Пролог
Появлением на свет этой книги я обязан многим людям. Во-первых, если бы Сальвадор Дали Доменеч умер в детстве, как умер Сальвадор Дали Доменеч, младший брат и первоначальный набросок будущего маэстро, моя книга никогда не была бы написана.
Она также не состоялась бы, если как-то прекрасным летним днем 1983 года Марсель Мартинес не пригласил бы Анну Пасек, Эдуардо Рохаса и меня отведать грибной салат и камбалу по-пармски. Я слишком разговорился тогда и рассказал о двух Дали Доменеч: Дали-Божественном и Дали-несостоявшемся. И друзья стали меня уговаривать написать книгу — я им этого не простил, но признаю, что без Анны, Марселя и Эдуардо этой книги не было бы или она была бы совсем другой.
Среди тех, кому я благодарен, — Жоан Льярк, Елено Санья, Рафаэль Сантос Торроэлья, Луис Ромеро, Мария Долорес и Джованни Кантьери, профессоры Жоан Гильямет и Педро Кампа, Пилар и Микел Капальерас, Катрин Иване, Исабель и Рафаэль Боррас, Тереса Албреда, Анна Кузи, Валенти Понт, Арманд Табернеро, Жозеп Карбо, Марти Коста, Фермин Видал, Жоан Грау, Ян Гибсон, Хулио Себастьян, Мигель Утрильо, Рамон Гаррига, Пилар Харайс, Рафаэль Абелья, Хесус Доминго, доктор Жазинт Ревентос Конти, Хосе Луис Вила-Сан-Хуан, доктор Антони Пужвер и Рамон Серрано Суньер. Им обязан я сведениями о выдающемся художнике и необычайном человеке, который рождался дважды, обожествлял самого себя, заставил Запад воспринимать действительность так, как она преломлялась в его сновидениях, возмущал и развлекал мир своими выходками и умер после мучительной, бесконечно долгой агонии в замке в Ампурдане1, побывав за свою жизнь анархистом, коммунистом, кубистом, сюрреалистом, академиком, мистиком, монархистом и маркизом де Пубол.
"Мифический и магический мир Сальвадора Дали" продолжает трилогию, начатую "Мифическим и магическим миром Пикассо" (1984), которую я надеюсь когда-нибудь — когда Бог даст — закончить книгой о Гойе. В этих книгах я пользовался — с неизбежными допущениями — биографическим методом, предложенным Ортегой в работе "Гёте изнутри". Другими словами, я старался получить что-то вроде палимпсеста2, где личность художника просвечивает сквозь его картины, непостижимые без понимания того, что же представлял собой создавший их человек. Это оказалось бы невозможным, не будь жизнь Дали отражением его творчества. Утверждение, что лучшая автобиография художника — полное собрание его работ, несмотря на избитость, тем не менее истинно. Такой подход представляется мне вполне обоснованным, когда речь идет о Дали, Пикассо или Гойе, натурах чрезвычайно сложных, противоречивость которых не просто выплескивается на полотна, но, проявившись в таких шедеврах, как "Метаморфоза Нарцисса", "Девушки с улицы Авиньон" или "Пословицы", сглаживается и смягчается.
Вряд ли оправданно применение биографического метода, предложенного Ортегой, когда речь идет, скажем, о Миро или Сурбаране, потому что живопись этих художников отражает личность, находящуюся в полном согласии с собой. Дали же никогда не мог примириться со своей внутренней сущностью, потому что когда он пытался поглубже заглянуть в собственную душу, то обнаруживал там чужака — покойного брата, тезку и двойника. Как мы увидим, Дали неоднократно говорил о страшной личной драме, каковой являлось для него это другое, исчезнувшее "я" — человек, который пришел в мир раньше него, носил те же имя и фамилию и в жилах которого текла та же кровь. По крайней мере однажды, на лекции в парижской Эколь Политекник3, Дали скажет, что его искусство и его экстравагантные выходки порождены именно этим обстоятельством.
В третьей и последней части "Мифического и магического мира Сальвадора Дали", "Любовник", говорится о сложных взаимоотношениях художника с Лоркой. Эти отношения очень удачно анализируются в книге Рафаэля Сантоса Торроэльи "Мед слаще крови. Лоркианский и фрейдистский периоды Дали", вышедшей в 1984 году в барселонском издательстве Сейкс-и-Барраль. Об эротическом характере этой amitie amoureuse4 Дали рассказывал Алену Боскэ, а одно из писем Лорки к Себастья Гаску5, где поэт сравнивает Дали не больше не меньше как с Иисусом Христом, не оставляет сомнений относительно пылкой любви Лорки к художнику. Гомосексуальный характер этой дружбы никого не интересовал бы, не появись в результате крупнейший поэт и крупнейший художник Запада XX века. И хотя некоторые из их современников настаивают, что еще в отроческие годы Дали и Лорка проявили одаренность не меньшую, чем Пикассо и Рембо, все же пока судьба, от которой не уйдешь, не свела их в Мадриде, в Ресиденсиа де эстудьянтес6, Лорка и Дали были авторами лишь банальных поделок.
Я глубоко убежден, что Лорка для Дали — обретенное воплощение брата, который родился первым и умер до того, как будущий художник явился в мир; брата, вылитой копией которого Дали, по его собственному утверждению, был в детстве. В известном смысле Лорка — это он, и Дали ощущает, что поэт дополняет его личность, которая с того дня, когда на комоде в родительской спальне в Фигерасе, словно на алтаре, он увидел изображение своего другого "я", казалась художнику ущербной и раздвоенной. Любопытно, что отец Дали, атеист-якобинец с незыблемыми буржуазными представлениями о морали, не замечает гомосексуализма Лорки, когда сын привозит друга в Кадакес. Нотариус радушно встречает молодого поэта и вскоре, после того как тот прочитал драму "Марьяна Пинеда", объявляет его гением, с гордостью представляя всем своим друзьям. Короче говоря, он принимает Лорку с таким радушием, словно тот был архетипом библейского блудного сына — потерянного, а затем обретенного.
Но наш пролог затянулся, и лучше его прервать, дабы не забегать вперед. Заканчивать строительство дома возведением крыши — мудрый принцип плотников, я же должен на этом месте счесть свое здание законченным и последнюю черепицу положенной.
Карлос Рохас
Примечания
1. Гористая область на северо-востоке Испании, у границы с Францией. — Здесь и далее примечания переводчика.
2. Рукопись на пергаменте поверх смытого или соскобленного текста.
3. Университетский колледж.
4. Любовная дружба (фр.).
5. Гаск Себастья (1897—1980) — каталонский критик, друг Лорки и Бунюэля; один из соавторов Дали по "Желтому манифесту" (1928), в котором провозглашались принципы авангардистского искусства.
6. Университетский колледж (1910—1936); создан на принципах свободного воспитания с целью формирования и развития интеллектуального цвета нации. Преподавались естественные и гуманитарные науки; с лекциями выступали лучшие умы Испании (Унамуно, Ортега-и-Гассет, Мачадо, де Фалья) и Европы (Эйнштейн, Ле Корбюзье, Равель, Стравинский, Клодель, Элиот, Валери).
| К оглавлению | Следующая страница |
