Глава 13

Сальвадор снова в Мадриде в окружении цвета испанской интеллигенции, замечательных друзей. Студенческая Резиденция, собравшая их в те годы, сыграла важную роль в формировании творческой индивидуальности брата. Он встретился там и тесно общался с Эдуардо Маркиной, Федерико Гарсиа Лоркой, Эухенио Монтесом, Эрнесто Альфтером, Мельчором Фернандесом Альмагро, Мануэлем Абрилем, Клаудио Диасом, Бенхамином Паленсией, Рафаэлем Баррадасом, Морено Вильей, Рафаэлем Альберти и многими другими достойными и талантливыми людьми — всех не перечислишь. Конечно, и он был им интересен как человек и как художник. Брат умел дружить, и новых друзей он принял всем сердцем.

Ученье в Академии Сан-Фернандо давалось Сальвадору легко, работы его вызывали всеобщее восхищение. Но, к величайшему нашему сожалению и изумлению, ему пришлось оставить Школу Изящных Искусств¹. Получив известие о том, что брат исключен, мы просто не поверили — не может быть! За что исключать лучшего и самого прилежного из студентов? Случилось же вот что.

В Академии несправедливо обошлись с Васкесом Диасом — его не удостоили звания профессор живописи, на которое он имел куда больше прав, чем все прочие преподаватели, вместе взятые. И когда об этом (а точнее, о том, что звание присваивается другому) объявили на собрании в актовом зале, Сальвадор в порыве негодования встал и в знак протеста вышел, хотя ректор еще не закончил свою торжественную речь. После ухода брата в зале поднялся шум — студенты бурно выражали свое несогласие с решением ученого совета. Сальвадора, естественно, сочли зачинщиком и вдохновителем беспорядков, хотя он понятия не имел о том, что стряслось после его ухода.

Для отца исключение Сальвадора из Академии оказалось тяжелым ударом. Рушились его планы относительно будущего сына: не имея диплома, он не сможет преподавать и тем обеспечить себе достойный заработок, позволяющий посвятить все оставшееся время искусству. Прежде всего отец решил выяснить причину исключения и возможности восстановления. Для этого в Мадрид отправилась тетушка (к тому времени она стала женой нашего отца). Ее письма успокоили нас. Тетушка беседовала о Сальвадоре с преподавателями и художниками, и все они в один голос твердили, что брата ожидает большое будущее. Она дословно записала слова Ромеро де Торреса: «Дали необычайно одаренный живописец. Не может быть и речи о том, чтобы он занялся другим делом. У него есть талант и призвание. Дали — художник милостью Божьей. Его ждет слава, в этом нельзя усомниться». И отец, удостоверившись в том, что не ошибся, поверив в талант Сальвадора, стал постепенно успокаиваться.

Сальвадор Дали с сестрой. 1925

Понятно, что, узнав об исключении, он поначалу впал в отчаянье: вдруг его убежденность — лишь отцовское ослепление, и лучезарные надежды тщетны? То были черные дни для отца. И все же мало-помалу в нем, наделенном от природы тонкой интуицией (почти ясновидением!) и несомненной способностью находить единственно верное решение, подспудно зрела уверенность: именно теперь, когда обстоятельства так неблагоприятны, Сальвадор и станет художником. Другого пути для сына нет.

Письма тетушки укрепляли эту уверенность. Она писала уже не столько об исключении, сколько о будущем. Помню, одно из писем заставило нас рассмеяться — а мы уж и забыли, когда последний раз от души веселились! Тетушка описывала поездку в Эскориал: «Эль Греко произвел на Сальвадора в буквальном смысле слова сногсшибательное впечатление: он рухнул на пол, распростерся, раскинув руки, и долго смотрел на полотно».

Из письма тетушки мы узнали причину исключения и вздохнули с облегчением. Отец нисколько не рассердился на Сальвадора, скорее наоборот, поступок сына пришелся ему по душе. Мы с нетерпением ждали приезда тетушки — хотелось выслушать ее рассказ, расспросить о подробностях и вникнуть в каждую мелочь. Когда же в Фигерас вернулся Сальвадор, отец встретил его с распростертыми объятиями и подтвердил свою готовность и впредь всячески помогать ему на избранном пути.

О том же, как отец выполнял задуманное, свидетельствует история возникновения нашего сада в Кадакесе, которую я хочу рассказать. Помню, когда я была маленькой, позади нашего дома сразу начинался скалистый уступ. И отец чуть ли не каждый вечер на закате — а солнце садилось прямо за скалы — глядел на них в долгом раздумье. О чем он размышлял? Мы никогда бы не догадались, если б в один прекрасный день он не объявил:

— Здесь будет сад!

Какой сад?! Голый гладкий камень, ни земли, ни влаги, ничего. Сколько ни шарь по расселинам, и горсти песка не наскребешь.

С. Дали. Портрет девушки. 1925

И все же сад зазеленел. Только отцовский характер мог превратить отвесную каменную пустошь в цветущий сад, правда, похожий больше на зеленую стену — так круто поднимался он ввысь, укрывая цветочным ковром скалу.

Сосны, олеандры, герани и посреди сада широкая каменная лестница, обсаженная кипарисами. На ступеньках там и сям прилепился плющ. Из-за лестницы и плюща пейзаж напоминает итальянский. Симметрично, в согласии с каноном расставлены горшки с геранями.

В нашем саду, любимом отцовском детище, есть и водоем — уголок в романтическом духе. Сразу за домом, между скал, увитых плющом, на водной глади колышутся кувшинки, почти у самой воды цветут ирисы и рядом высится кипарис. Строгий, точеный силуэт — я не знаю дерева красивее нашего кипариса.

Вечерами отец любил сиживать в саду. О чем он думал, слушая, как журчит вода, перекатываясь с камня на камень? Иногда казалось, что он сам изумляется, глядя на этот сад, взращенный его упорством и романтической верой в воплощение мечты. Свершилось чудо — забил источник из бесплодной скалы... И правда, на самом верху, у края лестницы примостился маленький фонтан. Какая радуга стоит над ним на рассвете и на закате! Какие перламутровые брызги рассыпает он под луной!

Вот характер нашего отца в действии, поразительно упорный и восторженный. Так что его поддержка, раз уж он поверил в призвание брата, была надежной опорой.

В городе нашу семью не причисляли к богатым. Отец наш, нотариус, всю жизнь зарабатывал своим трудом и знал цену деньгам, но, если Сальвадору что-нибудь требовалось для ученья, для развития его таланта, отец неизменно проявлял щедрость.

Все мы понимали, что важнее всего предоставить возможность дару Сальвадора свободно развиваться. Он рос, менялся от картины к картине. И вскоре от чистого кубизма вернулся к пейзажам, но они стали другими — выверенными кубизмом.

Едва брат увлекся графикой, как тут же в доме появилось все необходимое для занятий, включая станок. И, естественно, отец сразу же пригласил сеньора Нуньеса, первого учителя Сальвадора (не только прекрасного рисовальщика, но и умелого гравера), обучать сына техническим тонкостям.

Отец сделал для будущности Сальвадора очень много. Но как жаль, что не всем его планам суждено было осуществиться. Обиднее всего, что не состоялось путешествие в Италию, о котором мы столько мечтали. Виной тому сюрреализм и худшая из бед, принесенных им нашей семье, — разрыв наших душевных связей с Сальвадором.

Примечания

1. ... оставить Школу Изящных Искусств. — В 1923 году Дали был исключен и больше года провел в Фигерасе и Кадакесе. В Академию он вернулся только в сентябре 1924 года. 14 июня 1926 года он был исключен вторично и окончательно. Об этом подробно (и правдиво) рассказано в «Тайной жизни Сальвадора Дали».

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница