Бесплодная женщина. Кревель и коммунизм
В это время усилилось гинекологическое заболевание Галы, начавшее тревожить ее с прошлого лета. Она с ужасом обнаружила у себя увеличивающуюся кисту. Хотя клинические записи не сохранились, похоже, что доктор Рене Жакемер, к которому они обратились, принял решение о безотлагательном удалении опухоли. Когда Эрнесто Хименес Кабальеро встретился с Дали в Париже в двадцатых числах июля 1931 года, тот сказал ему, что Гала только что перенесла "ужасную операцию" и что он собирается везти ее во французские Пиренеи для восстановления сил. Дали добавил, что Гала не сможет иметь детей. Видимо, ей удалили матку. "Гала — бесплодная соленая женщина, которая оплодотворяет и подслащивает творчество Дали", — написал Хименес несколько недель спустя в "La Gaceta Literaria". Определение подруги Дали как женщины бесплодной и неистовой было помещено Элюаром и Бретоном в "Кратком словаре сюрреализма" 1938 года.
Дали сообщил Хименесу Кабальеро о своих планах провести выставку сюрреалистических объектов и объявил, что намеревается устроить сюрреалистический парк, одним из аттракционов которого станет полый шар, создающий иллюзию полости женской матки. Предполагалось, что проект (правда, никогда не реализованный) оплатят Шарль и Мари-Лор Ноай1.
Местом, выбранным для отдыха Галы, оказался Верне-ле-Бэн, очаровательный курорт на водах западных Пиренеев, откуда открывался вид на Каниго, высокий горный пик — место поклонения каталонцев с обеих сторон границы. Она приехала туда 21 июля в сопровождении Рене Кревеля, в то время лучшего их друга. Дали, занятый делами в Париже, последовал за ними спустя два дня, потом на короткое время к ним присоединился и Элюар2. Дали подбадривал нервического Кревеля, и когда художник не работал, они проводили долгие часы в беседах. "Мы говорим с Дали о том, что сегодня нет настоящих философов, есть только имитаторы", — писал Кревель Мари-Лор де Ноай3.
Тридцатого июля Гала, Дали и Кревель отправились в Порт-Льигат. Газета "Emporda Federal" объявила 15 августа, что Дали, "сердитый художник и великий коммунист", только что прибыл из Берне и поселился в своем доме у моря4. Кревель был счастлив рядом с ними и восхищался пейзажами мыса Креус. "Наконец-то я знаю Кадакес — я живу здесь и пишу, — сообщал он Мари-Лор. — Картины и тексты Дали поражают нас все сильнее. Он сочиняет стихи о Вильгельме Телле и работает над "Человеком-невидимкой" (стихотворение, прочитанное несколько месяцев спустя, так и не было напечатано). Удобную рыбацкую лачугу он назвал "кукольным домиком". Что касается Кадакеса, то Кревель отозвался о нем как о "невероятно отсталом" месте, нищем и захолустном, что было знаком времени. Местные жители в изумлении пялились на них, особенно на Галу, когда она надевала пижаму, а Дали — красный пуловер от Лакоста и шорты. Сальвадор работал над начатым в Париже портретом Мари-Лор. "Как вы, должно быть, счастливы, вдохновляя художников", — писал ей Кревель5.
Во время отдыха Кревель работал над эссе "Дали или антиобскурантизм", опубликованным в ноябре этого года (наиболее внятная оценка творчества Дали из всех, вплоть до наших дней), резвился с Галой в саду, вместе с Дали восхищался сланцево-слюдяными метаморфозами мыса Креус и участвовал в фотографических трюках с занавесом, повторенным Дали в "Старости Вильгельма Телля". Тирион был глубоко поражен этой и другими картинами того периода, в которых увидел страстное благоговение перед Галой. Дали с ужасом думал, что она не сможет перенести операцию6. На первый взгляд кажется, что картина "Старость Вильгельма Телля" отражает враждебное отношение дона Сальвадора к союзу Дали и Галы7. Но это всего лишь часть истории. За занавесом происходят некоторые "неприглядные вещи", как заметил один из биографов Дали: две женщины ублажают Телля (возможен оральный секс или мастурбация), в то время как двое — Дали и Гала — удаляются, охваченные стыдом или негодованием8. Одна из женщин смотрит на гениталии Телля с ненасытной похотью. За этой сценой наблюдает неизбежный лев, чья тень угрожающе падает на экран. Кроме того, мы видим склоненную фигуру, напоминающую ранимую Галу из "Имперского монумента Ребенку-Женщине", и справа — обнаженное тело Галы, украшенное теми же красными розами, что и в "Человеке-невидимке", и в "Кровоточащих розах". Она обнимает мужчину — вероятно, Дали.
Работа Кревеля "Дали или антиобскурантизм" свидетельствует о том, насколько сильно он был захвачен "Видимой женщиной", последними теориями Дали о паранойе и в особенности вниманием Дали к Ар Нуво. Кревель захотел увидеть архитектуру Гауди, вдохновлявшую детское воображение Дали, это "воплощение окаменевших желаний". Дали взял его в Барселону, и Кревель с восторгом писал Мари-Лор де Ноай и графу Жану-Луи де Фосиньи-Люсэнжу о пышности "невероятной" архитектуры города в стиле Ар Нуво9.
Кревель также рассказывал Мари-Лор и герцогу о блеске и нищете знаменитого квартала красных фонарей возле порта, о Китайском квартале (с которым Дали познакомил Лорку несколькими годами ранее) и о том, что восхищен политическим пылом молодых левых активистов, с которыми он встретился в Барселоне10. Среди них был и школьный друг Дали по Фигерасу, Хайме Миравитлес, один из лидеров Коммунистической партии под названием "Рабоче-Крестьянский Фронт", созданной после слияния двух групп, отделившихся от Второго Интернационала11. Мет со свойственным ему жаром погрузился в борьбу за то, чтобы Республика не утратила своего революционного пыла, и проявлял интерес к отношениям между коммунизмом и сюрреализмом. Из его бесед с Кревелем и Дали родилась идея пригласить их для чтения лекции на специально созванном собрании "Рабоче-Крестьянского Фронта".
Собрание состоялось 18 сентября 1931 года. Во вступительной речи, обращенной к рабочим, студентам и интеллигенции, Миравитлес сказал, что сразу же после русской революции он, Дали, Марти Виланова и Рафаэль Рамис организовали в Фигерасе первые в Испании Советы. Дали, следовательно, можно доверять: его революционное прошлое своими корнями уходит в детство. Тем не менее существует фундаментальная разница между сюрреализмом и коммунизмом, касающаяся экономического вопроса. Сюрреалист проповедует революцию изнутри, радикальное изменение самого человека, тогда как, согласно коммунистической доктрине, только новая экономическая система сможет изменить общество. Однако, несмотря на противоречие, можно привести оба движения к общему знаменателю: их объединяет ненависть к буржуазии и твердое намерение покончить с ней12.
Первым выступал Кревель, по-французски, с переводчиком. Судя по отзывам в каталонской прессе, аудитория с трудом следовала за ходом его мысли. Он подчеркнул, что сюрреализм — это движение, а не просто школа, и это дает преимущество коллективной деятельности перед индивидуальной. Далее он выразил протест против войны Франции с Абд эль-Керимом. Он поддержал революцию в Испании. Кревель обрушился на всякие культурные организации, которые, как он считал, обслуживают буржуазию, высказался по поводу расистских предрассудков и антисемитизма, объявил о своей ненависти к католической церкви. Закончил он знаменитым бретоновским определением сюрреализма: "Чистый психический автоматизм, с помощью которого осуществляется в речи, письме или любым другим способом настоящая работа мысли. Главенство мысли вне рационального, эстетического или морального контроля". Кревель чувствовал, что лекция ему удалась13.
Затем была очередь Дали. Его лекция называлась "Сюрреализм на службе Революции", так же как и периодическое издание движения. Он начал с ниспровержения каталонских интеллектуалов, повторив свое выступление в "Атенее" в 1930 году и попросил "буржуазных" журналистов покинуть зал. Некоторые ушли. Затем он приступил к доказательству того, что сюрреализму удалось выработать метод проникновения в "подпольную и пролетарскую зону мозга". "Сюрреальность" была оппозицией капиталистической "реальности", традициям капиталистического мышления. Дали призывал к деморализации буржуазного общества. О том, что сюрреализм достигал этой цели, свидетельствовали атаки, обрушившиеся на него в последнее время. Дали пошел еще дальше, объявив, что поскольку сюрреалисты были коммунистами, необходимо примирить Фрейда и Маркса, чему мешал "кретинизм официальных представителей пролетарской литературы". Имелся в виду Анри Барбюс. Как объяснил Дали, он не настаивает, но надеется, что в будущем сюрреализм станет "состоянием ума" пролетариата, что он будет единственно жизненным современным движением, совместимым с коммунизмом. И сейчас, когда временное правительство Испании всячески проявляло себя как антиреволюционное, он советовал коммунистам пережить моральную революцию. Краткий пересказ его лекции в партийной прессе заканчивался следующими словами:
Близость Дали "Рабоче-Крестьянскому Фронту" была скреплена последующими выпусками партийного журнала "L'hora" ("Сегодня"), в котором были воспроизведены некоторые антибуржуазные карикатуры, сделанные Дали в 1920-х годах. Почти все они были включены позднее в книгу Миравитлеса "Ритм Революции" (1933).
"L'hora" признала Дали полноправным членом "Рабоче-Крестьянского Фронта". Но некоторые сторонники организации не были уверены в его полном соответствии. Даже у Миравитлеса были сомнения, насколько можно судить из его памфлета "Против буржуазной культуры", опубликованного вскоре после описываемых событий. Мет оценил силу нападок Дали на буржуазные ценности и сюрреализм в целом. Но это не означало, что сюрреализм может стать ответом на все вопросы пролетариата. Ни один рабочий, достойный называться рабочим, не мог бы последовать призыву Дали "вернуться к первоначальным инстинктам убийства, эксгибиционизма и мастурбации". Мет раздраженно писал, что все это "является лишь элементами упадка, наростами на капиталистическом обществе"15.
Никакой другой информации о последующих отношениях Дали с Миравитлесом и "Рабоче-Крестьянским Фронтом" не имеется. Архивы были уничтожены или утеряны во время Гражданской войны. Главным источником исследования политических взглядов художника и его мышления в то время является лишь переписка Дали с Андре Бретоном, разрывавшимся между Парижем и, как ни странно, Эдинбургом.
Примечания
1. [Ernesto Gimenez Caballero], "Robinson habla de arte, teatro", GL, No. 112 (15 August 1931), p. 10.
2. Crevel, Lettres de Desir et de souffrance, pp. 325-326, 329; Eluard, Lettres a Gala, p. 145.
3. Buot, p. 301.
4. Crevel, Lettres de Desir et de souffrance, pp. 330-332; "Benvinguda", Emporda Federal, Figueres, 15 August 1931.
5. Buot, pp. 302-303.
6. Thirion, p. 207.
7. DOH, p. 108.
8. Secrest, p. 131.
9. Buot, p. 305.
10. Ibid.
11. Guzman, p. 411.
12. "Рецепт новой нравственности". Цит.: L'hora. Setmanari d'avancada, Barcelona, No. 38 (25 September 1931), p. 7.
13. Краткое содержание лекции напечатано в LSASDLR No. 3 (December 1931), pp. 35-36; оно значительно отличается от изложения в L'hora (см. пред. примеч.); воспоминание Кревеля см.: Lettres de Desir et de souffrance, p. 334.
14. См. пред. примеч. Хосе Ортега-и-Гассет и доктор Грегорио Мараньон считались признанными интеллектуалами республики.
15. Miravitlles, Contra la cultura burguesa, p. 30.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
