Заключение
Большая часть моей книги посвящена первой трети жизни Дали. Это явилось неизбежным результатом моих исследований. Творчество Дали после переезда в Америку в 1940 году становилось все более коммерческим и повторяющим самое себя, как бы это ни расценивали критики. Следовать за его эволюцией было бы утомительным занятием не только для меня, но и для читателя. Безусловно, история должна быть рассказана до конца, но не столь подробно. Смогут ли будущие биографы восстановить баланс и найти в позднем периоде жизни и творчества Дали что-нибудь по-настоящему интересное? Сомневаюсь. Но, разумеется, я могу и ошибаться.
Дали хотел думать о себе — или по меньшей мере составить о себе впечатление — как о подлинном и многогранном гении. "В плане самой разносторонней духовности я величайший гений нашей эпохи, поистине современный гений", — сообщает он в Прологе к "Дневнику одного гения" (1964). Спустя четыре года в разговоре с Льюисом Пауэлсом он откровенно назвал себя "человеком, обладающим видением мира и космогонии и способностью ухватывать сущностную структуру вещей". Однако Дали не всегда претендовал на роль гениального художника. В 1979 году он признался в программе Испанского Телевидения: "Я очень плохой художник, потому что слишком умен, чтобы быть по-настоящему хорошим художником. Для этого нужно быть немного тугодумом". И добавил, что как писатель он "гораздо лучше".
Дали не был в полном смысле слова гением. Его широко рекламируемое понимание научных достижений было поверхностным. Его мистицизм, "ядерный" или любой другой, — это не что иное, как просто трюк. Его тексты частенько бывали запутанными и маловразумительными, несмотря на то что Андре Бретон, А. Шевалье и Гала редактировали их. Он не был поэтом и знал это. Его диковинные откровения о вокзале в Перпиньяне и о расколе континентов в свое время были остроумны, но сейчас производят жалкое впечатление. Он, безусловно, обладал прекрасным чувством юмора, был потрясающим рассказчиком, умел шутить и придумывать блестящие афоризмы. Однако его рассказы, остроты и афоризмы надоедали до смерти, ибо он повторял их бессчетное количество раз на вечеринках, по радио и телевидению, в газетных интервью. Некоторые замечали, что Дали стремился окружать себя людьми посредственными, которые не могли составить ему конкуренции. Их функция заключалась в том, чтобы потрясающе выглядеть и быть потрясенными. И выгодно оттенять человека в маске эксгибициониста. Подлинный интеллигент не вынес бы всей этой клоунады. И Рамон Гуардиола не должен был удивляться тому, что так мало знаменитых художников и писателей присутствовало на церемонии открытия Театра-Музея Сальвадора Дали.
За маской Дали, как я попытался доказать, скрывался человек, для которого чувство стыда было насущной проблемой. Возможно, я не вполне аргументированно и не всегда умело представил свою идею. Стыд является наименее исследованной областью человеческих эмоций, поскольку скрывается даже от самого себя ("двойной стыд" Элен Меррелл Линд). Пребывающий в состоянии стыда человек не может открыто признаться в этом. Тогда каким же образом возможно измерить его глубину? То, что чувство стыда составляло в значительной степени структуру личности Дали, явствует из его "Тайной жизни", а также из романа "Скрытые лица" — с их знаменательными названиями, гораздо более красноречивыми, чем мог предположить или старался продемонстрировать сам Дали. Его картины и рисунки, начиная с "Мрачной игры", дают нам убедительные доказательства этого. В них Дали выставляет свой стыд напоказ. Ни один художник за всю историю искусств не делал ничего подобного. В изображении собственного стыда и в выявлении его источников и аномалий вклад Дали, быть может, самый значительный в истории цивилизации.
Дали цепко держался за подобную маску на протяжении всей, или почти всей, своей жизни. И в этой настойчивости он напрочь забывал об элементарных требованиях порядочности и честности. Его личина была постоянным инструментом для искажения правды, и часто он предавал людей, которые верили, что он был их другом. Так было, когда он нарочито перевирал историю своей связи с Бретоном, когда отрицал свой антиклерикальный вклад в содержание "Золотого века" или когда выдавал себя за христианского мистика. Это в конце концов привело к проституированию его таланта.
"Сеньор Дали никогда никого не любил", — опустошенно произнес Артуро Каминада, узнав, что после его службы длиною в целую жизнь хозяин даже не упомянул преданного слугу в своем завещании. Человек, который никого не любит, просто не способен любить. Дали был кумиром, достопримечательностью, знаменитостью; однако, взлелеянный аристократией и даже троном, он не был способен на проявления нежности. Когда Дали лежал в Башне Галатеи в ожидании конца, утыканный медицинскими трубками, вспоминал ли он о пророчестве своего отца, кричавшего в ярости, что сын умрет в полном одиночестве, без друзей, нищим?
А как же Гала? Рейнольд Морз писал, что именно она сделала из Дали "того гиганта, которым он стал". Конечно, это правда. Она помогла ему справиться с его сексуальными проблемами. Ее смелость, практический ум и непреклонные амбиции стали жизненно важными для его продвижения к успеху и сохранения достигнутого. Если бы Гала не вошла в жизнь Дали именно в тот ответственный момент, все, возможно, сложилось бы по-другому. Однако Гала и поныне остается загадкой, несмотря на три книги о ней, изданные к настоящему времени. Если бы ее автобиография, над которой она работала четыре года, по утверждениям Дали, увидела свет, мы могли бы узнать о ней гораздо больше. То же самое относится и к дневнику, который вела Гала, по свидетельству Аманды Лир, на русском языке. Но до сих пор ничего не известно об этих бесценных источниках. Утрата писем Галы к Элюару (за счастливым исключением, составляющим несколько десятков ранних) еще более ухудшает ситуацию, как и тот факт, что на протяжении пятидесяти лет она упрямо отказывалась говорить с журналистами о своих отношениях с Дали. Грустно думать, что нам не суждено узнать ничего нового об этой таинственной женщине.
Итак, сейчас, когда Сальвадора Дали не стало, когда клоунада и бутафория кончились, что можно сказать о том следе, который оставил художник? Что касается его живописи, несомненно, что все, созданное им между 1926 и 1938 годами, — это великие достижения, это подлинное искусство, которым мы восхищаемся и за которое искренне благодарим гения. Что касается литературных трудов, мы находим значительными некоторые его тексты по теории искусства, включая эссе об "Анжелюсе" Милле и в особенности "Тайную жизнь Сальвадора Дали". Все это было создано до того, как Дали исполнилось сорок лет.
И создано под влиянием сюрреализма, который начался для Дали за три года до появления Галы и до знакомства художника с Бретоном. Оглядываясь назад, мы можем сказать, что сюрреализм, с его намерением исследовать, освобождать и выражать всю глубину психического в человеке, а также с его стремлением эпатировать буржуа, стал именно тем импульсом, в котором так нуждался молодой Дали. Его маниакальное увлечение (и подлинный дар) постепенно, в малых дозах, подготовили почву для того, чтобы он стал Мейсонье сновидений; нацеленность сюрреализма на уничтожение морали неизбежно должна была привлечь этого человека, ненавидевшего церковь и государственную систему, убежденного учением Фрейда в том, что настоящим героем является личность, восставшая против своего отца и покорившая его. Идея поражения Сальвадора Дали Куси выросла до эпических масштабов.
Годы, когда Дали разделял идеалы сюрреализма и следовал его программе, впитывал дух бретоновской догмы и энергично участвовал в деятельности группы, упорно стремившейся изменить мир, стали лучшими в жизни художника. Сюрреалистическое творчество обуздывало его эгоцентризм, вдохновляло на самые плодотворные свершения и сделало его на некоторое время более открытым по отношению к окружающим людям.
В течение этих двенадцати лет, находясь в водовороте сюрреализма, Дали создал потрясающие образы ужаса, душевной неуравновешенности и сексуального самовыражения, которые несравнимы ни с чем другим в истории живописи. Его основополагающий образ пляжа, явленный ночным кошмаром и населенный жуткими и разнообразными "реалиями", тщательно и детально выписанными, — одна из самых незабываемых иконографий нашего времени, что сумел быстро оценить Хичкок. Безусловно, человечество будет не раз обращаться к этому творчеству.
Подобные образы, помимо всего прочего, — это еще и знак любви к пейзажам Верхнего Ампурдана, которые художник обожал с детства и с которыми он сам всегда будет ассоциироваться: к пейзажам Кадакеса, Порт-Льигата и "бредоносного" мыса Креус, чей причудливый театр оптических иллюзий научил его понимать природу метаморфоз и где однажды весенним днем 1925 года он, Анна Мария и Федерико Гарсиа Лорка ели бутерброды у подножия скалы под названием Орлица.
Дали никогда не забывал о Лорке, присутствие которого переполняет его работы. Призрак поэта сопровождал Мастера до самого конца. Возможно, величайшей трагедией этой жизни оказалась неспособность по-настоящему дорожить дружбой с великим поэтом; в дальнейшем история сама распорядилась, чтобы это вообще стало невозможным.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
