Интервью в Башне Галатеи
По словам Робера Дешарна, незадолго до пожара Дали сказал ему о своем желании проводить весну и осень в Порт-Льигате, зиму — в Башне Галатеи, а лето — в Пуболе1. Следовательно, поскольку зима была не за горами, можно было ожидать, что в скором времени Дали переедет в пристройку своего Театра-Музея; пока Дали пребывал в больнице "Пилар", ее спешно оборудовали.
Башня Галатеи стала последним пристанищем Дали. Несмотря на свои планы, он больше никогда не жил в Пуболе, так же как и в заброшенном доме в Порт-Льигате. Его жизнь в последние пять лет была еще более тщательно сокрыта от чужих глаз, чем в те два таинственных года, что он провел в замке Галы. Время от времени Дали делал какое-либо заявление, подготовленное его помощниками, или сообщал, что сочиняет поэму. Но времена телевизионных интервью, в которых он прежде участвовал с такой радостью, ушли в прошлое навсегда. Более того, его и без того крайне изможденный вид ухудшился, когда врачи, напуганные упорным отказом художника принимать пищу, установили специальную трубку, по которой пища поступала непосредственно в его желудок. Это устройство делало его речь совершенно невразумительной и болезненно сушило горло.
Впрочем, разум Дали оставался ясным. И на этой последней стадии повествования мне, надеюсь, будет позволено поделиться собственными впечатлениями. Несколько лет я добивался интервью с Дали, но безуспешно. Энрике Сабатер разрешил мне присутствовать на пресс-конференции Мастера в Театре-Музее 24 октября 1980 года, но тогда у меня не было возможности лично переговорить с художником. Спустя несколько месяцев я позвонил в Порт-Льигат в надежде получить согласие на интервью, и Гала пригласила меня на встречу с Дали через несколько недель в отеле "Морис", но и это оказалось невозможным. Я сдался, оставив всяческие попытки. Однако когда в 1985 году вышел первый том моей биографии Федерико Гарсиа Лорки, я послал Дали экземпляр, а затем созвонился с Антонио Пичотом, чтобы узнать, получил ли художник книгу. Пичот был исключительно любезен и высоко оценил мой труд, в котором я уделил значительное внимание отношениям Лорки и Дали. Он сказал, что постарается убедить Мастера встретиться со мной.
Потом последовало молчание, длившееся несколько месяцев. И вот 15 января 1986 года Пичот позвонил мне из Башни Галатеи и сказал, что Дали объявил о своем желании немедленно увидеться со мной. "Если вы не приедете сегодня, он может передумать", — предупредил Пичот. Я тут же вылетел из Мадрида в Барселону, где поймал машину и поехал к Дали. Уже в шесть часов вечера Пичот, проведя меня через анфиладу комнат, пригласил в гостиную к художнику.
В дальнем конце уставленной всевозможными предметами комнаты, с ног до головы укутанный в белую шелковую хламиду, с золотой цепью на шее и в своем знаменитом красном каталонском берете, восседал человек, который еще ребенком любил наряжаться королем. Это был миг, исполненный благоговейного страха. Испытывая почти ужас, я приблизился к фантасмагорической фигуре по бесконечно длинному красному ковру.
Внешность Дали была действительно ужасающей. Некогда красивое лицо было покрыто глубокими морщинами, нижняя челюсть безвольно отвисла, а из ноздрей торчали пластиковые трубки. После того как дрожащая рука вцепилась в мою, Пичот сел по одну сторону трона, я же занял свое место по другую и положил магнитофон на столик. Сверля меня водянистыми глазами цвета моря, устрашающе пронзительными, Дали начал быстро говорить на почти неразборчивой смеси испанского и каталанского языков, которая становилась еще менее понятной от беспрестанного и лихорадочного постукивания костяшками пальцев по ручке кресла.
Когда я привык к его голосу, мне даже удалось что-то понять с помощью Пичота. Дали говорил о том, как горячо любил его Федерико Гарсиа Лорка. Любовь поэта была окрашена физическим чувством, сказал он. Она не походила на простую нежную дружбу. Дали пытался ответить на его чувство, но не смог. Тогда Лорке пришлось заняться любовью, в присутствии Дали, с тощей, но исключительно соблазнительной Маргаритой Мансо. Затем Дали рассказал о том, как заворожен был Лорка темой смерти, и о его знаменитых, тщательно разыгрываемых представлениях собственной кончины и похорон в Гранаде. Он почти не упоминал о Гале, его занимал только Лорка. У меня сложилось четкое представление, что дружба Дали с поэтом воспринималась им как одно из основополагающих переживаний его жизни.
Кроме того, мне стало ясно, что только очень немногие, возможно, лишь Антонио Пичот и Артуро Каминада, способны понимать малоразборчивую речь Дали. Моя магнитофонная запись доказывает, что к 1986 году было уже невозможно вести вразумительную беседу с художником, учитывая его нечеткую артикуляцию и неодолимую страсть к монологам2.
Примечания
1. Descharnes, "La solitaria de Pubol".
2. Моя беседа с Дали была опубликована в El Pais, Madrid, 26 January 1986.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
