Муза в роли импресарио
В Париж неразлучные теперь Гала и Дали возвращаются только поздней осенью, когда жизнь в холодном доме становится невыносимой. Огромный, полный жизни город, от которого они уже успели отвыкнуть за долгие месяцы умиротворенного созерцания природы, встретил их настороженно, но в общем-то доброжелательно. А это было немаловажно, ведь успех художника, в том числе и финансовый, напрямую зависит от его признания, а оно, в свою очередь, — от знакомства с нужными людьми.
С деньгами у Дали стало теперь несколько легче, но ситуация эта была нестабильной, и призрак нищеты, преследовавший Галу, по ее собственному признанию, всю жизнь, по-прежнему стоял на пороге. И верная подруга художника делала все для того, чтобы избавиться от этого страха.
И, надо сказать, вскоре ей это удалось. Гала, женщина, несомненно, чувственная и в чем-то даже капризная, могла, когда обстоятельства того требовали, мыслить логически и быть прагматичной. Так, ее любимый без особого пиетета относился к различным светским раутам, он стеснялся бывать в обществе, намного более уверенно чувствуя себя дома, в мастерской за закрытыми дверьми. Но ведь только посещая званые обеды и прочие места встреч аристократов, можно стать известным в их кругах и таким образом найти покупателей для картин.
И Гала решает не пренебрегать ни одной мало-мальски стоящей возможностью «засветиться» на публике. Она снимает свои наряды дикарки, изношенные за время летнего отдыха, и облачается в шикарное вечернее платье. Гала умеет быть элегантной, она умеет привлекать к себе внимание, не стесняется поддерживать разговор, хорошо ориентируясь в правилах приличия. И вслед за ней неизменно угрюмо плетется покорный Сальвадор Дали. В присутствии этой женщины он обретает смелость. И если раньше художник даже мечтать не мог о том, чтобы, например, непринужденно беседовать во время званого обеда, в таких ситуациях он впадал в какое-то крайнее состояние испуганности, ему хотелось убежать, провалиться сквозь землю, то со временем он смог освоиться. Одного взгляда Галы было ему достаточно для того, чтобы прийти в себя, обрести уверенность в своих действиях. Гала следит за тем, чтобы Сальвадор не попадал в затруднительные ситуации в общении с другими людьми, выпутаться из которых при его действительно необычайной стеснительности было бы не так-то и просто. Она оберегает своего возлюбленного от всех казусов, которые всегда сопровождали жизнь Дали. Оберегает она его и от него самого.
Теперь Дали и Гала становятся частыми гостями в доме виконта Шарля де Ноайе, где собирается цвет парижского общества, нередко они появляются на различных вернисажах, привлекающих внимание публики. И это дает свой результат. Если не так давно единственным человеком, который мог заплатить крупную сумму денег за картину Дали, был виконт, то теперь ситуация постепенно стала меняться к лучшему.
Виконт знакомит художника с постоянными гостями своего дома: князем Полем Сербским, маркизой Куэвас де Вера, аристократами Робером де Ротшильдом, Робером де Сен-Жаном, графиней Пекки-Блюнт и другими представителями элиты. Многие из них стали покупателями картин художника или просто в какой-то мере поспособствовали росту его популярности.
«Вернувшись в Париж, — писал Дали в своей «Тайной жизни», — я выдвинул новый загадочный лозунг: «Хлеб, хлеб, хлеб и ничего, кроме хлеба». Некоторые юмористы спрашивали, а не заделался ли я коммунистом? Но всем и так было понятно, что хлеб Дали — это не тот хлеб, который может помочь многодетным семьям. Мой хлеб был сугубо антигуманным. Он символизировал месть горячего воображения утилитарности практического мира. Этот хлеб станет аристократическим, параноидальным, софистским, иезуитским, феноменальным и сногсшибательным. (...) Хлеб, цель которого — постоянно кретинизировать сумасшедших».
Надо сказать, что сам Дали, как это он признавал позднее, более чем скептически относился к сливкам общества, аристократическим посиделкам и т.д. Однако на протяжении многих лет художник ни разу не выдал этого своего отношения. В чем же дело? А дело как раз в Гале. Уже тогда ее влияние на Сальвадора было огромным. И ее он слушался безоговорочно. Достаточно было одного взгляда Галы для того, чтобы смутьян Дали становился кротким, как ягненок.
Действительно, любовь творит чудеса. И всегда присущая Дали мания величия, желание управлять вся и всеми, каким-то чудным образом не распространялось на его возлюбленную. Она была для Дали совсем не такой, как другие люди, превыше их, превыше всего человечества. Не зря же в манифесте художника, посвященном первой парижской выставке, слово «женщины» попало в графу «я против», а слово «Гала» — в графу «я за».
Но Гала была для Сальвадора не только роковой женщиной, не только безраздельной властительницей его сердца. В своих взаимоотношениях этой паре удалось достичь своеобразного паритета. Если Гала никоим образом не вмешивалась в творчество Сальвадора, в этом плане она была самой молчаливой и покорной музой, которую только можно представить, то когда дело касалось продажи полотен и прочих подобных вопросов, ее власть была безграничной. Дали полностью ей доверял, далее больше чем доверял. И Гала исполняла роль импресарио в полной мере. Она не только связывалась с клиентами и оговаривала с ними финансовые вопросы, но и предпринимала шаги для «раскрутки» художника, определяя, на каких вечерах и в каких компаниях ему следует появляться, а где его присутствие необязательно.
Именно Гала настояла на том, чтобы художник не терял отношений с сюрреалистами. Эти люди казались ей достаточно амбициозными, они вряд ли могли поспособствовать росту популярности Дали. Но в художественных кругах Парижа авторитет сюрреализма, несмотря на многочисленные скандалы, инициируемые Бретоном и его друзьями, был в тридцатые годы еще очень велик. И Гала понимала, что принадлежать к этому течению в некотором роде далее престижно.
У многих сюрреализм всецело ассоциируется с именем Дали; художника даже часто называют негласным лидером этого течения. Но на самом деле взаимоотношения между Дали и сюрреалистами всегда были сложными, а порой даже дело доходило до открытой конфронтации. Да, идеи Дали и образы его полотен были очень близки эстетике сюрреализма, но художник не терпел никакой ограниченности и догматизма, в определенной степени свойственных членам группы Бретона. Дали невозможно навязать свои взгляды, в ответ на это он может лишь предложить идеи собственного производства. Так оно и случается в начале тридцатых, когда за подписью Дали выходят самые безумные тексты в сюрреалистических журналах. Более того, его имя привлекает все большее и большее внимание, и кое-кому это попросту не нравится.
Если поначалу сюрреалисты относились к молодому художнику крайне благосклонно, то в самом скором времени их с ним отношения сильно испортились. И Бретон, и Арагон обвиняют в этом не кого-нибудь, а Галу. Мол, именно она завладела вниманием художника, она неблагоприятно на него влияет.
Сюрреализм был движением людей идейных, а Дали в открытую издевался над любой идеей, сводил ее до абсурда. В то время как сюрреалисты выступали за новое искусство, художник писал о своей симпатии к традиционной живописи. И сюрреалисты называют его полотна «слишком академическими», что для них сродни оскорблению. Если Бретон и его единомышленники утверждают, что искусство должно создаваться сообща, то Дали называет себя индивидуалистом. А тут еще эта склонность художника к различным провокациям. После того как большинство сюрреалистов стали членами коммунистической партии, Дали стал высказывать свои симпатии Гитлеру.
Но Гала прилагает все усилия для того, чтобы многочисленные конфликты между сюрреалистами и Дали не привели к их окончательному разрыву. Хотя порой это не так и просто. Однако Гала изобрела один верный способ, позволивший Сальвадору еще долго поддерживать отношения с сюрреалистами. Как только художник выступает с очередной провокацией в адрес Бретона или кого-нибудь из группы, она сразу же идет к своему мужу, чье влияние там крайне велико. И по-прежнему любящий Элюар не раз заступался за Дали. Можно сказать, что он был единственным, кроме поэта Рене Кревеля, кто поддерживал позицию художника. Делал он это, безусловно, не из уважения к личности и творчеству Дали, но из любви к человеку, который предпочел Дали ему.
Однако страсти накаляются, сюрреалисты становятся все большими поклонниками коммунистической идеологии, и принцип «кто не с нами, тот против нас» ставится во главу угла. Больше всех негодует Луи Арагон — как художник может отрицать то, что искусство принадлежит народу, как настоящий сюрреалист может посещать аристократические рауты? ! И уже тогда звучит требование исключить Дали из группы сюрреалистов.
Развязка наступила после того, как в одной из своих картин Дали осмелился надругаться над культовой в те времена для сюрреалистов фигурой — вождем мирового пролетариата. У Дали Ленин без штанов сидит на корточках в неестественно большой командирской фуражке и демонстрирует публике свои ягодицы. Сюрреалисты никогда не отвергали эпатаж, но это было уже слишком.
В традициях группы Бретона было устраивать своего рода импровизированное судилище над сюрреалистами, подрывавшими своей деятельностью основы движения. Все это было похоже на настоящий судебный процесс — со своими адвокатом и прокурором. Нечто подобное решили учинить и над Дали, обвинявшемся в борьбе против революции и прославлении фашизма.
Похоже на то, что идея предстать в роли подсудимого пришлась по душе и самому художнику. Неукротимый Дали умудрился превратить это заседание, и так напоминавшее фарс, в некое клоунское шоу. На суд он явился в неестественно длинном плаще и с градусником во рту (чтобы периодически измерять температуру дискуссий, пояснил он присутствующим). И в самый патетичный момент, когда негодующий Бретон только что выдвинул все свои ужасные обвинения, Дали, которому предоставили слово, заявил , что недавно ему приснилось, будто бы он занимался любовью с лидером сюрреалистов!
Известие о том, что Дали исключен из группы сюрреалистов, никак не огорчило самого Сальвадора, но несколько опечалило его возлюбленную. Ведь сюрреалисты постановили бороться с Дали «всеми средствами». И дело даже не в том, что над художником нависла опасность — от мнения богемных кругов он тогда уже практически не зависел. Просто этот суд Гала восприняла как свое личное поражение. Лона была женщиной, любившей побеждать.
Однако не споры в художественных кругах Парижа теперь волновали Галу. Она как никто понимала, что скандалы вокруг имени Дали только увеличат его популярность. Необходимо было решить финансовые проблемы, решить их раз и навсегда, чтобы дамоклов меч нищеты, так раздражавший ее, уже не нависал над ней и Сальвадором. А для этого надо добиваться не благосклонности художников и поэтов, а внимания со стороны аристократии и сильных мира сего. Их признание заполучить куда сложнее, чем уважение Бретона, Супо или Арагона.
Но в конце концов это ей удается. Среди полезных людей, с которыми Гала познакомилась на светских вечерах в доме Ноайе, был стопроцентный аристократ по происхождению князь Жан-Луи де Фосини-Лусендж. Само происхождение обязывало его быть консервативным, но он интересовался и авангардным искусством и даже однажды случайно приобрел картину Дали. Гала навещает его и во время их разговора не стесняется упомянуть о шатком финансовом положении Дали. По ее словам, этот художник — настоящий гений, а гений не должен ни в чем нуждаться. Гала не стесняется всеми способами расхваливать Дали, если это может принести хоть какую-нибудь пользу делу. И впечатлительный князь принимает ее слова близко к сердцу. У него созревает план решить все финансовые трудности Дали одним махом. Организовать нечто вроде клуба, членами которого станут представители аристократии, каждый из которых должен будет выплачивать художнику по две с половиной тысячи франков в год, взамен получая от него понравившуюся картину или несколько рисунков.
И эта идея увенчалась успехом. Среди членов клуба были исключительно представители аристократии, не преминувшие воспользоваться случаем проявить себя в роли меценатов. Князь де Фосини-Лусендж, организовавший все предприятие, предложил назвать клуб «Зодиаком», а количество его членов свести до двенадцати. Каждый из них мог выбрать себе картину, написанную художником в «свой» месяц, определенный благодаря жеребьевке.
Тридцать тысяч франков в год — сумма не такая уже и большая, но ее вполне хватает на безбедную жизнь. Наконец-то влюбленные могут навсегда забыть те дни своей жизни, когда они нуждались. Такие времена больше никогда не повторятся. И эта уверенность крепнет с каждым днем.
Безусловно, деньги меняют человека. И пусть с некоторыми оговорками, но все же нельзя не признать, что они изменили и жизнь влюбленных. У Галы вновь появляется страсть к светским развлечениям, на время исчезнувшая после знакомства с Дали. Теперь у нее вполне хватает средств на модные наряды. Если раньше Гале самой приходилось шить себе платья или переделывать старые, то после наступления финансового благополучия она вполне может себе позволить заказывать костюмы у известных кутюрье того времени. Однажды на одном из светских раутов подруга художника знакомится с Коко Шанель, и одежда этой уже тогда знаменитой модельерши с ее строгим стилем и присущим ему изяществом буквально очаровала Галу. В 1930 году в гардеробе Галы появилось первое платье «от Шанель». И с тех пор она закажет у нее еще не один наряд.
Итак, влюбленные чувствуют себя как бы на пороге новой жизни. Сюрреализм воспринимается Дали как прошлое и малосущественное. Разрыв с Бретоном станет разрывом навсегда, и особо переживать по этому поводу художник не будет. Что, однако, не помешает ему воскликнуть: «Сюрреализм — это я!».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
