Начало учебы. Интимность стыда

"Когда мне было семь лет, отец решил отдать меня в школу" — так Дали начинает свою четвертую главу "Тайной жизни". Главу он назвал "Детские воспоминания о том, чего не было", чтобы сразу предостеречь читателя. В ней Дали вспоминает и отчасти мифологизирует свое ученье в муниципальной начальной школе Фигераса, которой в то время руководил эксцентричный педагог-новатор Эстебан Трайтер Коломер (1851-1920). Дали приводит в книге школьную фотографию, на которой явственно читается дата — 15 сентября 1908 года, что лишний раз свидетельствует о весьма относительной хронологической точности его воспоминаний. На этой фотографии Трайтер, выставив напоказ свою прекрасную раздвоенную бороду до пояса, гордо стоит в окружении учеников (числом около восьмидесяти). В четвертом ряду, почти под локтем директора — Сальвадор, но в возрасте четырех, а не семи лет. Маленький Сальвадор выглядит очень робким.

В "Тайной жизни" Дали категорически утверждает, что посещал школу Трайтера всего год¹. Вполне возможно, что ему так и казалось, когда он писал свою книгу — то есть тридцатью годами позже. Однако неоспоримые свидетельства доказывают, что он учился там до лета 1910 года, лета кометы Галлея, а затем, уже шестилетним, поступил в другую школу.

Почему, спрашивал себя Дали, его отец, всеми уважаемый, состоятельный нотариус, отдал сына в муниципальную школу для бедных, хотя он мог определить его в частный пансион, более подходящий людям его круга? Дали рассуждал, что его отец, вольнодумец и анархист, не хотел отдавать сына в частное учебное заведение (все они были католическими) и вкладывать в них деньги — это противоречило бы его убеждениям². Вполне возможно также, что дону Сальвадору нравилась личность Трайтера и его репутация человека широких интересов, прекрасного рисовальщика, собирателя старинных вещей, археолога-любителя (об этом пишет Дали в "Тайной жизни"), Трайтер был яростным франкофилом, часто бывал в Париже и привозил оттуда детям удивительные подарки, за что те даже прозвали его "господин Лафайет", по названию большого универмага, где он эти подарки покупал. Единственным его недостатком было то, что он часто бывал в дурном расположении духа³.

В 1952 году Дали возвращается к теме Трайтера, рисуя его воинствующим атеистом:

Мой первый учитель, Трайтер, когда мы были еще совсем маленькими, заставлял нас заучивать такой урок: "Бога не существует", а "религия — это что-то для женщин". Эта идея с самого начала поразила меня. Я находил практическое подтверждение тому: в нашей семье женщины ходили в церковь, а мой отец — свободолюбивый мыслитель — никогда. К тому же, его речь всегда была сочно украшена длиннейшими тирадами ругательств и богохульств⁴.

Атеизм Трайтера не подтверждается источниками, заслуживающими доверия. Мало того — в это трудно поверить, если вспомнить об официальных наградах, так и сыпавшихся на него, пока он был директором начальной школы, тем более что местный священник, отец Кальис дружил с ним⁵. Однако то, что Трайтер не был правоверным католиком, подтверждает его приверженность теории Дарвина. Он даже назвал одну из своих дочерей Дарвиной⁶. Но если Трайтер и в самом деле насаждал атеистические идеи в умах своих воспитанников, то они лишь усиливали неистощимую антикатолическую пропаганду со стороны отца Сальвадора⁷.

Дали признаётся, что острое осознание превосходства над другими учениками муниципальной школы усилило его "природную склонность к мегаломании" (а ее не стоит упускать из виду). Его безукоризненная внешность, благодаря неустанным заботам обожающей матери, должна была действительно представлять собой разительный контраст с другими, менее ухоженными мальчиками⁸.

Два-три эпизода из воспоминаний Дали о Трайтере рисуют его исключительно рельефно. Первое касается тех случаев, когда учитель приглашал его к себе домой после уроков, чтобы похвастаться своими сокровищами (большая семья Трайтера жила в нескольких шагах от Дали — в здании, позднее занятом Музеем Ампурдана, расположенным на углу бульвара). Жилище учителя было магической пещерой, "для меня (говорит Дали) — наиболее мистическим из всех мест, переполняющих мою память. Такой должна быть комната, где работал Фауст". В этом помещении выделялся огромный чудовищный книжный шкаф с необъятным количеством пыльных книг вперемешку с массой "неуместных и разнородных предметов", некоторые из них оказывались наполовину прикрыты книгами, что делало их вдвойне привлекательными. Трайтер вытаскивал на свет длиннющие четки, которые купил в Иерусалиме для своей жены; птичек, вырезанных из масличного дерева с горы Елеонской; или доставал статуэтку Мефистофеля, у которой двигалась рука, державшая светящийся дьявольский трезубец; высушенную лягушку, которая, будучи подвешенной на нитке, служила безошибочным барометром. Были также различные инструменты, возможно, медицинские, чье неизвестное назначение "пугало меня скабрезной двусмысленностью своих отточенных форм"⁹.

На рубеже XIX-XX веков европейцы, особенно средний класс, были охвачены повсеместным увлечением стереоскопическими картинками. Семья Трайтера не была исключением. Гвоздем учительской коллекции чудес, вспоминает Дали, был большой квадратный ящик — "оптический театр":

Я не понимал тогда и до сих пор не знаю, как он был устроен. А сохранившиеся впечатления напоминают мне о волшебном подводном царстве прозрачной воды, колеблющемся и переливающемся всеми цветами радуги. Сами картинки складывались от игры цветных пятен света, льющегося со всех сторон, и переходили одна в другую каким-то необъяснимым способом, словно метаморфозы образов полусна-полуяви. В этом чудесном театрике сеньора Трайтера я и увидел то, что продолжало волновать меня до конца моей жизни¹⁰.

Это описание, видимо, относится к французскому стереоскопу, который вместе с ящиком двойных слайдов, изготовленных в Париже, сохранили потомки Трайтера. Возможно, чудаковатый учитель купил их в одну из своих частых поездок в столицу Франции. Слайды почти полностью совпадают с описаниями Дали¹¹.

Дали вспоминает, что в "оптическом театре" Трайтера его внимание было приковано к серии видов снежной России с куполами церквей и среди прочих — к картинке погони волков с фосфоресцирующими глазами за санями, в которых сидит маленькая русская девочка, закутанная в белый мех:

Девочка смотрела мне прямо в глаза, и выражение ее лица, преисполненного гордости, заставляло сжиматься мое сердце от восторга; ее трепещущие ноздри, как и блеск глаз, делали девочку похожей на неведомого лесного зверька. Это видение дополнялось трогательным контрастом неопределенной сладости и безмятежности, скрытых в овале ее лица и гармоничных чертах, чудесным образом напоминающих мадонн Рафаэля. Может быть, это была Гала? Не сомневался — то была она¹².

Действительно ли Дали увидел маленькую русскую девочку в стереоскопе Трайтера или это было проявление ложной "памяти", для того чтобы доставить удовольствие Гале, его русской жене, и создать миф о предопределенности их союза? У потомков Трайтера сохранилось несколько слайдов с видами России, которые оставили в будущем художнике неизгладимое впечатление до конца жизни. Впечатления от этого магического мира заложили основу увлеченности Дали оптическими иллюзиями, характерными для всего его творчества.

Вспоминая школу Трайтера, художник много пишет о мальчике по имени Бутчакес. Белокурый, голубоглазый, выше Сальвадора, он был самым красивым из учеников, на что наблюдательный Сальвадор сразу обратил внимание. Он украдкой следил за ним, а когда их глаза встречались, кровь быстрее бежала по его жилам. Однажды Бутчакес подошел к Дали и мягко положил руки на его плечи: "Я вскочил, сглотнув слюну не в то горло, и ужасно закашлялся. Но даже обрадовался кашлю — он стал оправданием моему возбуждению и сделал его менее заметным. При воспоминании об этом я всегда вспыхивал как маков цвет"¹³.

Стыд — редкая эмоция в Испании, где дети выражают свою агрессивность или нежность естественно (не так, например, как в Англии), за что их даже поощряют. Испанцы не делают различия между такими выражениями, как "вспыхнуть от стыда" и "краснеть от гнева", и книга Кристофера Рикса "Китс и застенчивость", к примеру, если бы ее перевели, вряд ли была бы понята испанцами. В испанской литературе и поэзии XIX века существует всего несколько сцен с описанием чувства стыда (а в английской литературе таковых великое множество), и потому "Тайная жизнь" Дали, где тема детского стыда разработана в деталях, является уникальным примером испанской автобиографии.

В той же главе Дали пишет, как однажды, после редкостного в Каталонии снегопада, он повстречал девочку, удивительно похожую на ту, которую видел в "оптическом театре" Трайтера. Вот она! Он вдруг увидел ее сидящей на краю фонтана. Охваченный "смертельным стыдом", испуганный, он так и не смог приблизиться к той, которую называет "Галючка" (она явилась ему, как он уверяет, предзнаменованием Галы¹⁴). Встретив ее вновь на улицах Фигераса, снедаемый "непреодолимым стыдом", он решает дождаться наступления ночи и все-таки подойти к ней: "В сумерках, при наступлении темноты я больше не буду испытывать стыд. Я смогу заглянуть Галючке в глаза, и она не увидит, как я краснею"¹⁵. Глубокое переживание стыда как бы подвергает того, кто стыдится, публичному разбирательству или насмешкам, что отмечают многие исследователи проблемы¹⁶. Неудивительно, что Дали описывает именно это ощущение. Галючка смотрит так пронизывающе, что, кажется, видит прячущегося за няней Сальвадора, "делая меня все менее и менее прикрытым, постепенно и неотвратимо подвергая мучительному воздействию этого обожаемого и одновременно приносящего боль взгляда"; ее пристальный взгляд бросает его "в новую ситуацию ощущения выставленного напоказ под взглядом Галючки"¹⁷.

В других местах "Тайной жизни" Дали признает, что боязнь неожиданно покраснеть и переживание собственного стыда стали важными составляющими его личности, именно они отделили его от сверстников и заставили ощутить одиночество. В книге "Стыд и поиски индивидуальности", наиболее авторитетной среди работ на данную тему, Элен Меррелл Линд отводит значительное место описанию "некоммуникативности" стыда как эмоции, не поддающейся вербальному описанию, поскольку "переживание стыда по сути своей изолирует, отчуждает и выталкивает из общества"¹⁸. Линд добавляет, что человек, находящийся под воздействием чувства стыда в данный момент, оказывается не способным к коммуникации, что, в свою очередь, является следствием выброса адреналина в кровь, причем таким образом, что человек испытывает настоятельную потребность убежать или спрятаться куда-нибудь. Все, что можно сделать в этой ситуации, так это "принять независимый вид", замаскировать неудобство, насколько это возможно. Как описано в "Тайной жизни", в возрасте семи или восьми лет у Дали развилась сильная фобия из-за своей склонности неожиданно краснеть, которая разрушала его нормальные отношения с окружающими, включая одноклассников, и заставляла искать способы маскировки этой боязни.

В увлечении белокурым и голубоглазым Бутчакесом Дали концентрирует свое внимание на ягодицах мальчика:

Бутчакес казался мне красивым, как маленькая девочка, но при взгляде на его чрезмерно толстые коленки и увесистый зад, обтянутый чересчур узкими брюками, возникало чувство неловкости. Несмотря на мое смущение, нестерпимое любопытство подталкивало меня смотреть на эти узкие штаны всякий раз, когда из-за быстрого движения они, казалось, вот-вот лопнут ¹⁹.

Зад Бутчакеса еще раз упоминается в "Тайной жизни" как характерная черта этого объекта любви Дали²⁰. Эта деталь показалась бы просто анекдотичной, если бы не картины Дали, подтверждающие его всегдашнюю сосредоточенность на ягодицах. В одной из своих наиболее скандальных картин под названием "Мрачная игра" (1929), шокировавшей скатологической²¹ откровенностью даже сюрреалистов, узкие шорты и узловатые коленки юноши на переднем плане с неизбежностью напомнят описание школьного приятеля Дали.

Дали уверяет, что он и Бутчакес постоянно проявляли взаимную нежность, ласкали друг друга и всегда при расставании обменивались долгим поцелуем в губы. Это, конечно, явное преувеличение, поскольку, выражая свои чувства столь открыто, они наверняка были бы замечены и сурово наказаны Трайтером. К сожалению, Хуан Бутчакес, ставший впоследствии водопроводчиком, так ни с кем и не делился своими воспоминаниями. Когда ему было семьдесят, он узнал, что Дали написал о нем в своей книге, но никакой реакции от него не последовало, и он унес свои воспоминания о Дали в могилу²².

Примечания

1. SL, pp. 36-37.

2. Ibid., p. 36.

3. Ibid., p. 36; в прекрасной коллекции старых фотографий Фигераса, принадлежащей Пере Букседе, есть фотография с изображением нескольких романских капителей из коллекции Трайтера; информацией о Дарвине, Лафайете и о характере Трайтера я обязан Марии Трайтер Сабатер — внучке учителя (из разговора в Фигерасе в октябре 1993 г.).

4. "Миф о Вильгельме Телле (Полная правда о моем изгнании из группы сюрреалистов)", р. 179 (см.: "Библиография", разд. 5). Дали практически слово в слово повторяет этот текст в DG, р. 20.

5. Когда Дали опубликовал свои воспоминания о ее отце в газете "La Vanguardia", Мария Трайтер Колье, его дочь, написала в газету гневное письмо (15 апреля 1972 г.), настаивая на том, что ее отец не был атеистом, и что это могут подтвердить многие из его ныне живущих учеников.

6. Из разговора с Марией Трайтер Сабатер в Фигерасе в октябре 1993 г.

7. Об атеизме и свободомыслии дона Сальвадора см. примеч. 39, а также SL, р. 36; DG, р. 20.

8. SL, р. 36-37.

9. Ibid., р. 40-41.

10. Ibid., р. 41.

11. Стереоскоп находится в собственности Энрике Орио Трайтера в Барселоне, любезно показавшего мне это приспособление.

12. SL, р. 41.

13. Ibid., р. 47.

14. Ibid., pp. 43, 45.

15. Ibid., p. 51.

16. Линд, например, уделяет особое внимание этому аспекту стыда. См.: Lynd, pp. 24, 33, 50, 64, etc.

17. Ibid., pp. 52, 53.

18. Ibid., p. 67.

19. SL, p. 47.

20. Ibid., p. 61.

21. Скатологический (греч.) — связанный с экскрементами, фекалиями, навозом (Примеч. ред.).

22. Romero, Dedalico Dali, p. 10.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница