Гала между фашизмом и коммунизмом
История несправедливо поступила с Гала. Политика ее бывшей родины, переименованной в СССР, захватывает ее бывшего мужа и большинство поэтов и художников, которых она посещает. Только Сальвадору удалось противостоять ее притягательности. Уехавшая из России задолго до революции Гала знает, заложником каких тяжелых событий стала ее семья, вынужденная терпеть нищету в Москве: она издалека следит за сложным, даже хаотичным развитием советского режима. Революционеры в ее глазах не пользуются особым почетом. В отличие от соотечественницы Эльзы Триоле, новой подруги Арагона (Эльза — сестра Лили Брик, невенчанной жены Маяковского, певца русской революции), на Гала не действуют разглагольствования красных пророков. Ни Ленин, ни Сталин, ни Троцкий не воодушевляют ее.
В Париже Гала встретилась с Мариной Цветаевой, подругой-поэтом, которую она посещала во времена своей московской жизни и чей дом тогда был настолько роскошней и престижней, чем ее собственный, что Гала хотелось бежать из своего. Марина Цветаева в парижской ссылке: ее муж Сергей Эфрон, офицер белой армии, вынужден был убежать из страны еще в 1918 году; Марина присоединилась к нему как только смогла, в 1922 году, вместе с маленькой дочкой. Марина бедна — более чем бедна: она обнищала. Во Франции она пишет стихи на русском языке и не хочет посещать никого, кроме своих вынужденных находиться во Франции соотечественников. Единственное, что даёт ей силы, ее единственное сокровище — возможность говорить на родном языке. Марина с трудом узнала Гала в парижанке, пригласившей ее на встречу в кафе сюрреалистов. Ее младшая сестра Анастасия (Ася), ровесница Гала, тоже приехала в Париж; она смогла обнять свою подругу детства, поговорить с ней немного, подивиться ее элегантности и ее связям, но она вскоре вернулась на родину — так было угодно Истории. В противоположность Марине, которая покинула Советский Союз с душевными ранами, нищая и напуганная, и боится туда возвращаться, Ася верит, что призвана исполнить определенную роль в жизни своей страны. Ася расскажет об этом намного позже. Став очень старой женщиной, она напишет «Воспоминания»1. В Гала не осталось ничего от прежней девочки, она перестала понимать своих русских подруг. Революция разделила их. Гала стала иностранкой. Можно быть уверенным, что вид этих двух женщин, перенесших лишения, истерзанных годами красного режима, а потом захваченных им, не воодушевил Гала на то, чтобы присоединиться к лагерю коммунистов. Она не увидится больше ни с Анастасией, ни с Мариной — Марина вернется все же в свою страну и погибнет там, никому ненужная2.
Гала, как и Сальвадор Дали, — антикоммунистка. Они оба, если пользоваться определением самого Дали, выступают «против коллективного за индивидуальное»3, так как они рождены бунтовщиками, так как их интересует только сохранение собственной свободы, а свобода эта привила им аллергию к групповой дисциплине, к какой бы то ни было диктатуре и даже к какому бы то ни было предписанию, если авторами его являются не они сами. Гала любит порядок, она сама делает свою судьбу и слишком любит комфорт, роскошь и независимость, чтобы одобрять идеализацию абсолютного равенства, нивелировки жизней и карьеры — все то, что ее родная страна, кажется, приняла сама и хочет навязать миру через пылких посредников. Гала следует собственной железной логике: защищенная, привилегированная женщина, посещающая цвет общества, рассчитывающая разбогатеть в самом ближайшем будущем, она не может принять идею, которая в интеллектуальных кругах уже завоевала прочное положение. Начиная с тридцатых годов у коммунизма столько адептов, что Мари-Лор де Ноай, боясь остаться в стороне от авангарда, заказала себе эскиз броши из бриллиантов и рубинов в виде серпа и молота. Искренние в своих чувствах Гала и Дали даже не создавали видимости, что принадлежат к какой-нибудь религии или секте. Они ясно давали понять, что им не нравится. Это сразу причислило их к клану контрреволюционеров, заодно с врагами режима, модной в интеллектуальной среде идеи, врагами Луи Арагона и Эльзы Триоле.
Все вокруг них, или почти все, становятся коммунистами, в большей или меньшей степени воинствующими: Рене Кревель и Бенжамен Пере, Пьер Навиль и Луис Бунюэль, Джакометти и Пабло Пикассо... Хотя Андре Бретон, Луи Арагон и Поль Элюар вступили, поддавшись лирическому порыву, в компартию в праздник Богоявления, чувства и надежды на будущее у них различные. Трое мужчин проведут долгие часы, целые ночи, обсуждая предмет разногласий: должна ли революция проходить через партийную дисциплину? Партийная дисциплина требует жертв, к которым поэты не готовы. В тридцатые годы, когда коммунистическая партия ужесточает свои позиции и развязывает процесс против «контрреволюционно настроенной» интеллигенции, Гала молча наблюдает за кризисом в сознании группы сюрреалистов. Она знает, что все эти люди, знакомые ей уже больше десяти лет, по-разному ведут себя перед выбором, трудным для большинства из них, выбором, который в конце концов рассорит их. Если Кревель коммунист потому, что это для него вызов, если Арагон стал коммунистом решительно под влиянием Эльзы, то Бретон очень скоро начнет сомневаться, он боится, что столь дорогое ему течение — «его» сюрреализм -будет побеждено, сметено чем-то еще более сильным. Он пришел к марксизму, ненавидя буржуазное общество, в надежде на полное обновление и утвердился в своей правоте, наблюдая подъем немецкого национал-социализма, от которого, кажется, лучшим спасением является советская политика, но у него критический ум и он плохо переносит — это еще слабо сказано! — интеллектуальную дисциплину, навязываемую цензурой. Еще хуже — материальные заботы, которым он должен подвергнуться в качестве испытания. Для чистых и суровых коммунистов тех лет всякий художник является опасной личностью, подозревается в индивидуализме и должен находиться под строжайшим контролем. Никакой свободы для творца: искусство — всего лишь орудие на службе безупречной идеологии. Любая поэзия, которая не служит классовой борьбе, контрреволюционна, а следовательно виновна в самом серьезном преступлении. Поль Элюар вступил в компартию не из озлобленности и фанатизма, но с надеждой на то, что все изменится для простых людей, что мир станет наконец лучше, справедливее, гуманнее, и он так же, как и Бретон, натыкается на стену враждебности и недоверия: руководители с улицы Шатодэн — там тогда размещалась штаб-квартира партии — наблюдают за тем, что они пишут, и ограничивают свободу их творчества.
Странным был этот союз сюрреализма и коммунизма — течений, которые, казалось бы, должны были бы игнорировать друг друга и даже ненавидеть. Молодые люди, основавшие дадаизм для раскрепощения, чтобы плюнуть в лицо всем организованным структурам, они, сказавшие НЕТ всему: НЕТ порядку, НЕТ дисциплине, НЕТ военным, НЕТ компанейщине, — те, кто год спустя устроит процесс над Анатолем Франсом, потому что он хотел, как они говорили, думать от имени масс, и над Анатолем Франсом, сказавшим ДА Жоресу, — все эти бывшие молодые дадаисты, старея, придут к утопии. Юношеский анархизм привел их прямо во Французскую коммунистическую партию, являющуюся самым злейшим врагом всех анархистов. Они, в самом деле, стали жертвой силлогизма: марксизм добивается революции, сюрреализм является революционным течением а следовательно марксизм и сюрреализм должны вместе способствовать победе революции. Буржуазное общество всегда было вражеским монстром которого нужно прикончить, а марксизм им казался самым верным средством для дестабилизации буржуазного общества. Во имя свободы, отвергая общества репрессий, они встали на сторону самой что ни на есть враждебно настроенной по отношению к свободе политики, включая свободу искусства и литературы.
После глубоких разногласий и ссор, свидетельствующих о внутреннем разрыве, и прежде всего после опубликования в 1932 году Бретоном «Нищеты поэзии» и Элюаром «Certificat» («Свидетельство»), памфлета, направленного против Арагона (которого он гневно называет «Ура, Урал!») оба поэта были исключены из партии к концу осени 1933 года. Став независимыми, они будут еще заигрывать с марксистскими теориями и, как показал процесс над Дали, будут еще некоторое время верить со странной надеждой в возможность примирения их поэтической мысли с советской политикой. Андре Бретон неумолимо отдаляется, благоговейно храня верность левым убеждениям. И для Поля Элюара, который в интимных письмах к бывшей супруге говорит главным образом о любви, настала пора отдаления. В 1934 году — год волнений в Испании и процесса над Дали, год, когда были заключены их вторые браки, год, последовавший за его собственным исключением из партии, — он издает «Розу для всех», где описание любви бедняков перемешивается с любовью к Нуш на фоне смутной тягостной ностальгии по тому, что он потерял, ностальгией по опеке отца и Любови Гала:
Грустная нежная правда
Что любовь похожа на голод на жажду
Но она всегда ненасытна
Напрасно она воплощается и выходит из дома
Она выходит из пейзажа Горизонт ей стелет постель4.
У поэтов в сердце не только политика. Но мысли о ней, как о другой женщине в их жизни, которую трудно завоевать и приручить, не дают им покоя. В то время как Элюар, даже если он и отдалился на время от политики, выбрал для себя на всю оставшуюся жизнь стезю равенства, справедливости, братства — ее основополагающие идеи — и окончательно связывает себя с левым движением, с самым левым, Дали плывет вправо (если точнее, то к крайне правым, в темные воды фашизма) и верная Гала без колебаний следует за ним. Является ли он в самом деле фашистом, как в этом убеждены Андре Бретон и его поэты? Может, весь этот шум всего лишь для того, чтобы подразнить своих друзей и выделиться из почти единодушного большинства сюрреалистов — марксиствующих и марксистов, троцкистов и сталинистов, — а в фашизме Сальвадор Дали нашел пугало, чтобы размахивать им перед лицом тех, кто симпатизирует левым? «Рядом со мной, — будет он объяснять позже, — вопила гиена общественного мнения и хотела, чтобы я определился: гитлеровец я или сталинист. Нет, сто раз нет! Я был далинистом и никем больше. И это до самой смерти. Я не верил ни в какую революцию. Я верил лишь в высшее качество традиций»5.
Наперекор двум вражеским тенденциям, выступающим за жертвоприношение со стороны личности во имя высшей цели, будь она справа или слева, Дали яростно защищает свою независимость и говорит о ней всем, кто еще хочет его слышать во Франции. В противоположность большинству интеллигенции, он является, по его собственным словам, глубоко «аполитичным и враждебно настроенным к Истории»6. Абсолютно неисправим!
И все же фашистское движение задевает в нем чувствительную струну: каким бы он сам ни был индивидуалистом, провокатором, мятежным и недисциплинированным сюрреалистом, он боится в политике анархии. Когда по всей Испании, даже в его деревне, распоясались анархисты, творя насилие над гражданским населением, Дали испугался прежде всего за собственную безопасность. «Душа моя не чувствительна к Истории», — заявляет он. И Гала могла бы о себе сказать то же самое, потому что Гала враждебна ко всем революциям, она верит только в личную судьбу. Как и у Дали, в противоположность Элюару, у нее всего лишь одна политика — та, что служит ее безграничному эгоизму.
Супруги Дали — и в этом они единодушны — предпочитают порядок беспорядку, мир гражданской войне, комфорт революции. Дали хочет лишь покоя, для того чтобы рисовать, Гала — гарантии того, чтобы исторические катаклизмы, уже (она в этом убеждена) разрушившие ее страну, не сделали ее несчастной, как Марину Цветаеву. Они оба равнодушны к политике. «Политика меня никогда не интересовала. Я считаю ее анекдотичной и жалкой», — пишет Дали. И если Гала и Сальвадор предпочитают один идейный лагерь другому, то только из соображений собственной безопасности.
Однако Испания в огне и в крови. В октябре 1934 года «над Барселоной идет град» — по выражению Далмау, владельца галереи, в которой регулярно выставляется Сальвадор и куда он приезжает с Гала. Провозглашена независимость Каталонии. Огромной силы манифестации сотрясают ее столицу и близлежащие деревни, люди сводят друг с другом счеты, приводя в исполнение на площадях смертные приговоры — без суда. Грабители перемешались с идеалистами, бандиты с теоретиками. И наступил хаос. Анархисты сражаются за сферы влияния с революционерами и с контрреволюционерами, трудно что-либо понять в многочисленных противоборствующих тенденциях, поделивших между собой страну.
Дали — он признается в этом без стыда — по природе своей робок. Страх лежит в основе его существа: он пишет картины, чтобы освободиться от навязчивых идей, рожденных его паническими настроениями. После «града над Барселоной» он больше не колеблется. Несмотря на свою любовь, физиологическую привязанность к своей деревне, он решает собрать вещи и уехать. Гала, чей голос всегда успокаивал и урезонивал его, на этот раз испытывает те же чувства, что и он. Она дрожит от страха. Как и он, Гала боится опасности, безумств толпы — всего, что может нарушить ее покой или налаженный образ жизни. Услышав выстрелы, крики сражающихся, она берет Дали за руку и хочет бежать. Но сначала они упакуют полотна и погрузят в такси все, что можно будет увезти. В середине октября 1934 года супруги пересекут, не без труда, границу, избежав импровизированного гражданского судилища в последней на своем пути деревне. Их шофер на обратном пути будет убит шальной пулей на улице Барселоны. Добравшись целыми и невредимыми до Серверы, они приедут в Париж с чувством, что чудом избежали смерти, и с ужасной тоской по оставленной каталонской деревне, олицетворявшей для них счастье.
В Париже Дали, весь во власти тревожных мыслей, пишет картину «Предчувствие гражданской войны». На ней изображено огромное человеческое тело, на котором кишмя кишат руки и ноги, «удушающие друг друга в приступе безумия», по словам автора. Революция — анархистская или сторонников каталонской независимости, поддавшихся лирическому порыву, — не вызывает в нем, как и в Гала, никакого другого чувства, кроме страха.
Примечания
1. Москва, 1971, на русском языке. Доминик Дезанти перевел отрывки из этой книги для своей биографии Марины Цветаевой «Роман о Марине». Belfond, 1944, стр. 236-238.
2. Вернувшись на родину в 1939 году, она покончит с собой в 1941 году.
3. «Тайная жизнь Сальвадора Дали», стр. 223.
4. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 418-419.
5. «Тайная жизнь Сальвадора Дали», стр. 281.
6. «Тайная жизнь Сальвадора Дали», стр. 281.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
