Родинка и свет
Дали фетишизирует Гала: он считает, что она ничем не похожа на обычную женщину. Гала — магическое создание в самом прямом смысле слова. Это значит, что она осуществляет непосредственные контакты с таинственным и невидимым миром, с миром запредельным, потусторонним. Доказательством ее необычности служат ее возможности медиума.
Как-то перед войной Дали и Гала были вместе в мастерской Пикассо. «Он был с Гала исключительно обходителен», — рассказывал Дали1. Его соотечественник действительно, по свидетельству биографов2, питал слабость к русским женщинам: он попадал под чары их экзальтированного, переменчивого, непредсказуемого темперамента. Когда Гала наклонилась для того, чтобы рассмотреть одну из его картин, «Пикассо схватил ее ухо большим и указательным пальцами и воскликнул: "Но у вас же точно такая же родинка, как и у меня!» Такая же родинка на мочке левого уха!"». «Я потрогал оба уха, — пишет Дали, — и ощутил один и тот же рельеф. Я даже задрожал: я узнал, что прикоснулся к подлинному доказательству законности своей любви».
Древние, воспитанные на платоновской науке о формах, видели в некоторых родимых пятнах ориентиры всеобщей гармонии. По мнению Дали -он страстно увлекался эзотерическими трактатами и был тонким знатоком мистико-психолого-научных теорий объяснения человечества, — родинка Гала соответствовала пересечению линий золотого сечения. Он считал, что этим знаком отмечена редкая личность, хранящая в себе «внутреннее солнце», сообщающее ей «священное достоинство». «Я предполагаю, что внутреннее солнце — привилегия исключительных натур — пробивает изнутри этот внешний слой, проявляясь на поверхности в форме родинки — отметины божественных творцов. Конечно, и обычные люди могут иметь родинки, в большом количестве, разбросанные наугад, располагающиеся как придется. Но у существ исключительной психологической организации родинки являются отражением внутреннего солнца, заключенного в них божественного начала».
Дали любит трогать этот отличительный знак Гала. Он прикасается к нему, как к амулету, всякий раз, когда чувствует себя взволнованным, смущенным или неуверенным. Это родимое пятнышко способно облегчить его страдания, успокоить и в то же время вдохновить, вызывая в его мозгу сладострастные картины, завораживающие его: колокольня Жероны в лучах заходящего солнца, колокольня Делфта или Венеции, или маленький пляж Порт-Льигата, за которым присматривает божество из детства — гора Пени. Родинка Гала благосклонна к нежности, .но она также способна вызывать необузданные желания. Но еще более, чем магическим явлением, родинка является знаком двойственной принадлежности, доказательством того, что Дали, выбрав Гала, не ошибся, нашел в ней точный отзвук того, что всегда искал: «Эта родинка, закрывающая тело Гала, закрывает мое внутреннее пространство».
Когда Дали описывает свою любовь к Гала, лучшее сравнение он находит в мифологии: Гала становится Ледой, царицей Спарты, женой Тиндара, которая влюбилась в главного из богов. Зевс, чтобы соблазнить Леду, превращается в лебедя и овладевает ею. Как рассказывает одна легенда, Леда снесла два яйца, из которых появились две пары близнецов: Кастор и Полидевк, Елена и Клитемнестра. Леда — это любовница, та, которой удалось соблазнить первого из богов. Но прежде всего она мать, мать мифических близнецов. Впрочем, Дали всегда воспринимал свою жизнь как двойственное существование — через брата, умершего за несколько месяцев до его зачатия. Свою жизнь он воспринимал как реинкарнацию старшего брата. Леда становится навязчивой идеей. Жену, открывшую его сексуальность, он отождествляет также с матерью. Гала удовлетворяет его потребность в материнской заботе. Она разбила яйцо, из которого, как Дали считает, он родился во второй раз после Сальвадора, похожего на него, исчезнувшего и ожившего в нем.
В 1949 году, когда заканчивалось пребывание супругов в Америке, Дали пишет «Атомную Леду», довольно большое полотно (61 х45 см), для которого Гала позировала в Нью-Йорке многие месяцы. Она сидит обнаженная на колонне, левая нога согнута и кончиками пальцев касается книги, правая нога слегка отведена в сторону, под ее стопой — другая книга, руки разведены, правая обнимает шею лебедя; Гала готова одарить лаской летящее с распростертыми крыльями, готовое прижаться к ней животное. Фоном для картины служат зеленое небо и море без волн и без пены. Вдали, между морем и небом, — две высокие скалы; они вызывают, навевают ностальгическое воспоминание о мысе Креус. Дали в изгнании не забыл своего любимого пейзажа, он помнит все до мелочей. Заглавная буква «А» (как в слове «amour», она есть в имени Гала, а еще с нее все начинается) плывет по воде на переднем плане и смотрится в свое отражение.
Гала великолепна: ее тело — совершенных форм, грациозное — написано в персиковых тонах. Кажется, что она тоже плывет в состоянии невесомости — между воздухом, водой и землей. Третий присутствующий на картине элемент — коричневый песчаный берег. Гала вся сияет здоровьем, красотой и молодостью. Но сила, исходящая от ее великолепного обнаженного тела, не является ни сладострастной, ни чувственной. Возникает ощущение того, что она непохожа на всех смертных, недоступна, она богиня, подчиняющая себе явления природы. На подиуме из книг, как на ковре-самолете, Гала поднимается над миром. На картине она солнце, неулыбающееся, «атомическое» солнце, неуловимое и полновластное.
Дали называет это полотно «разгадкой [их] жизней»3. В центре картины — Гала, богиня-мать, у ее ног покоится скорлупа от разбитого яйца. Бесплодная в результате операции, отнюдь не испытывающая материнских чувств — она доказала это своим отношением к дочери, — Гала, однако, в воображении художника является матерью, вдохнувшей в него жизнь. Своим существованием он обязан Гала. Она породила Дали. Веря в Дали, употребляя все свою энергию для его блага, внушая ему свою веру, Гала «сделала» его. И он воздает ей должное двадцать лет спустя после из встречи.
Дали любит Гала за то, что она поддерживает его нарциссизм. Художник любит себя через Гала. «Я видел в ней, — говорит он о родинке, — ключ к моей личности и начало моего гения». Любовь для него — всего лишь возвышенная форма любви к себе. Женщина отходит на второй план, уступая место божественной и обожаемой матери. Сублимация продолжается; она поднимается еще на одну ступень, когда Дали, забросив античную мифологию, черпает вдохновение в итальянском Возрождении. И вот Гала уже в образе Мадонны — так называют Богоматерь в латинских странах.
«Гала — Мадонна», «Мадонна Гала», написанные в то же время, что и «Атомная Леда», и способствующие созданию мифа, проникнуты верой в Гала; навеяны обе «Мадонны» Порт-Льигатом. Одна маленькая (49 на 36 см), другая — самая большая из картин, когда либо написанных художником (90 на 150 см). Гала изображена в центре, как и на картине «Атомная Леда», и тоже в состоянии левитации: она парит между морем, небом и землей. Тело Гала полностью скрыто — видна лишь обнаженная ступня правой ноги — под тяжелыми складками ее одеяния; глаза опущены; руки сложены в смиренной молитве. В ее развернутом к горизонту животе находится младенец Христос — белокурый ребенок; его живот тоже открыт к светлому будущему. Земные, воздушные и морские символы окружают Гала: ракушки, развалины, сушеная рыба, колючий цветок, корзинка с хлебом, кусок мяса, носорог, пустая раковая скорлупа — все эти разрозненные символы кажутся тем единственным, что осталось от мира после взрыва. Яйцо, висящее в паутине, находится над головой Гала. Тень от двух расположенных по обеим сторонам картины скал, падающая на воду, усиливает впечатление нереальности или сюрреальности. Композиция и белый, отливающий синевой цвет придают торжественный и даже, скорее, искусственный характер этому двойственному произведению, посвященному Непорочному Зачатию, Богоматери Гала, Матери Иисуса и всего Мира.
В идеализации — можно сказать, в беатификации4 — Гала, поднятая до недосягаемых высот, застывает. Она теряет свой цвет, как бы выходит из телесной оболочки. Она лишена эротичности, она священна. На картине Гала в образе Мадонны совсем не похожа на себя: смиренный, набожный вид настолько несвойственен ей, что не вызывает никаких мыслей ни о подлинной доброте, ни о благородстве, ни о скромности. От картины веет фальшью и помпезностью. Но для Дали это поступок. Изображение Гала в образе Мадонны означает для него возвращение к религии и классицизму, его желание связать свой образный мир с религиозной космогонией, а также его желание причислить Гала к лику святых и заявить об этом всему миру.
В то время как Дали воспевает Гала в образе Богоматери эпохи Возрождения и ищет для этого вдохновения в творчестве Микеланджело и Фра Анджелико, в то время как он обращается к классицизму, Нью-Йорк — этот город с начала войны стал столицей всех искусств — рождает новых идолов: абстракционистов — художников и скульпторов. Александр Колдер, американец из Филадельфии, создает свои скульптуры на ножках из железа; его металлические «мобили» и «стабили» приходят в движение при малейшем дуновении ветра. Они представляют собой правильные геометрические формы, оживающие при движении воздуха. Джексон Поллок, американец из Вайоминга, большой почитатель Макса Эрнста изобретает action painting5. Его живопись — это пятна краски, непроизвольно падающие на огромные холсты, создающие тем самым причудливые изображения. Роберт Мазервелл и Вильям Базиот также принадлежат к новой «школе», которую известный критик из «New Yorker» окрестил как «абстрактный экспрессионизм». Он особенно расцвел в галерее Пегги Гуггенхайм. Там представлены работы самых авангардных художников — целого поколения, которому Сальвадор Дали противостоит как одинокий ковбой. Он отвергает абстрактное искусство, вообще не считает его искусством и громко, во всеуслышание, об этом заявляет.
«Я провозглашаю жизнь, провозглашаю будущий стиль, — заявляет он. — Пришло время объединяться, вместо того чтобы разъединяться, и созидать... Хватит отрицать! Нужно утверждать... Стиль должен прийти на смену автоматизму, техника должна заменить нигилизм, вера — скептицизм, строгость — небрежность, индивидуализм и порядок должны сменить коллективизм и однообразие, традиция — экспериментаторство. После Реакции и Революции — Возрождение6. Дали сказал свое веское слово.
Почти сразу же по возвращении в Европу Дали подарит Папе Пию XII во время аудиенции, устроенной супругам 23 ноября 1949 года, самую маленькую из двух «Мадонн». В ходе беседы он попросит у Пия XII разрешения на церковный брак с Гала, но его просьба не будет удовлетворена. Несмотря на то, что Гала является спутницей жизни художника католического вероисповедания и сама исповедует католицизм, с нее не снимается вина за развод: для церкви она — паршивая овца7.
«Рыцарь традиции» — так Сальвадор Дали называет себя, чтобы выделиться из течений абстрактной живописи, — принимает отказ Папы на венчание с Гала как настоящее оскорбление. Для Дали, который мечтает о единении с существом, жизненно ему необходимым и дополняющим его, отказ церкви мешает довести до совершенства идею об обожествлении их союза, а также созданию мифа о божественном происхождении Гала. Призвав Небо служить Гала, он приходит в книге о своей тайной жизни к такому выводу: «Небо не расположено ни вверху, ни внизу, ни справа, ни слева. Небо заключено в самом центре грудной клетки человека, обладающего Верой»8.
Примечания
1. Луис Пауэлс (цит. соч.) приводит историю о родинке на стр. 36 и следующих.
2. Пьера Дэ, например.
3. Робер Дешарн «Мир Сальвадора Дали». Paris: Edita, 1984, стр. 212.
4. Причисление к лику блаженных (прим. пер.).
5. Форма абстрактной живописи — разбрызгивание краски по холсту (прим. пер.).
6. «Тайная жизнь Сальвадора Дали», стр. 305.
7. По-французски «паршивая овца» — brebis galeuse. Имя Gala созвучно слову «galeuse» — паршивая (прим. пер.).
8. «Тайная жизнь Сальвадора Дали», стр. 308.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
