Взлет и война

Дали вернулся в Европу, чтобы наблюдать за постановкой Русским балетом "Вакханалии", премьера которой должна была состояться в Лондонском "Ковент-Гарден" (а не в Париже) в середине сентября. В начале августа он и Гала отправились на отдых в местечко Фон Роме, курорт с целебным источником во французских Пиренеях, неподалеку от пограничного испанского городка Пуигсерда, где и остановились в "Гранд-Отеле".

Отсюда Гала писала Эдварду Джеймсу о печальной участи "Сна Венеры". В отличие от него, "Вакханалия" получилась великолепно, говорила она, Дали работал в бешеном темпе, заканчивая последние штрихи постановки, финансируемой герцогом Шернади. Гала выражала надежду, что они смогут остановиться у Джеймса на Уимпол-стрит во время премьеры¹. Однако представление в Лондоне так и не состоялось. Первого сентября Гитлер напал на Польшу, а Англия и Франция объявили войну Третьему Рейху. Русский балет перенес свои гастроли в "Метрополитен-Опера".

Дали спешно вернулись в Париж. Десятого сентября они получили телеграмму от Джеймса, который был сильно обеспокоен судьбой принадлежавших ему картин, оставленных на хранение компании "Tailleur et Fils". Предположив, что супруги Дали поедут в Нью-Йорк вместе с Русским балетом на премьеру "Вакханалии", он просил их взять картины с собой, обещая оплатить перевозку².

Однако чету Дали занимали другие проблемы. Они стремились поскорее покинуть Париж и, упаковав наиболее ценное имущество, в скором времени уехали к морю в Аркашон, близ Бордо, где арендовали большую виллу Фламберже (Бульвар де ля Плаж, 131). Позже Дали говорил, что выбрал Аркашон из-за его знаменитых устриц, прекрасной бордоской кухни Бордо и близости к испанской границе — на тот случай, если придется спасаться бегством. Марсель Дюшан и художница Леонор Фини уже жили поблизости, также покинув Париж, и вскоре сюда приехали многие художники и друзья, среди них — Коко Шанель³.

Второго октября Гала ответила на телеграмму Джеймса, которую нашла "очень краткой и не очень дружелюбной". О картинах она вообще не упоминала⁴. Это сделал Дали несколько дней спустя. Вывезти их в Аркашон оказалось невозможным, писал он, но они взяли с собой "Геодезический портрет Галы". Дали просил Джеймса выслать поддельное приглашение в Нью-Йорк ему как "продюсеру" "Сна Венеры" (который в то время шел в Нью-Йорке). С таким документом гораздо легче получить визу, уверял он. Джеймс немедленно согласился⁵.

Леонор Фини, которую Дали знали еще по Парижу, была очень забавна. "Там, где Фини, там шутки и смех", — говорил Поль Элюар⁶. Сейчас она оказалась еще и полезной, поскольку у ее друга был большой американский автомобиль, который Гала тут же приспособила к загородным поездкам и посещениям отличных ресторанов в Бордо. Фини обратила внимание на то, что Гала редко улыбалась, да и то лишь насмешливо⁷.

Вероятно, Гала несколько раз ездила в Париж, чтобы проследить за хранением картин, которые она доверила, вслед за Эдвардом Джеймсом, фирме "Tailleur et Fils". Во время одной из таких поездок она продала Пегги Гуггенхайм "Рождение текучих желаний". Остальные картины Гала в конце концов перевезла в Аркашон и сдала на хранение на один из складов в пригороде Бордо⁸.

В то же время у "Метрополитен-Опера" возникли почти непреодолимые трудности с постановкой "Вакханалии". Коко Шанель, которая на протяжении нескольких месяцев в Рокебрюне трудилась над костюмами, заявила, что не пошлет их в Америку до тех пор, пока туда не приедет Дали, — только он сможет проследить на месте за подгонкой костюмов. Однако Гала не могла позволить художнику пересечь океан в военное время. Эдвард Джеймс пытался уладить недоразумение как мог. Двадцать пятого октября он телеграфировал Дали, что мадам Каринская, знаменитый нью-йоркский модельер, могла бы воспроизвести эти костюмы по фотографиям. Мясин сказал, что если не удастся поставить балет к ноябрю, провал обеспечен. Быть может, Дали желает, чтобы Джеймс гарантировал полное соответствие его эскизам? Джеймс опасался, что костюмы начнут делать без Дали, а было бы лучше, если бы художник наблюдал за всем сам. Джеймс добавил, что был бы рад взять на себя поиски карликов к ложу Венеры, тем более что у него были знакомые карлики — весьма милые люди⁹. Ответ Дали от 28 октября больно задел Джеймса, он так никогда и не смог забыть обиду. Дали написал ему, что просит его "не лезть куда надо и не надо", если он все еще ценит их дружбу. Нужно уговорить Мясина отложить премьеру¹⁰. Джеймс ответил не менее гневно. Он благодарил Дали за его "деликатные манеры" и сообщал, что остановить Мясина невозможно — у него все права на постановку, но если же он, Джеймс, и пытался вмешаться, то лишь для того, чтобы защитить права и репутацию Дали. Несмотря на обиду, Джеймс вновь предлагал свою помощь. Если Дали пожелает, он может попросить своего человека сопровождать костюмы, сделанные Шанель, из Европы в Нью-Йорк¹¹.

Однако нервозная переписка между ними на этом не закончилась, Джеймс в конце концов принял требование Дали не участвовать в дальнейшей подготовке балета и вскоре сбежал от этой суматохи из Нью-Йорка в деревню. Его дневниковые записи и черновики писем свидетельствуют о том, что он был глубоко уязвлен подобным отношением Дали. Разве он не был ему настоящим другом? Разве он когда-нибудь предавал его? Как мог Дали так поступить с ним? И прочее. С большим опозданием Джеймс начал понимать, что благодарность — одно из тех чувств, которые вовсе не свойственны Сальвадору¹².

Шанель наотрез отказывалась отослать костюмы в Америку, и поскольку до первого представления, назначенного на 9 ноября, оставалось всего четыре дня, администрация балета спешно приступила к замене. Как и предполагал Джеймс, премьера едва не провалилась, практически все было пущено на самотек. Однако зрители, кажется, не обратили внимания на огрехи, за исключением сорокаминутного перерыва между первым и вторым действиями. Некоторые костюмы мадам Каринской не были готовы к началу представления — такси продолжали сновать взад и вперед между ее ателье и театром даже после того, как подняли занавес, некоторые балерины вообще не явились в театр, а те, что все-таки вышли на сцену, были просто в трико. На самой Венере, роль которой исполняла Нини Тайлейд, были чулки телесного цвета, которые произвели сенсацию. Но Джон Мартин, критик "New York Times", был разочарован. "Признать этот балет серьезным экспериментом в области психоанализа или в целом важной для искусства работой было бы губительной ошибкой" — таково было его суждение¹³.

Дали не хотел замечать возрастающего раздражения в письмах своего многострадального патрона; в конце года он сообщил Джеймсу о происшедшей с ним радикальной перемене и о твердом намерении истребить всякое легкомыслие из своей жизни. Сейчас принималась в расчет только способность творить, писал он, чему он полностью готов посвятить себя, используя "суровую, неумолимую и блистательную строгость". За эти четыре месяца он сделал больше, чем за последние четыре года. Джеймсу не следует забывать, что Пикассо создал кубизм во время прошлой войны. "В моем уже почтенном возрасте, — шутил Дали, — я стою перед выбором: либо сейчас, либо никогда". Затем он сетовал по поводу неудач со "Сном Венеры", а теперь и с "Вакханалией", намекнув на то, что именно Джеймс давал ему плохие советы, и заявил, что впредь он, Дали, не проявит подобной "слабости".

Художник обосновал свое намерение стать сильным, ссылаясь на представление о нем Лорки, выраженное в "Оде Сальвадору Дали". В первых строках этой поэмы Лорка упомянул об "импрессионистской мгле", которой тщательно избегали кубисты и, вслед за ними, Дали. Художник теперь уверял Джеймса, что "ужасная мгла" замешательства и смущения будет изгнана из его жизни. Далее он просто цитировал строку: "Чистейшая душа, ты живешь на мраморной новой глади", видя в ней призыв к новому классицизму¹⁴. Намек на оду мы находим в письме к еще одному другу Дали того времени. Художник сообщал также, что он и Гала ведут поистине "единоутробное" существование на своей вилле и что он приступил к некоторым очень серьезным работам с "великой жаждой ограничений, четких контуров, отчаянного и совершенного реализма". Эта фраза перекликается со строкой Лорки: "Жажда формы и границы владеет нами"¹⁵. Заимствования, сознательные или нет, показывают, насколько сильно великое произведение Лорки влияло на самооценку Дали.

В течение нескольких месяцев Джеймс и супруги Дали продолжали упрекать друг друга по поводу "Сна Венеры" и "Вакханалии". Джеймс просил Дали не забывать о том, что он потерял на этом проекте от двадцати пяти до тридцати тысяч долларов¹⁶. В марте 1940 года Дали радостно сообщил ему, что создал несколько настоящих шедевров ("ты увидишь!") и что они с Галой планируют приехать в Соединенные Штаты осенью. Что касается картин Джеймса, находящихся у "Tailleur et Fils", то Дали советовал переправить их в Америку морем. Это могло бы сослужить хорошую службу и самому художнику, поскольку некоторые из этих работ было бы неплохо показать на его следующей выставке в Нью-Йорке. Дали приводила в восторг мысль о предстоящей поездке в Соединенные Штаты, где его "Декларацию независимости воображения и прав человека на собственное сумасшествие" перепечатала даже провинциальная пресса¹⁷.

Поскольку над Францией все более нависала угроза войны, Джеймса и Каресс Кросби очень тревожила безопасность Дали и Галы. Каресс обещала помочь в издании "Тайной жизни" Дали в нью-йоркском издательстве "Дайал Пресс" (что наверняка обсуждалось во время его последнего визита в Америку) и спрашивала, как продвигается работа. В мае она писала:

Я очень рассчитываю на то, что ты и Гала приедете ко мне в загородный дом в Боулинг-Грин, Вирджиния. Для вас уже приготовлены комнаты, которые ждут вас... Это очень спокойное место для тебя и твоей работы. Я слышала, что у вас обоих уже достаточно материала для книги мемуаров, которую я намерена выпустить в скорейшем времени. Вам совершенно необходимо приехать сюда на лето, чтобы работать над книгой вместе со мной¹⁸.

Если Дали нужен был дополнительный повод, чтобы срочно отправиться в Америку, то он появился 14 июня 1940 года — день, когда гитлеровские войска оккупировали Париж, вызвав массовый исход французов через южные границы. Супруги впали в панику, вспоминала Леонор Фини. Гитлер уже не казался художнику таким оригинальным, а его нежное тело — таким соблазнительным. Сальвадор от страха стал напиваться, построил в саду бомбоубежище и даже начал интересоваться бронежилетами¹⁹. Когда войска нацистов подошли к Бордо, Дали поспешно бежали в Испанию и успели пересечь границу прямо под носом завоевателей, которые подняли над Эндайей флаг со свастикой 28 июня и были тепло встречены представителями режима Франко²⁰. Среди вещей, которые супруги бросили в спешке, была и рукопись "Трагический миф об "Анжелюсе" Милле", обнаруженная только много лет спустя.

В то время как Гала, взявшая на себя практическую сторону их жизни, уехала в Лиссабон для организации поездки в Нью-Йорк, Дали отправился в Фигерас повидаться с родными. Он нашел их угнетенными после пережитой Гражданской войны и услышал рассказ о мучениях Анны Марии в лапах прокоммунистической Военно-разведывательной службы. Фигерас бомбардировала франкистская артиллерия. Отступающие республиканцы, со своей стороны, предприняли неудачную попытку взорвать крепость, разрушив при этом большую часть города.

Дали совершил кратковременную поездку в Кадакес, где встретил Лидию в хорошем настроении, радующуюся "ее войне". Как красные, так и фашисты оставили многочисленные надписи и рисунки на стенах их дома в Порт-Льигате, увековечив ход военных действий. Затем Дали посетил на короткое время Мадрид, где остановился в отеле "Палас", месте своих бесчисленных попоек с Бунюэлем и Лоркой. Там он встретился со старыми знакомыми, ставшими видными фалангистами: писателем Эухенио Монтесом (автором восторженного отзыва об "Андалузском псе" в "La Gaceta Literaria" в 1929 году) и Рафаэлем Санчесом Масасом, специалистом по итальянскому Возрождению. Виделся он и еще с одним ведущим фалангистом — поэтом и эссеистом Дионисио Ридруехо²¹.

То были дни высшего расцвета режима Франко, когда газеты ежедневно вещали, что гитлеровцы вот-вот займут Великобританию. Поражение Франции было встречено испанскими властями с одобрением, и для нации стало ясно, что в союзе с победоносным Гитлером и Муссолини Испании суждено стать участницей создания новой Европы и удовлетворить свои имперские амбиции, вторгнувшись в Африку и возвратив Гибралтар²².

Дали склонялся к тому, чтобы вернуться во франкистскую Испанию, о чем говорят его письма Бунюэлю. Энтузиазм сторонников Франко, с которыми он столкнулся в Мадриде, и эйфория, отличавшая их речи, произвели на него большое впечатление. Эта партия, писал он Каресс Кросби, была, без сомнения, наиболее "интеллигентной", вдохновенной и самобытной партией нашего века! Дали пророчествовал, что Испании суждено стать духовной спасительницей остального мира²³. Рассказывал он и о том, что "блистательные члены" Фаланги предлагали ему вступить в их партию, однако он отклонил это предложение²⁴.

В "Тайной жизни" Дали напишет, что после трех лет разрушительной войны нашел страну "в руинах, величественную, опустошенную, но не утратившую веру в свое высокое предназначение, в трауре, но с сердцем, горящим как алмаз"²⁵. Дали, однако, "забыл" упомянуть, что этот траур был особо впечатан в сердца простых испанцев — горем, отчаянием и унижением. В его письме Каресс не было ни слова о волне массовых казней невинных людей, прокатившейся по стране. Что же до "возрожденной веры в свое высокое предназначение", это был все тот же фашистский фетиш, который воспевали в своих печатных текстах летом 1940 года Монтес, Санчес Масас, Ридруехо и им подобные.

До Эдварда Джеймса дошли слухи об аресте Дали в Испании, и, помня о судьбе Лорки, он чрезвычайно встревожился. Восьмого июля он дал телеграмму Франклину Рузвельту с просьбой провести расследование. Ему сообщили, что, по данным американского посольства в Мадриде, Дали остановился в отеле "Палас" и намерен уехать из Испании в Лиссабон 17 июля. Правда, к моменту получения ответа Гала уже успокоила Джеймса, сообщив ему, что Дали ждет визы в Мадриде. Когда художник вскоре после этого прилетел в Лиссабон, он телеграфировал Джеймсу, что провел в Испании "чудесное время", и просил пятьсот долларов. Джеймс, естественно, не мог отказать²⁶.

Пресса иногда упоминала о посещении Дали родины, однако от этих репортажей остались весьма обрывочные сведения. Писатель Карлос Сентис в барселонском еженедельнике "Destino" ("Судьба") язвил, что толпы богатых беженцев заезжали в Мадрид по пути в Лиссабон, замечая, что и Дали, "супермен этого мира", был в их числе²⁷. Тот же журнал сообщал, что Дали посетил Прадо, где, по-видимому, заявил о своем намерении "изменить направление и стиль своей живописи — настолько сильным было впечатление от увиденного им в Испании нового порядка"²⁸.

В то время в Лиссабоне у власти стоял диктатор Антониу ди Оливейра Салазар. Столица Португалии гудела как улей от слухов и противоречивых новостей, растущих как снежный ком с прибытием все новых и новых беженцев из Европы. Дали вспоминал в "Тайной жизни", что невозможно было предугадать, с кем ты столкнешься в следующую секунду. В числе эмигрантов были такие близкие друзья, как Ман Рэй, Эльза Скьяпарелли и Хосеф Мариа Серт. Затем приехал и Рене Клер с женой. Ожидался приезд Джулиана Грина. Конечно, не было недостатка и в коллаборационистах. К последним принадлежал и принц Виндзорский, который секретно сотрудничал с немцами и надеялся на восстановление своего трона. Он только что совершил широко разрекламированный визит в Испанию, после чего отправился на Багамы для вступления на пост генерал-губернатора, куда Британское правительство послало принца в надежде оградить себя от его интриг²⁹.

Дали и Гале удалось получить места на пароходе "Экскембион" .Американского Экспортного Пароходства, на котором в начале августа супруги отбыли в Нью-Йорк. Им не суждено было увидеть Европу целых восемь лет³⁰.

Примечания

1. Письмо Галы Эдварду Джеймсу от 5 августа 1939 г. (EJF).

2. EJF.

3. SL, pp. 381-384.

4. EJF.

5. Ibid.

6. Levy, Memoir of an Art Gallery, p. 168.

7. Свидетельства Фини см.: Vieuille, p. 181; Secrest, p. 175.

8. Etherington-Smith, p. 293.

9. EJF.

10. Ibid.

11. Ibid.

12. Ibid.

13. Lowe, p. 149; Etherington-Smith, p. 295.

14. EJF.

15. VPSD, p. 88.

16. EJF.

17. Ibid.

18. CoNovan, p. 73.

19. Vieuille, p. 181; Secrest, p. 175.

20. "Знамена Рейха развеваются над франко-испанской границей" (Pueblo, Madrid, 28 June 1940, p. 2).

21. SL, pp. 384-390.

22. См.: Rodrigues-Puertolas, pp. 347-348.

23. Etherington-Smith, p. 305.

24. Bosquet, Dali desnudado, p. 13.

25. SL, p. 384.

26. EJF.

27. Карлос Сентис: "Замки Испании и простота по-неоамерикански" (Destino, Barcelona, 17 August 1940, pp. 1-2).

28. "Тайные слова" (ibid., 24 August 1940, p. 11).

29. SL, p. 391.

30. VPSD, p. 88.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница