, вино за столом не подавали), это было еще одним из признаков британского влияния⁶.

Джон Бранд Тренд, впоследствии профессор испанского языка в Кембридже, восхищался атмосферой Резиденции и в своей книге "Образ современной Испании" (1921) отметил огромное влияние английской системы образования на Альберто Хименеса Фрауда и его коллег. "Оксфорд и Кембридж в Мадриде" — так назвал Тренд эксперимент испанцев, добавив, что основной его целью было "пробуждать в учениках любопытство (качество, отсутствующее у большинства испанцев)" и воспитывать тягу к знаниям и "внутреннюю силу для формирования собственного мнения". Тренд забыл упомянуть о том, что в Резиденции не было церкви: отсутствие ее правоверные католики находили оскорбительным, но таков был принцип новой системы образования — независимость ценилась превыше всего⁷.

Когда Дали в сентябре 1922 года приехал в Мадрид в сопровождении отца и сестры, "Рези" как раз вступала в блестящий период своего существования.

Анна Мария вспоминает об этой поездке в книге "Сальвадор Дали глазами его сестры", описывая впечатление, которое произвела на мадридцев эксцентричная внешность ее брата: длинные, почти до плеч, волосы, чрезмерно пышные бачки, накидка до пят, золоченая трость. Вообще они втроем — оживленно жестикулирующие и болтающие друг с другом по-каталански — представляли живописное зрелище. Причем яркая внешность Сальвадора дополнялась привлекательностью его пышущей здоровьем четырнадцатилетней сестры и дородностью нотариуса, чью массивную лысую голову украшали редкие пряди совершенно белых волос⁸.

Королевская Академия изящных искусств Сан-Фернандо, в которой собирался учиться Дали, была основана в 1742 году Филиппом V, первым монархом династии Бурбонов в Испании, и официально открыта в 1752 году. Подобные учреждения появились позже в Валенсии, Севилье и Сарагосе, но в Барселоне Академии не было. "Основная идея заключалась в повышении общего уровня архитекторов и художников, — писал один из испанских историков, — и в подъеме испанского искусства до уровня культуры других европейских стран"⁹. Такие Академии были одновременно и образовательными, и образцово-показательными организациями, утверждающими в Испании неоклассическую эстетику на французский лад. С точки зрения политической, они были призваны укреплять могущество королевской власти и декларировать подчинение ей и ее просветительской доктрине.

Художественный факультет Королевской Академии располагался в красивом здании в начале улицы Алкала, рядом с Пуэрта дель Соль. Факультет был самым престижным среди учебных заведений этого профиля, что вовсе не гарантировало высокого уровня образования. Согласно мнению Эухенио д'Орса, в 1924 году факультет скатился на столь низкий уровень, что всякое уважение к традиции и дисциплине было утрачено. Возможно, это чрезмерно жесткое суждение¹⁰.

Не стоит удивляться желанию дона Сальвадора Дали Куси устроить сына в почтенное столичное заведение, окончание которого гарантировало стабильный учительский заработок. Должно быть, он также полагал, что находящийся рядом музей Прадо окажет Сальвадору неоценимую помощь, независимо от успехов юноши в Академии.

Одиннадцатого сентября 1922 года Дали подал документы в приемную комиссию¹¹. В "Тайной жизни" об экзаменах рассказано чрезвычайно занимательно, однако нет возможности удостовериться в правдивости этого описания по другим объективным источникам. Если верить Дали, экзамен заключался в выполнении рисунка со скульптуры Якопо Сансовино "Вакх". Кандидатам было предоставлено шесть двухчасовых занятий (по одному в день) для работы над этим рисунком; суть экзамена заключалась в соблюдении точных пропорций. Но Дали оказался Дали: его рисунок не соответствовал установленным масштабам и, после многочисленных исправлений и повторений, оказался совсем крошечным¹².

Ожидая результатов экзамена, Дали рассказывал в письме к дяде Ансельмо Доменечу в Барселону, что самым большим впечатлением в Мадриде для него стали картины Веласкеса в Прадо и он не сомневается в зачислении на факультет, при этом он не преминул отметить низкие критерии приема. В письме он просил Ансельмо оформить перевод в Мадрид подписки на французскую коммунистическую газету "L'Humanite" ("Юманите"), а также подписаться для него на парижский художественный журнал "L'Esprit Nouveau" ("Новый дух"), где печатались пуристы Амедео Озанфан и Корбюзье¹³. Доменеч выполнил, как всегда, обе просьбы. Дали мечтал, чтобы жители Мадрида видели у него в руках "L'Esprit Nouveau" и другое авангардистское издание — миланский журнал "Valori Plastici" ("Пластические ценности"), В 1928 году он уверял, что "L'Esprit Nouveau" открыл ему глаза на "простую и волнующую красоту удивительного мира промышленной эстетики", с его акцентом на стандартизацию и далекие от каких-либо художественных претензий элементы¹⁴.

Как и предчувствовал Дали, он поступил в Академию Сан-Фернандо, несмотря на размеры своего рисунка. Дон Сальвадор вместе с Анной Марией, уставшие от беспокойства, облегченно вздохнув, уехали в Фигерас, оставив Дали под присмотром каталонского студента Хосефа Формагера¹⁵.

Тридцатого сентября Сальвадор составил список дисциплин, которые он хотел бы изучать во время первого семестра. В него вошли перспектива, моделирование, анатомия, история искусства (Античность и Средние века) и рисунок с гипсов¹⁶.

Первые недели в Мадриде Дали почти не общался с другими студентами в Резиденции. Движимый амбициями, о которых он писал в юношеских дневниках, и остро переживая свою застенчивость, он с одержимостью отдался урокам в Академии. Возвращаясь в "Рези", запирался у себя в комнате, совсем не тратил денег и все воскресенья проводил в Прадо¹⁷.

Но постепенно он начал "выходить из своей скорлупы". К этому его побудил один из самых заметных обитателей Резиденции Хосе Бельо Ласьерра (Пепин), которому Дали в "Тайной жизни" приписывает честь "открытия себя":

Однажды, когда меня не было в комнате, горничная оставила дверь открытой, и Пепин Бельо, проходя мимо, увидел две мои кубистические картины. Он не мог удержаться, чтобы не оповестить об этом открытии членов своей группы. Эти знали меня только в лицо, и я был объектом их едких насмешек: они называли меня то "скрипачом", то "художником", то даже "поляком". Мой нарочито романтический стиль в одежде дал им повод судить обо мне неуважительно; сами они были приверженцами современной европейской моды. Мой серьезный вид и отсутствие чувства юмора побуждали их ехидно считать меня существом, отмеченным умственной недостаточностью и обладающим слишком экзотической внешностью. Действительно, ничто на свете не могло сильнее контрастировать с их английскими костюмами и жакетами для гольфа, чем мои бархатные жилеты и болтающиеся шейные платки. Их элегантные прически, над которыми регулярно трудились парикмахеры "Ритца" и "Палас-Отеля", резко контрастировали с моими длинными спутанными космами до плеч. Вся эта компания денди и учеников внушала мне поначалу ужас. Когда они появлялись в моей комнате, я впадал к полуобморочное состояние¹⁸.

Это описание выглядит удивительно точным. Спустя годы Хосе Бельо Ласьерра утверждал, что более всего в Дали его удивляла сверхъестественная застенчивость. Сальвадор первых дней в "Рези" был "буквально болен скромностью", вспоминает он, это был наиболее застенчивый человек из всех, кого ему приходилось встречать. Дали часто вспыхивал и, казалось, не проявлял никакого интереса к девушкам¹⁹. Аналогичное впечатление сложилось также у одного из соучеников Дали по Академии, скульптора Кристино Мальо: "В те времена больше всего изумляло в Дали, позже прославившемся своими скандальными поступками, то, что он был исключительно робок"²⁰. "Дали того периода выглядел совсем как Бастер Китон, — вспоминает еще один друг, Рафаэль Санчес Вентура. — Он был болезненно скромен — просто противоположность тому, кем он стал позже"²¹.

Что касается самого Хосе Бельо Ласьерра, он мог быть каким угодно, но только не застенчивым. Он родился 9 мая 1904 года, двумя днями раньше Дали, в арагонском городке Уеска, где его отец, городской инженер, строил водохранилище. Хосе появился в Резиденции в 1915 году, незадолго до переезда "Рези" в новые помещения. В 1921 году, став студентом Медицинского факультета Мадридского университета, он вернулся в Резиденцию после недолгого перерыва, гордясь тем, что был одним из ее старейших обитателей. Пепин, как его называли в Резиденции, обладал способностью привлекать к себе людей. Он был очень добродушен, с детства страдал бессонницей, любил ночную жизнь и, в отличие от обычных испанцев, умел внимательно слушать и сохранять неподдельное любопытство к людям. Несмотря на интерес к медицине, он так и не стал врачом и при явных художественных и литературных способностях не оставил ничего, кроме нескольких эскизов и стихов. И все же у него был выдающийся талант к чудачествам, изобретательности и, кроме всего прочего, к дружбе²².

Перед появлением Дали в "Рези" у Пепина Бельо завязались дружеские отношения с другим студентом из Арагона — будущим кинорежиссером Луисом Бунюэлем. Родившийся в 1900 году в маленьком городке Каланда неподалеку от Теруэля в провинции Сарагоса, Бунюэль был сыном богатого предпринимателя, который, вернувшись в середине века с Кубы, женился на красивой девушке двадцатью годами моложе его, и вел спокойную жизнь. Так же как и Дали, Луис, старший из пяти детей был петухом в домашнем курятнике и пользовался всепрощением у своей молодой красавицы матери. Поселив сына в Резиденции, возглавляемой Альберто Хименесом Фраудом, она успокоилась и решила, что ее мальчик будет в надежных руках²³.

Ее дражайший мальчик, появившийся в Резиденции осенью 1917 года, оказался прирожденным бунтарем. Луис Бунюэль более, чем Пепин Бельо, соответствовал представлению о жителях Арагона, то есть был агрессивен, упрям и полагался только на себя. Жесткий, подтянутый, гордящийся своим приятным лицом и хорошим телосложением, Бунюэль очень следил за собой. Каждое утро, независимо от погоды, его можно было видеть в "Рези" бегающим, прыгающим, отжимающимся, боксирующим с грушей или метающим копье. Он был хорошим гребцом. Сила его бицепсов и брюшного пресса наполняла его бесконечной гордостью (он часто просил кого-нибудь попрыгать на его животе). Особенно он любил заниматься боксом, хотя, по его более позднему признанию, ему не хватало храбрости, несмотря на декларируемый имидж бойца. Желанию Бунюэля доказывать свои способности на спортивном поле и ринге сопутствовало — насколько можно верить его мемуарам — прилежное посещение лучших публичных домов Мадрида. Наблюдая столь поразительный экземпляр мужской доблести и неподдельной самоуверенности, соратники Бунюэля по общежитию придумали ему удачную кличку — Тарквин Гордый²⁴.

Бунюэль начал с поступления на Сельскохозяйственный факультет Мадридского университета, но затем перевелся на Инженерный. Эта профессия также не вызвала в нем энтузиазма, и он попробовал себя на факультете естественных наук, где целый год изучал энтомологию — как раз тогда, когда Дали появился в Резиденции. Насекомые всегда завораживали Бунюэля, а его боязнь пауков очень напоминала панический ужас Дали перед кузнечиками. В конце концов, в 1924 году он закончил Исторический факультет Мадридского университета²⁵.

Луис Бунюэль, подобно Пепину Бельо, был занятным рассказчиком и ночным жителем; в Мадриде, одной из наиболее оживленных ночных столиц, он мог сколько угодно предаваться обеим этим страстям. Ко времени появления Дали Бунюэль досконально знал город, он немедленно поставил себе целью посвятить Сальвадора в ночную жизнь, а в своих мемуарах, которым можно доверять не больше, чем воспоминаниям Дали, приписал заслугу "открытия" забавного новичка себе, а не Бельо²⁶.

Общительный Бунюэль был завсегдатаем нескольких городских литературных компаний, собиравшихся в кафе. Члены кружков встречались в литературных кафе (а их были сотни) в одно и то же время дня или ночи, в одном и том же месте, за тем же столиком. Наиболее знаменитые кафе располагались в квартале на улице Алкала, вблизи Пуэрта де ла Соль и Пласа де лос Сибелес — всего в нескольких шагах от Академии Сан-Фернандо. Политики, поэты, тореро, врачи, актеры, адвокаты — у всех были излюбленные местечки, и сведущие гости Мадрида знали, что, войдя, например, в кафе "Гранха дель Энар", они почти наверняка увидят избранное общество столичных литературных и политических знаменитостей. Практически полное отсутствие женщин на этих встречах никого не удивляло, потому что в то время женщины в Испании не имели права на собственный образ жизни (это случится только в 1931 году, с наступлением Второй Республики). То была привилегия мужского мира, и единственными "нарушительницами" оказывались случайные дамы полусвета или любопытные иностранки.

В Бунюэле, с его литературными амбициями, скрывалась также страсть к анархизму. Спустя два года после приезда в Мадрид он объединился с некоторыми писателями-авангардистами и художниками, которые в 1919 году организовали группу "Ultra" ("Ультра") и учредили одноименный журнал, воодушевленные модными европейскими культурными течениями. Среди сотрудников нового журнала были поэт Гильермо де Торре (родившийся, как и Бунюэль, в 1900 году), который считался авторитетом в области современного искусства и литературы (Дали прозвал его "наш аналог Маринетти"²⁷); аргентинский поэт и писатель Хорхе Луис Борхес (1899-1986) и его сестра — художница Нора, плодовитый мадридский писатель Рамон Гомес де ла Серна, а с февраля 1922 года — сам Бунюэль²⁸.

На страницах "Ультра" упоминались Аполлинер, Пьер Реверди, Жан Кокто, Пабло Пикассо, Хуан Грис, Сергей Дягилев (посетивший Испанию с Русским балетом в 1916и 1917 годах), Филиппо Маринетти (чей "Первый манифест футуризма" впервые был издан в Испании Рамоном Гомесом де ла Серной) и живущий в Париже чилийский поэт Висенте Уидобро, который провел пять месяцев в Мадриде в 1918 году.

Ультраисты зачитывались новыми французскими литературными журналами, презирали сентиментальность (ставшую табу после Первой мировой войны) и верили в то, что искусство должно выражать дух века, представленного Эйфелевой башней, автомобилями, ледовыми катками, регтаймом и фокстротом, обтекаемыми формами машин, радио, кинематографом, аэропланами, телеграфом, трансатлантическими пароходами, стройными девушками на пляжах и "Кодаком". Ультраисты стремились положить конец расхожему мнению о том, что в то время только Барселона могла считаться центром испанского авангарда. В действительности Мадрид, хотя и находился дальше от Парижа, чем Барселона, и не обладал современной художественной галереей, подобно галерее Далмау, был теснее связан с Европой, чем это могло показаться на первый взгляд. Дали вскоре убедился в этом, судя по его письму Хуану Ксирау, с которым они выпускали школьный журнал "Студиум":

В Мадриде, столь удаленном от Барселоны, современная авангардная живопись не только не имеет влияния, но даже никому неизвестна, за исключением группы поэтов и писателей, о которых я хочу тебе рассказать. Тем не менее, если говорить о литературе и поэзии, все молодое поколение следит с восхищением и озабоченностью за каждым новым событием²⁹.

Общепризнанным идеалом этого поколения стал неутомимый Рамон Гомес де ла Серна (1883-1964). Прозаик, поэт, бессменный учредитель журналов, эссеист, остроумный и популярный в городе человек, Гомес де ла Серна был участником самого известного мадридского литературного кружка под названием "Помбо", который собирался каждый субботний вечер на первом этаже кафе на Пуэрта дель Соль. Много путешествующий и чрезвычайно общительный Рамон пристально следил за происходящими в Европе событиями. Во время войны он был в Швейцарии и Франции, познакомился с Тристаном Тцара и другими членами дадаистского движения и знал о них множество увлекательных историй. У него сложились дружеские отношения с Пикассо, который побывал в "Помбо" в 1917 году, во время посещения Мадрида, вместе с Дягилевым и Русским балетом; он придумал новый жанр — грегерию. В этих фразах парадоксальная метафора передавала сущность мысли. Вот несколько грегерий:

Лекция на тему "Самое длинное прощание, известное человечеству".

Женщина посмотрела на меня как на пустое такси.

Радуга — это ленточка, которую повязывает Природа, вымыв голову³⁰.

"Рамон, — писал Луис Г. де Кандамо, — был первым, кто предопределил футуристский стиль выражения, уделив особое внимание интуиции сновидений и извилинам подсознания (логике абсурда, одним словом)"³¹. Затруднительность свиданий с Рамоном в пуританской Резиденции Луис Бунюэль компенсировал тем, что стал завсегдатаем "Помбо", личным другом Рамона и знатоком грегерий:

Мы приходили, здоровались, садились за столик и заказывали напитки — почти всегда кофе и много воды (официанты не переставая приносили воду) — и начинали беспорядочные разговоры в основном о литературе, о последних публикациях и о политических новостях. Мы одалживали друг у друга зарубежные книги и журналы. Мы обсуждали тех, кого не было с нами. Иногда кто-нибудь из друзей читал свои стихи или статью, и Рамон высказывал свое мнение о них, которое мы всегда внимательно выслушивали, иногда не соглашаясь. Время текло. Кто-то из нас продолжал говорить всю ночь напролет, когда мы бродили потом по улицам³².

Вероятно, Дали перед отъездом в Фигерас на рождественские каникулы несколько раз посетил "Помбо"³³. Его, безусловно, сопровождал Бунюэль, не устававший совершать набеги на ночной Мадрид. Доказательством этого факта, при отсутствии дневников и переписки, может служить картина "Грезы ночных прогулок" — замечательная работа акварелью и чернилами, исполненная Дали в то время. Художественный критик и почитаемый Сальвадором знаток живописи Рафаэль Сантос Торроэлья отметил, что в картине чувствуется явное влияние уругвайского художника и внештатного сотрудника журнала "Ультра" Рафаэля Переса Баррадаса, близкого друга Дали, Бунюэля, Пепина Бельо и других членов их группы³⁴. В 1913 году в возрасте двадцати трех лет Баррадас покинул Монтевидео и отправился морем в Италию, где произошло его знакомство с футуристами. Затем он перебрался в Париж и сблизился с кубистами. Годом позже он был уже в Барселоне, где подружился с Хосефом Далмау, последний в 1917 году устроил его выставку в своей галерее, которую вряд ли видел Дали, но о которой наверняка слышал. Потом, в 1918 году, разочарованный недостаточным вниманием к своим работам в каталонской столице, Баррадас переехал в Мадрид, где ему одно время сопутствовал успех (вскоре он опять вернулся в Барселону и умер в 1929 году в родном Монтевидео)³⁵. Свой стиль, родившийся под явным влиянием кубизма и футуризма (Баррадас также пытался выразить динамику городской жизни), он назвал "вибрационизмом". На Дали этот стиль произвел сильное впечатление.

"Грезы ночных прогулок" представляют собой ряд одновременно происходящих событий, навеянных полуночными скитаниями по тускло освещенному старому Мадриду. В этой картине Дали сказалось влияние стиля Баррадаса; в ней же, по-видимому, изображен сам уругваец — фигура в шляпе в группе людей, стоящих в кольце света уличного фонаря ниже центра картины. Рядом с Баррадасом, по предположению Сантоса Торроэльи, стоит широкоплечий Бунюэль в пальто, похожий на чикагского гангстера; справа от него узнаваемы сам Дали и его сокурсница по Академии, художница Маруха Мальо. Поскольку Баррадас больше не появляется в изображениях ночных сцен, Торроэлья делает вывод, что путешествие этой ночи началось с прощания уезжающего уругвайца со своими друзьями³⁶. Немного выше и правее мы видим ту же группу в другой момент прогулки: Бунюэль слева, Дали справа, Маруха Мальо ниже; в верхнем левом углу Маруха и Дали идут по направлению к темнеющему вдали кресту; и вот опять Дали слева внизу, а голова Марухи покоится на его плече; за ними, вероятно, изображен Бунюэль в окружении стаи бродячих кошек.

"Грезы ночных прогулок" относятся к серии акварелей, начатой художником еще в Фигерасе незадолго до переезда в Мадрид³⁷. Они свидетельствуют о его новом интересе к ночной жизни города: к проституткам и борделям, а также к пьяницам, парочкам, мужчинам, крадущимся вверх по узким лестницам; к толстому клиенту, раздевающемуся перед обнаженной проституткой, ожидающей его в кровати; к человеку, ласкающему девичьи груди в кабаре. Естественно, что телесная любовь сильно занимала тогда Дали³⁸.

Примечания

1. Подробное описание Института свободного просвещения см.: J.B. Trend, The Origins of Modern Spain; на испанском языке: Jimenez-Landi, La Institucion Libre de Ensenanza у su ambiente. Los origenes.

2. Garcia de Valdeavellano, pp. 13-15; Jimenez Fraud (1971), pp. 435-436.

3. Pritchett, p. 129.

4. Crispin, p. 41.

5. Ibid., pp. 40-41.

6. Об отсутствии вина см.: BMDS, pp. 78-79.

7. Trend, The Origins of Modern Spain, p. 36.

8. AMD, pp. 82-83.

9. Glendinning, p. 522.

10. Эухенио д'Орс, "Произведения и дни" (El Dia Grafico, Barcelona, 19 October 1924, p. 6).

11. Копия этого документа находится в личном деле Дали на Факультете изящных искусств Мадридского университета (Universidad Complutense).

12. SL, p. 156-159.

13. Письмо находится в Музее Хуана Абельо, Мольет дель Вальес (Барселона). Опубликовано: Fernandez Puertas, "Les cartes de Salvador Dali al seu oncle Anselm Domenech al Museu Abello".

14. Dali, "Poesia de l'util standarditzat", p. 176

15. Rodrigo, Lorca-Dali. Una amistad traicionada, pp. 18-21.

16. Этот документ находится в личном деле Дали на Факультете изящных искусств Мадридского университета (Universidad Complutense).

17. SL, p. 159.

18. Ibid., pp. 175-176.

19. Из разговора с Хосе Бельо Ласьерра, Мадрид, 14 октября 1992.

20. Moreiro, "Dali en el centra de los recuerdos", p. 21.

21. Ibid.

22. Из разговоров с Хосе Бельо Ласьерра, Мадрид, 1978-1993.

23. BMDS, р. 61.

24. Ibid., р. 64; Santos Torroella, Dali residente, p. 28.

25. BMDS, pp. 62-64.

26. Ibid., p. 78.

27. Из письма своему фигерасскому другу Хуану Ксирау, цит. по: Rodrigo, Lorca-Dali. Una amistad traicionada, p. 26.

28. Videla, pp. 1-88, passim, BMDS, pp. 71-72.

29. Цит. no: Rodrigo, Lorca-Dali. Una amistad traicionada, p. 25.

30. Gomez de la Serna, Greguerias. Selection 1940-1952. В оригинале на испанском: "Conferencia: la mas larga despedida que se conoce", "Aquella mujer me Miro como a un taxi desocupado", "El arco iris es la cinta que se pone la Naturaleza despues de haberse lavado la cabeza".

31. Candamo, p. 79.

32. BMDS, p. 72.

33. Присутствие Дали в "Помбо" было запечатлено рисунком Баррадаса, воспроизведенным Рамоном Гомесом де ла Серной в его Sagrada cripta (p. 253).

34. Santos Torroella, Dali residente, pp. 30-31.

35. Детали жизни Баррадаса почерпнуты из каталогов Баррадаса/Торреса Гарсиа и Рафаэля Баррадаса (см.: "Библиография", разд. 3).

36. Santos Torroella, Dali residente, p. 31.

37. Некоторые из этих работ находятся в коллекции Эсталелья и воспроизведены в черно-белом варианте в каталоге: Ramon Estalellay su tiempo (см.: "Библиография", разд. 3), pp. 77-79, и в Salvador Dali: The Early Years (см.: "Библиография", разд. 1), pp. 98-99. "Сцена в кабаре" (коллекция Франсуа Пети, Париж) воспроизведена в цвете в каталоге Salvador Dali: The Early Years, p. 100, так же как и другая мадридская сценка (р. 98). "Первые дни осени" (частная коллекция) находится в Фигерасе, воспроизведена в цвете: Santos Torroella, Dali residente, p. 29.

38. "Первые дни весны" из коллекции Эсталелья в Мадриде воспроизведена в цвете Сантосом Торрельей в Dali residente, p. 29.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница