"Ловля тунца". Льюис Пауэлс
Неподалеку от Розеса находится небольшая бухта под названием Л'Альмадрава, что в переводе с арабского означает "место, где добывают тунца". Самой знаменитой альмадрабой в Испании считалась бухта близ Захара де лос Атунес, недалеко от Альхесираса, которую Сервантес обессмертил в своей назидательной новелле "Ринконетта и Кортадильо". Что же касается Розеса, то его бухта была всего лишь местной достопримечательностью: только небольшое количество голубого тунца могло достигнуть этих мест.
Дали писал в 1967 году, что он узнал об альмадрабе от отца, обладавшего "даром рассказчика — достойным Гомера", и в его юном воображении тогда возникло видение голубых вод моря, кипящих от бешеной пляски сбитых воедино рыб и людей. В довершение всего отец показал ему гравюру неизвестного шведского художника, изображавшую ловлю тунца1. Позже Дали говорил Рейнольду Морзу, что в детстве видел такое кровавое побоище собственными глазами, но это маловероятно, если вспомнить его более ранние признания2. Однако не подлежит сомнению, что Розес, альмадраба и неизвестная шведская гравюра послужили импульсом к созданию огромного полотна "Ловля тунца" (304 х 404 см), которое Дали начал в 1966 году и закончил в следующем сезоне.
"Ловля тунца" стала сенсацией, как только Дали впервые выставил ее в Париже в отеле "Морис" в 1971 году — как центральное произведение выставки "Посвящение Мейсонье". В каталоге (который включал набросок обнаженной девушки с бесстыдно преувеличенными ягодицами)3 Дали написал, что "Ловля тунца" — наиболее изысканное его полотно. Окончательным стимулом к его созданию явилась мысль Тейяра де Шардена о том, что Вселенная конечна во времени и ограничена в пространстве, а вовсе не представляет собою бесконечность, как чаще всего думают. Космос сходится где-то в одной точке, и, по мнению Дали, в определенный момент он сошелся именно в его картине, где сконцентрирована вся "ужасающая энергия" космоса, представленная как в убийцах, так и в жертвах кровавой бойни4.
"Ловлю тунца" купил Поль Рикар, с которым произошла история, прекрасно иллюстрирующая превратности судьбы. На своей яхте он зашел в Порт-Льигат, чтобы купить акварельные краски, и вдруг обнаружил, что готов выложить 280 тысяч долларов за огромное полотно. Немного времени спустя картина была у Рикара украдена, что чрезвычайно польстило Дали, поскольку эта кража вызвала большой резонанс. В дальнейшем же выяснилось: вор просто хотел доказать, что может элементарно вынести полотно такого размера! Что и случилось5.
Во время работы Дали над "Ловлей тунца" (летние сезоны 1966 и 1967 годов) художника посетил французский писатель Льюис Пауэлс, с которым они были знакомы пятнадцать лет. Пауэлс, впервые попавший в Порт-Льигат, был очарован мысом Креус, ибо здесь он осознал — творчество Дали можно понимать только на фоне этого необыкновенного ландшафта, сформировавшего образ его мышления. Пауэлс записал на магнитофон беседы с художником и использовал их в своей книге монологов Дали, которую назвал "Страсти по Дали" (издана в марте 1968 года). К сожалению, книга не передает всего своеобразия речи художника. Пауэлс объясняет в предисловии, что пересказал "простым языком" то, что, конечно, не было простым на самом деле, сделав фразы короткими, емкими и доходчивыми (слог же Дали этим никогда не отличался). Книга, однако, является не пересказом монологов Дали, а скорее их переосмыслением ("Это внутренний Дали, увиденный мною", — объясняет Пауэлс)6. К тому же это новый взгляд на Дали как на человека, уверенного в том, что его "утробно пророческая" личность замечательна не меньше, чем его картины. Он говорил Алену Боске: "Картина — ничто по сравнению с той магической силой, которую я постоянно излучаю"7. Дали, в изложении Пауэлса, настаивает на том, что он "человек, обладающий видением мира и космогонии и наделенный способностью схватывать конечную суть вещей". Он — "единственный вселенский, классический художник" на Земле, и его картины — неважно, "небрежно они написаны или нет", — синтезируют великое множество элементов, рожденных его умом и чувством. Становилось ясно, что именно таким Дали решил видеть себя8.
Из книги видно, как напряженно и глубоко Дали-каталонец чувствовал в себе испанские корни. "Мои предки — каталонцы, мой гений также происходит из Каталонии, страны золота и аскезы", — убеждает он нас9. В Испании вообще бытует представление о жадных каталонцах (этакие испанские шотландцы). По этому поводу ходит множество шуток. Каталония — единственная область в Испании, где собравшуюся за общим столом компанию не угощают выпивкой за свой счет. В Каталонии больше банков, чем во всей остальной Испании. Говоря о своем нежелании расставаться с деньгами, Дали всегда приписывал это каталонским корням.
В качестве приложения, по настоянию Дали, Пауэлс включил в книгу пассаж о Каталонии, написанный Франсеско Пухолем, малоизвестным каталонским философом, чьими работами восхищался художник. Он часто пересказывал этот пассаж на званых обедах, чтобы гости могли вдоволь посмеяться:
Многие каталонцы заплачут тогда от простой радости; и люди должны будут высушить их слезы своими носовыми платками. И поскольку они — каталонцы, все их расходы, куда бы они ни шли, будут кем-то оплачены. Каталонцев будет так много в мире, что у остальных людей не хватит места в домах для проявления гостеприимства, и они станут размещать каталонцев в гостиницах, а это лучший подарок каталонцу во время путешествия.
В конечном итоге и по здравом размышлении станет очевидным, что лучше родиться каталонцем, чем миллионером. И поскольку внешность обманчива, даже если каталонец невежествен, как осел, люди будут считать его ученым человеком из благоговения перед истиной. Когда Каталония станет царицей и хозяйкой мира, наша репутация будет именно такой, а восхищение нами — так безгранично, что многие каталонцы будут не в силах признать, откуда они родом, и начнут маскироваться под иностранцев.
Несомненными достоинствами и Пухоля, и Дали были ирония, насмешливость, несерьезность. Дали забавлялся двусмысленностями, связанными с его испанским и каталонским происхождением, и выжимал максимум смешного из столь счастливых обстоятельств, походя раздражая каталонских националистов. Монархические же настроения Дали попросту напугали их, что хорошо показано в книге Пауэлса. В 1947 году Франко обнародовал закон о преемственности, который провозглашал Испанию монархией. Этот новый закон, однако, не имел никакого отношения к реставрации Бурбонов, и если бы у Франко был наследник, то в принципе он мог бы наследовать королевство. Единственным условием, которое устанавливал закон, было то, что Дон Хуан де Бурбон-и-Баттенберг, сын Альфонсо XIII (умершего в 1941 году в Риме), не может стать новым королем. В 1949 году сын Дона Хуана — Хуан Карлос — прибыл в Испанию, чтобы получить образование под патронажем Франко. Каудильо, в свою очередь, так полюбил мальчика, что к 1966 году уже никто не сомневался, что он назначит Хуана Карл оса своим наследником. Дали также придерживался этого мнения, и события 1969 года показали, что он был прав.
Если верить Пауэлсу, Дали считал, что наступающая монархия должна быть абсолютной, а не конституционной, и скорее средневековой, провозглашающей божественный закон как само собой разумеющееся. Казалось, Дали, в отличие от многих других почитателей Франко, не мог до конца осознать, что восстановление монархии в стране в действительности будет означать возвращение к демократии. Монархия прекрасно вписывалась в его представления о наследственности, которыми художник был захвачен с момента открытия ДНК. По глубокому убеждению Дали, Крик и Уотсон своим открытием нашли "оправдание" монархической наследственности как идеальной системы упорядочения человеческого бытия. Это было вопросом чистой биологии10.
Итак, Дали был пылким монархистом. И поскольку форма купола является символом монархии, как он полагал в то время, то, естественно, его музей в Фигерасе должен быть коронован величественным куполом, а не оставаться открытым, как планировалось вначале. В американских журналах Дали не раз встречал изображения геодезических установок, разработанных Б. Фуллером. Это вполне соответствовало тому, что он хотел установить в Фигерасе. Но Фуллер был недоступен. Тогда Дали связался с Эмилио Пересом Пиньеро, блестящим молодым испанским архитектором. Они поняли друг друга с первого слова, и Пиньеро согласился разработать "монархический покров" для Театра-Музея. Сейчас этот прозрачный, безупречный по форме купол является одной из наиболее ярких достопримечательностей Фигераса.
Примечания
1. См.: Descharnes and Neret, Dali, II, p. 567.
2. Morse, Animal Creckers, p. 237.
3. Fornes, "Dali y los libros" ("Дали и книги"), p. 67; Descharnes and Neret, II, p. 567.
4. См.: Descharnes and Neret, Dali, II, p. 567.
5. Secrest, p. 195.
6. In Les Nouvelles Litteraires, цит. по VPSD, p. 167.
7. Dali and Pauwels, p. 108; Bosquet, Dali desnudado, p. 26.
8. Dali and Pauwels, p. 108.
9. Ibid., p. 125.
10. Ibid., p. 182.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
