Снова Дали Куси
Отец Дали пришел в ужас, узнав, что Сальвадор купил рыбачью лачугу в Порт-Льигате и собирается поселиться там и жить в грехе с русской женщиной старше его по возрасту, женой Поля Элюара. Когда Дали и Гала вернулись в Кадакес после лекции в Барселоне, чтобы проверить, как идет ремонт, им пришлось иметь дело с жандармерией, этим традиционным воплощением испанских репрессий. Жандармы действовали по наущению разгневанного нотариуса. В 1972 году Дали вспоминал, что отец превратил их тогдашнюю жизнь в кошмар. "Чтобы навестить Пичотов, мы должны были постараться, чтобы нас не заметили из родительского дома в Эс Льяне". Он стал для Дали "ложкой дегтя в бочке меда"1.
Из-за этого Дали и Гала недолго пробыли в Порт-Льигате. Письмо дона Сальвадора Дали Куси Бунюэлю, написанное вскоре после их отъезда, дает представление о характере отца художника:
Я надеюсь, вы уже получили письмо, отправленное мною в прошлую субботу.
Если вы поддерживаете дружеские отношения с моим сыном, вы могли бы помочь мне кое в чем. Я не пишу ему, потому что у меня нет его адреса.
Вчера он, как говорят, проехал через Фигерас в Кадакес вместе с "мадам". Он задержался в Кадакесе всего на несколько часов, поскольку, следуя предписаниям! его посетили представители жандармерии. Он, должно быть, напуган, ведь останься он на ночь в Кадакесе, ему бы не поздоровилось.
Вчера поздно вечером либо ночью он отправился в Париж, где, я думаю, пробудет восемь дней. Вы должны знать, где живет "мадам". Прошу вас передать ей, чтобы она сказала [сыну]: пусть даже не пытается возвратиться в Кадакес по той простой причине, что ему не разрешат провести в этом селенье ни два, ни три часа. В противном случае, его жизнь настолько усложнится, что он будет не в состоянии вернуться во Францию.
Закон остается законом и для моего сына, так что, надеюсь, вы предупредите его.
У сына нет никакого права отравлять мне жизнь. Кадакес — мое духовное убежище, и присутствие там сына нарушает мой душевный мир. Более того, там похоронена моя жена, и ее могила не должна быть осквернена непристойным поведением моего сына.
Я не желаю вновь страдать. Я пускаюсь во все эти длинные объяснения, ибо хочу удостовериться, что сын не будет досаждать мне этим летом.
Меры, предпринятые мной, кажутся достаточными, чтобы помешать моему сыну пачкать нас своим присутствием в этом или следующем году. Если же его поступки не будут благопристойны, я прибегну к любым методам воздействия, вплоть до физического насилия. Мой сын не приедет в Кадакес, он не должен и не может приезжать сюда.
У меня есть возможность этого не допустить. Но если же предпринятые мной действия окажутся недостаточными, я все равно не сдамся, и еще посмотрим, кто победит. Поскольку я желаю победить во что бы то ни стало, я приложу все усилия, чтобы обеспечить победу. Привлеку других людей, чтобы выгнать его, или же использую собственные возможности, если мне откажут в помощи. Все это ни в коей мере не может считаться низким, поскольку я предупреждаю его заранее о своих намерениях. Следовательно, если он желает приехать в Кадакес, он вправе принять любые меры предосторожности.
Я понял наконец-то его теорию. Он считает, что предназначением человека в мире является совершение как можно большего числа злодеяний. Никто не может нанести ему духовного вреда, поскольку он крайне низменный человек, но я могу нанести ему физический урон, поскольку он все же состоит из плоти и крови.
С наилучшими пожеланиями, ваш друг Сальвадор Дали2.
Вернувшись в Париж, Дали не спешил встретиться с Бунюэлем, который 24-26 марта закончил павильонные съемки и продолжил выездные съемки 31 марта — 1 апреля. В начале апреля Бунюэль появился в Кадакесе для съемок разбойничьих сцен: прибытие "майоркцев" ("дохлых" католических иерархов — архиепископов, превращающихся, по сценарию, в скелеты) и основание имперского Рима. Макс Эрнст выступал в роли предводителя разбойников, которых сыграли испанцы из парижской диаспоры и английский сюрреалист Роланд Пенроуз3.
Дали решил не ехать с Бунюэлем в Кадакес, возможно, чтобы не встречаться с отцом, но скорее всего из-за того, что был обеспокоен физическим состоянием Галы. Перед отъездом из Парижа в Малагу, куда их пригласил поэт Хосе Мариа Инохоса для восстановления ее здоровья, Дали наверняка посетил выставку коллажей, устроенную Камилем Гоэмансом. Известному агенту удалось временно возродить свою галерею. Она открылась 28 марта 1930 года, и в ней были представлены работы Арпа, Брака, Дюшана, Эрнста, Гриса, Миро, Магритта, Ман Рэя, Пикабиа, Пикассо, Танги и Дали с его картиной "Первые дни весны". Это была последняя выставка у Гоэманса4.
Дали знал, как идут съемки в Кадакесе. Когда съемочная группа прибыла на место, погода была отвратительная, но на следующий день небо прояснилось, и сцены были успешно сняты в Туделе, вблизи уединенного залива у мыса Креус. Его причудливые сланцево-слюдяные образования Дали показал Бунюэлю еще предыдущим летом. Здесь же в 1925 году, после воображаемых ужасов путешествия на лодке, Лорка поглощал свои бутерброды5. Обитатели Кадакеса были взволнованы, тем более что Бунюэль взял местных жителей в массовку. Когда все закончилось, 3 мая местная газета "Sol Ixent" поместила сообщение:
Перед отъездом Бунюэль снял несколько маленьких немых сцен с Дали Куси и его второй женой Каталиной в Эс Льяне. Мы видим массивную фигуру нотариуса: он с наслаждением поглощает морских ежей, поливает сад, который терпеливо возвел на пустоши позади дома, курит свою неизменную трубку, покачивается в кресле-качалке... и доверчиво смотрит в камеру. Так вот каков этот пятидесятивосьмилетний нотариус! Вот эта возбуждающая трепетный страх личность, кому, по словам Дали, принадлежит весь Кадакес! Наблюдая образ Дали Куси спустя шестьдесят лет, понимаешь, почему он предъявлял сыну всевозможные претензии. Суетящаяся вокруг мужа и всячески потакающая его желаниям "Тетушка", бывшая двенадцатью годами моложе его, производит впечатление скорее покорной рабыни, нежели жены. Дали Куси был настолько польщен вниманием со стороны Бунюэля, что даже устроил показ этого фильма в местном кинотеатре7.
В это же время Дали создал свою первую крупную картину, в которой афишировал отношения с Галой. "Имперский монумент Ребенку-Женщине", по традиции, датируется 1929 годом, но почти наверняка был написан в Париже в начале 1930 года. Ребенок-Женщина, как Дали объяснил позднее, это Гала. "Монумент" навеян сланцево-слюдяной фантасмагорией мыса Креус, где начался их роман. "Все ребяческие ужасы" Дали положены к ее ногам как жертва. "Я хотел, чтобы эта картина изображала рассвет в стиле Клода Лоррена, — продолжал он, намекая на "Погрузку "Святой Паулы" в Остии", — с использованием образов "модного стиля" и дурного вкуса барселонского общества"8.
Хотя картина и не отражает всех "ребяческих ужасов" Дали (нет, например, жуткого кузнечика), она, без сомнения, содержит антологию его маниакальных мотивов. Мы видим рычащих львов, нарочито оглупленные лица Дали и его сестры Анны Марии, маленькую голову Великого Мастурбатора, на этот раз с короной на голове (внизу, левее центра), пронзительные маниакальные глаза агрессивного отца, онанистический палец и руку, держащую сигарету (как в "Мрачной игре"), и два лица, прячущихся от стыда или ужаса. Одно из них многозначительно венчает все сооружение. Появляется и новое. В картине возникает первая у Дали аллюзия на молящуюся пару из "Анжелюса" Милле, которая вскоре станет еще одним наваждением Дали. Наполеон, герой детства Дали, занимает одну из ниш памятника рядом с Моной Лизой, а броское изображение взрослой пары, грубо потревоженной в своей кровати какой-то доской, которую толкает автомобиль — его фары излучают ослепительный зеленый свет, — является осуждением традиционного брака.
Гала, вдохновившая художника на это произведение (о чем свидетельствует коленопреклоненная фигура в правом нижнем углу), представлена в виде женской фигуры с пышными ягодицами в самом центре картины. Еще одна красивая женщина внизу слева выглядит изможденной, — возможно, намек на плеврит, от которого Гала страдала в то время, чрезвычайно встревожив этим как Дали, так и Элюара (последний утверждал, что поседел из-за этого9). "Болезнь делала ее такой хрупкой", — вспоминал Дали10. Ясно, что Гала нуждалась в отдыхе, причем где-нибудь вдалеке от желчного нотариуса из Фигераса. Он, возможно, представлен фигурой, которая держит за руку ребенка и стоит внизу, указывая на фаллического вида скалу, купающуюся в рассветных лучах Клода Лоррена. Ниши в скале, как и во многих других картинах Дали этого периода, заполнены ключами и муравьями, намекающими на сексуальность.
Примечания
1. Permanyer, "Cuando Dali No era divino ni arcangelico".
2. Dali joven (см.: "Библиография", разд. 1), pp. 39-40.
3. Bouhours and Schoeller, pp. 66, 177.
4. Salvador Dali. The Early Years (см.: "Библиография", разд. 1), p. 44.
5. Bouhours and Schoeller, p. 66.
6. Sol Ixent, Cadaques, No. 164 (5 May 1930), p. 6.
7. Фильм, сохраненный Анной Марией Дали, сейчас находится в Каталонской фильмотеке в Барселоне.
8. Descharnes, The World of Salvador Dali, p. 156; DOH, p. 92.
9. Eluard, Lettres a Gala, pp.. 99-100.
10. SL, p. 272.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
