Последняя работа в Пуболе
"Если бы Гала исчезла, никто не смог бы занять ее место. Это абсолютно невозможно. Я остался бы совершенно один, — сказал Дали в 1966 году, и несколько более оптимистично добавил: — Если Гала умрет, мне будет очень трудно смириться с этим. Не знаю, как я справлюсь. Но справлюсь. Я никогда не перестану наслаждаться жизнью, потому что моя любовь к жизни сильнее всего остального"1. Но когда это случилось, Дали потерял присутствие духа. "Несмотря на все их распри, они были жизненно необходимы друг другу, — размышляла Мара Альбаретто. — Гала была опорой, силой воли. И вот ее не стало. Дали почувствовал себя ребенком, которого бросила мать. Он перестал есть. Это был крик о помощи"2.
Врачи сказали журналистам, что поскольку художник оправился от шока, вызванного смертью жены, он может вернуться домой и вновь начать работать, как и планировал3. Казалось, Дали действительно готов к отъезду, однако возникли сложности со служанкой, привезенной из Порт-Льигата. Женщина нуждалась в отпуске и осмелилась попросить об этом Дали. В ярости художник выгнал ее. На ее место взяли жену Артуро Каминады — Пакиту. А затем Дали объявил, что намерен остаться в Пуболе4.
В Порт-Льигате он больше так и не появился. Два бывших друга Дали — художественный критик Рафаэль Сантос Торроэлья и биограф Дали Луис Ромеро — публично заявили, что отныне Порт-Льигат не просто заброшен, но фактически разграблен. "В доме было огромное количество самых разных работ, рисунков и набросков, рукописей, а также находились бесчисленные документы и фотографии, предметы искусства, созданные другими художниками, личные вещи и бог знает что еще. Возможно, в доме кто-то жил", — осторожно писал Ромеро в 1984 году5. "Не было проведено никакой инвентаризации имущества, находившегося в доме и в подсобных помещениях", — настаивал он и пять лет спустя, добавив нечто загадочное:
Нет сомнений, что Ромеро намекал на Робера Дешарна. В интервью Би-Би-Си в 1994 году Рафаэль Сантос Торроэлья был более откровенен и прямо заявил: Дешарн и его семья поселились в доме Дали летом 1982 года. Местные жители видели, как он перевозил какие-то ящики. Когда кто-то из соседей поинтересовался, что он делает, Дешарн отвечал, что Дали наказал ему отвезти документы в Париж, чтобы снять фотокопии. "Почему бы вам не сказать ему, что здесь освещение для фотографирования гораздо лучше, чем в Париже?" — удивился сосед. Сантос Торроэлья уверен, что не все увезенные во Францию бумаги вернулись обратно7.
Дневниковые записи Рейнольда Морза подтверждают опасения Луиса Ромеро и Торроэльи: "Дешарн становился все более двуличным и опасным: во всяком случае, он вовсе не простак, знающий о жизни лишь по книгам, вовсе не "добрый малый", каким кажется на первый взгляд. Он полностью дискредитировал Элеонору и меня в глазах Дали. Он провел две недели в доме Дали без разрешения. И все это время местные жители видели, как он ездит туда и сюда с чемоданами, полными документов, которые он "позаимствовал" из Порт-Льигата"8.
Учитывая сложившуюся ситуацию, Торроэлья предпринял попытку опечатать дом и поставить охрану. Судья из Ла Бисбаля отнесся к предложению с пониманием, но сказал, что подобное заявление должно исходить от кого-то из членов семьи Дали. На следующий день Торроэлья вернулся к судье с двоюродным братом Дали — Гонсалем Серракларой, который был в не меньшей степени шокирован тем, что происходило в Порт-Льигате. Судья был с ними любезен, однако когда они вновь явились на следующий день, отказался принять их. Сантос Торроэлья и Серраклара решили, что таково указание из Пуболя9.
Возможно, что все было именно так. Незадолго до своей смерти в 1950 году Дали Куси взял слово с Гонсаля Серраклары, что тот сделает все возможное, чтобы примирить сына и Анну Марию. Когда Серраклара попытался заговорить об этом, Дали возмутился, обругал кузена за то, что тот осмелился вмешаться, и выгнал его из дома. Антонио Пичот вспоминал об этом инциденте как о весьма неприятном. Вполне вероятно, что Дали пришел в ярость и на этот раз, узнав о попытках Серраклары опечатать дом при содействии Сантоса Торроэльи10.
Гнев Дали понятен: как свидетельствует Рейнольд Морз в своих неопубликованных заметках, у Дешарна имелось разрешение на снятие в Париже фотокопий с документов, необходимых для фундаментальной книги "Сальвадор Дали. Очерки жизни и творчества", которое планировалось издать к восьмидесятилетию художника в 1984 году. Впрочем, сам факт разрешения не уменьшил подозрений Морза: "И все же Дешарн давал слишком много поводов сомневаться в том, что он за человек на самом деле. Многие из нас слишком хорошо знали, что значат подобные попытки устроить собственный "архив" так, как это делали ранее Мур и Сабатер"11.
К стыду каталонских властей, Порт-Льигат никогда не охранялся. Помимо Дешарна, начиная с 1982 года там появлялись и другие люди. Их "заимствования" привели к возникновению черного рынка документов, связанных с именем Дали, — рынка, процветающего и поныне. Издревле славящийся контрабандной деятельностью, Кадакес остался верен своей репутации.
После смерти Галы Сальвадор, здоровье которого становилось все хуже, решил больше не покидать Испанию. С осени прошлого года его мадридский адвокат Мигель Доменеч активно занимался проблемами налогообложения и гражданства художника. Поскольку Гала умерла первой, власти пошли навстречу Дали, понимая, что разрешение этого вопроса отвечает интересам каждого испанца.
Девятого августа 1982 года Дали подписал доверенности на имя Доменеча и Дешарна, согласно которым они имели право предпринимать любые шаги "для составления подробного инвентарного списка всех личных вещей художника, его авторских прав, денежных сбережений, акций, картин, рисунков и другой собственности" супругов Дали, находящейся на территории США. Для этой цели Доменеч и Дешарн были наделены полномочиями исследовать всю документацию о "вложении денег в ценные бумаги, текущие и кредитные счета, сейфы, банки, недвижимость, общественные или частные учреждения и склады, где все это могло храниться, с правом подписи любых необходимых для этой операции запросов, петиций и других документов". Доверенные лица получали право вести дела, связанные с собственностью супругов Дали, тем способом, который найдут нужным. Кроме того, они обязались вести точную и полную регистрацию официальных действий, предпринимаемых ими от имени Дали12.
Позднее Доменеч утверждал, что на банковском счету Дали в "Сити Банке" в Нью-Йорке находился один миллион двести тысяч долларов США. У Дали также был счет с неуказанной суммой в банке "Чейз Манхаттен". В Женеве, в швейцарском банке, Дали хранил около трех миллионов долларов и значительно меньшую сумму в Испано-Американском Банке Фигераса13.
В тот год Дали составил новое завещание, согласно которому оставлял все свое имущество испанскому народу "с настоятельной просьбой беречь, защищать и пропагандировать его творчество". Каталония, которая, по условиям предыдущего завещания, делила имущество поровну с Мадридом, на этот раз не упоминалась, так же как и Театр-Музей в Фигерасе. Возможно, через посредство Мигеля Доменеча на Дали было оказано давление. Доменеч отрицает это. Он утверждает, что художник решил изменить завещание без каких-либо подсказок, исполненный благодарности королю и королеве за проявленное к нему участие. Вероятно, большую роль сыграло и то, что была улажена налоговая проблема Дали14.
Новый документ Дали подписал в Пуболе 20 сентября 1982 года в присутствии нотариуса из Ла Бисбаля — Хосе Мариа Фонсильяса Касауса. Свидетелями были Хоаким Ксикот (домоуправитель Дали) и житель Пуболя — Нарсис Вила Вила. Не похоже, чтобы тот или другой отдавали себе отчет в важности происходящего, именно поэтому, по мнению местного представителя власти Б. Артигаса, и были выбраны. Но кем? По-видимому, полагает Артигас, самим Дали по совету Мигеля Доменеча15. Последний, впрочем, на подписании завещания не присутствовал. Не было также Антонио Пичота и Робера Дешарна. Пичот в течение какого-то времени уговаривал Дали завещать имущество в Порт-Льигате и Пуболе его Фонду в Фигерасе, но художник обычно выслушивал эти намеки молча. Когда 23 сентября Дали сообщил о подписании нового завещания, Пичот поинтересовался изменениями, однако не получил ответа на свой вопрос16.
Два месяца спустя, в ноябре 1982 года, социалисты во главе с Фелипе Гонсалесом получили внушительный перевес на выборах. Оказалось, что Мигель Доменеч не только был свояком экс-премьера от центристской партии Леопольдо Кальво Сотело, но и состоял в родстве с новым министром иностранных дел, социалистом Фернандо Мораном. Кроме того, он был близким другом министра культуры Хавьера Соланы. Все это гарантировало самый высокий уровень переговоров между советниками Дали и правительством во главе с Фелипе Гонсалесом.
Распутывание финансовых и налоговых проблем Дали продвигалось медленно, и художник стал полноправным жителем Испании с соответствующим налогообложением только в 1985 году. Впрочем, после этого, как и раньше, он не подавал налоговых деклараций. Социалисты проявили "понимание" по отношению к Дали, подобно своим предшественникам-центристам. Уже после смерти художника Доменеч предположил, что в высших кругах было решено "не тревожить Дали в последние годы жизни"17.
Осенью 1982 года Дали размышлял не только о своем завещании, но и о Луисе Бунюэле, с которым уже давно пытался восстановить отношения. Шестого ноября он послал ему телеграмму в Мехико: "ДОРОГОЙ БУНЮЭЛЬ КАЖДЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ Я ПОСЫЛАЮ ТЕБЕ ПИСЬМА НА КОТОРЫЕ ТЫ УПОРНО НЕ ОТВЕЧАЕШЬ ОДНАКО ТЕПЕРЬ Я НАСТАИВАЮ. СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ Я ПРИДУМАЛ ИДЕЮ ФИЛЬМА КОТОРЫЙ МЫ МОГЛИ БЫ СДЕЛАТЬ ЗА ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НЕ О ДЕМОНЕ ФИЛОСОФИИ А О НАШЕМ "МАЛЕНЬКОМ ДЕМОНЕ". ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, ПРИЕЗЖАЙ КО МНЕ В ПУБОЛЬ. ОБНИМАЮ ТЕБЯ. ДАЛИ". Дали забыл указать свой полный адрес и немедленно послал вторую телеграмму, после чего Бунюэль сделал нечто доселе невиданное: он решил ответить. Конечно же, он слышал о смерти Галы и, наверное, подумал, что настало время хотя бы для формального примирения. Среди бумаг, хранящихся в его мадридском архиве, есть и рукописный черновик ответной телеграммы: "Я ПОЛУЧИЛ ДВА ТВОИХ СООБЩЕНИЯ. ОТЛИЧНАЯ ИДЕЯ НАСЧЕТ МАЛЕНЬКОГО ДЕМОНА НО Я ПОКИНУЛ КИНЕМАТОГРАФ ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД И ТЕПЕРЬ ВООБЩЕ НЕ ВЫХОЖУ ИЗ ДОМА. ОЧЕНЬ ЖАЛЬ. ОБНИМАЮ". По словам Антонио Пичота, Дали был тронут посланием Бунюэля18.
Возможно, тогда же, в ноябре, Дали позвонил кинорежиссеру и фотографу Луису Ревенге и попросил о помощи. Они встретились два года назад, когда Ревенга делал документальный фильм о Пикассо, и подружились. Теперь Дали захотел, чтобы Ревенга снял на видео последнюю часть задуманного им фильма, которую затем выслал бы Бунюэлю в Мехико. Ревенга поспешил с камерой в Пуболь, где Дали, напоминавший вставшего из гроба покойника, весьма эмоционально исполнил каталонскую народную песню "Купеческая дочь", размахивая руками и выкатив глаза:
Купеческая дочка
Всех лучше, говорят,
Да только то неправда,
Есть лучше во сто крат.
Закончив, Дали в изнеможении рухнул в кресло. И тогда, в ужасе от увиденного, Антонио Пичот, который почти всегда был рядом, встал между художником и камерой. Съемку прекратили19.
Замысел фильма в известной мере опирался на неудавшийся балет "Бабау" 1932 года. Действие фильма происходит на засыпанной снегом станции метро. Главный герой — не то карлик, не то "маленький демон" — вновь и вновь распевает "Купеческую дочь", энергично дирижируя. Поезда приходят и уходят, их колеса взметают снежные хлопья20.
Когда в 1939 году Дали отказался одолжить Бунюэлю денег, тот поклялся никогда больше не сотрудничать с ним. Он сдержал свое слово. Луис Бунюэль умер в Мехико 29 июля 1983 года, спустя девять месяцев после жалкой попытки Дали восстановить былые отношения. Кинорежиссер часто повторял: "Что было, то прошло".
Дали старел все больше: ходил волоча ноги и уже не мог справиться с тремором правой руки. Он уже был не в состоянии выписывать мелкие детали, которые были так характерны для его высокого мастерства в лучших картинах, и мог писать только большой кистью, широкими мазками. Эльде Феррер, одной из медсестер, поселившихся в Пуболе с 1983 года, велели в своих интервью для прессы говорить, что Дали еще работает. Сначала она решила, что так оно и есть на самом деле. Но, увидев художника, поняла, что все обстоит иначе: он отчаянно желал писать, но рука отказывалась держать кисть21. Феррер вспоминала, что Дали с трудом говорил, захлебывался в рыданиях и мог часами нечленораздельно мычать. У него начались галлюцинации: он считал себя улиткой. "За два года, — вспоминала она, — я поняла только одну членораздельную фразу: "Мой друг Лорка"22. Нельзя было уготовить худшей участи человеку, для которого вся жизнь была спектаклем. Его внешность изменилась самым удручающим образом, он больше не мог появляться на публике. Он потерял свой замечательный голос. И самое главное — потерял способность рисовать.
Последние работы маслом Дали свидетельствуют о страхе смерти и подтверждают его преданность Веласкесу и Микеланджело. Заметно также участие помощников в создании картин. После смерти Дали Беа признал этот факт, однако упрямо отказывается рассказать о сотрудничестве подробно23.
В 1982 году Дали написал две "Пьеты". Фоном одной стал "белый покой" Порт-Льигата. А через дыры на месте грудей Богоматери видны крохотные скалы и море24. (Дали все еще не оставил своих оптических трюков.) Второе оплакивание вдохновлено скульптурой Микеланджело "Пьета Палестрина", но представляет собой ужасающую пачкотню25. "Менины" до самых последних дней занимали воображение Дали, что заметно в нескольких поздних работах. На одной из них, названной "Веласкес умирает за тем окном, из которого высовывается ложка" (1982), изображен сидящий во внутреннем дворике Эскориала несчастный придворный карлик Себастьян де Поррас, костюм которого отделан "кружевами" из яичницы. На другой картине его место заняла инфанта Маргарита26. Яичница — не единственное из известных клише Дали, населяющих эти вымученные работы. Повсеместно присутствуют костыли; на двух полотнах вновь появляются "посохи", которые впервые повисли над удлиненными цилиндрами Дали еще в 1926 году; есть также и несколько вариаций на тему израненного тела св. Себастьяна.
Наиболее интересной из последних работ является картина "Мы приедем позже, сразу после пяти" ("Фургон для перевозки мебели") 1983 года, которую Дали в деталях обсуждал с Антонио Пичотом и молодым художественным критиком Игнасио Гомесом де Льяньо. В написанной широкими мазками картине изображен внутренний вид фургона как бы со стороны водительского сиденья. Исследуя картину, Гомес Льяньо вспомнил советы Андре Бретона: "Не забудьте сделать соответствующее указание в завещании: что до меня, так мне бы хотелось, чтобы меня отвезли на кладбище в фургоне для перевозки мебели". Похоже, что мысли Дали постоянно вращались вокруг темы смерти27.
По свидетельству Робера Дешарна, последним произведением Дали стал "Хвост ласточки", созданный в мае 1983 года. Невозможно представить себе, как в то время Дали мог самостоятельно выполнить линии в центре полотна, не говоря уже о "виолончельных" звуковых прорезях и деталях самого инструмента в верхнем левом углу полотна. Однако Антонио Пичот утверждал, будто бы иногда на несколько минут рука Дали переставала дрожать, и тогда он был способен провести четкую линию, что якобы и произошло с данной картиной. Пичот присутствовал какое-то время при работе Дали над ней и допускает, что Беа помогал ему выполнить некоторые технические детали28. В любом случае "Хвост ласточки" был завершен слишком поздно и не мог быть включен в ретроспективу Дали, которая открылась в мадридском Национальном Музее современного искусства 15 апреля 1983 года. На здании укрепили огромное полотно с названием выставки "400 работ Сальвадора Дали с 1914 по 1983 год", ставшей ответом Испании на ретроспективу в Центре Жоржа Помпиду. Следуя желанию Дали, выставку открыл сын короля, принц Филипп. Сам Дали был слишком в плохом состоянии, чтобы приехать в Мадрид. Он послал письмо с благодарностями в адрес королевской семьи и грубыми нападками на свою собственную семью, объявив ее "величайшим препятствием" на его пути художника. Это было точным повторением его слов в 1942 году, когда он сопроводил злым комментарием выход в свет книги Анны Марии29. Его возмущение было столь бурным, что в августе он особо отметил отсутствие имени Анны Марии в своем завещании, подписав документ с перечислением причин ее исключения. Документ был засвидетельствован Антонио Пичотом, Артуро Каминадой и Робером Дешарном в присутствии нотариуса из Ла Бисбаля30.
В предисловии к каталогу кураторы выставки — Робер Дешарн и Анна Беристайн — подчеркнули, что многие работы, написанные до 1929 года, экспонируются впервые. Они являли собой доказательство существования "персонального стиля мастера, которому суждено было изменить многие аспекты парижского сюрреализма"31 еще до приезда Дали во Францию. Это наблюдение было совершенно справедливым, однако от критиков не ускользнуло, что десятилетие после 1929 года было представлено слишком подробно и это делало экспозицию неравнозначной. И тем не менее выставка в целом была более значимой, нежели выставка в Центре Жоржа Помпиду, особенно хорошо был представлен ранний период творчества Дали32.
Что касается лучших сюрреалистических полотен Дали, то на этой выставке можно было увидеть лишь некоторые из них. Особенным успехом пользовались "Великий Параноик" и, конечно же, "Великий Мастурбатор". Но все же они не могли компенсировать отсутствие таких прекрасных работ, как "Первые дни весны", "Мрачная игра", "Высвеченные удовольствия", "Окраина параноидно-критического города" и "Осенний каннибализм".
Толстый двухтомный каталог выставки, весьма небрежно скомпонованный, не шел ни в какое сравнение с двумя томами, изданными Центром Жоржа Помпиду: ни фактологической точностью, ни описанием документов, ни глубиной представленных исследований. Рафаэль Сантос Торроэлья счел этот каталог "национальным позором", в чем был склонен винить Робера Дешарна. Торроэлья пришел к выводу, что Дешарн полностью отошел от научной точности, как только стал секретарем Дали после Сабатера33.
Выставку посетило более 250 тысяч зрителей до ее закрытия 29 мая, после чего она переехала в замок Педральбес в Барселоне, где открытие было назначено на 10 июня — день первой годовщины смерти Галы. Дали, оставаясь в Пуболе, распорядился, чтобы на надгробный камень Галы положили букетик нардов, и отказался говорить о ней. Антонио Пичот сообщил прессе, что группа специалистов-врачей недавно осматривала Дали, но это обычный необходимый осмотр: никакого кризиса нет. Вокруг сада предусмотрительно возвели стены, чтобы уберечь Дали от любопытных глаз и возможных посетителей. Когда в августе появился Эдвард Джеймс в надежде повидать Дали, он не был допущен к нему. В октябре Робер Дешарн написал Джеймсу письмо с извинениями, объяснив, что Артуро Каминада неправильно назвал Дали его имя. Он сам спустя три дня приехал к нему с извинениями, но было поздно: Джеймс уже выехал из гостиницы, в которой останавливался в Жероне. Дали, писал Дешарн, был очень удручен, когда узнал об ошибке. Теперь же, в октябре, он находится в ужасающей депрессии. Окажет ли Джеймс честь художнику, вступив в почетные члены управления нового Фонда Галы — Сальвадора Дали?34
Дешарн упустил Джеймса, поскольку сам появлялся в Пуболе лишь от случая к случаю. Раз или два в месяц он прилетал из Парижа, около недели проводил в замке и потом вновь улетал. Посещения Мигеля Доменеча также были не частыми. Ежедневный рутинный подвиг ухода за сварливым стариком был взвален на плечи Артуро Каминады, его жены, супругов Ксикот, группы медсестер и врачей и Антонио Пичота, который уделял Дали все больше и больше времени, по нескольку раз в неделю приезжая из Кадакеса, чтобы составить компанию Сальвадору. Они болтали по-каталански. Учитывая то, что оба были художниками и что семьи их родителей дружили, недостатка в темах для бесед не было. Со временем, когда речь Дали стала совсем невразумительной, его понимал только Пичот.
Каминада не был достаточно образован, поэтому именно Пичот записал продиктованный Дали 31 октября 1983 года текст: "Самое важное открытие моего параноидно-критического метода: вокзал в Перпиньяне". Описание этой скромной станции, значившей для Дали даже больше, чем "Анжелюс" Милле, свидетельствовало о том, что, в отличие от его тела, разум художника функционировал вполне эффективно35.
Другим признаком здравости рассудка Дали было его внимание к Театру-Музею. К нему была недавно присоединена Торре Горгот, средневековая сторожевая башня Фигераса. Она была куплена совместными усилиями Муниципального совета и Регионального управления Каталонии. Завороженный еще в детстве магией башен, Дали пришел в восторг от нового приобретения, переименовал его в Башню Галатеи в честь умершей Музы и пообещал превратить ее в одно из "уникальнейших зданий мира". Возможно, он дал башне имя Галы, помня о ее прозвище "Крепость" (следствие ее скрытности), о котором прослышал еще до их встречи. В Башне Галатеи, сообщал миру Дали, будут представлены все "загадки" Галы36.
Фонд Галы — Сальвадора Дали официально был учрежден 23 декабря 1983 года, в присутствии общественного нотариуса из Ла Бисбаля — Хосе Мариа Фонсильяса Касауса, который год назад заверил подпись Дали на его новом завещании. В предисловии к документу Дали пояснял, что всегда мечтал, чтобы как можно больше его произведений находилось в Испании, где они были бы доступны для созерцания и изучения, и признавался в своем намерении превратить Фигерас, место своего рождения, в "культурно-музейную мекку Испании и всего мира" (что в известной мере перекликалось со словами, сказанными ему когда-то самим Франко). Первым шагом на этом пути стало создание Фонда Театра-Музея Дали. "Но сейчас, — продолжал Дали, — я мечтаю воплотить в жизнь высшее из моих желаний, основав Фонд, чье влияние выйдет за пределы Отечества. Фонд должен стать основой непрерывного притока культурных ценностей, чего я с любовью в сердце желаю Испании, Каталонии, Ампурдану и моему дорогому Фигерасу". Дали пояснял, что новый Фонд Галы — Сальвадора Дали будет частным институтом37.
Спустя несколько дней Дали обратился с просьбой к несколько озадаченным членам Муниципального совета Фигераса рассмотреть возможность расформирования предшествующего фонда и передачи его функций и полномочий новому фонду, обещав в этом случае осыпать Театр-Музей многочисленными милостями: не только передать ему все те работы, которые он уже преподнес в дар первому фонду, не только присоединить к ним те экспонаты в количестве 621 экземпляра, которые он только что подарил новому фонду, но и отдать еще многое другое. Члены Муниципального совета решили, что им по душе образ Фигераса как новой мекки искусства, нарисованный Дали, и выразили свое, пусть и не единогласное, одобрение. Король и королева приняли приглашение стать почетными покровителями новой организации. Почетный Комитет включал в себя, по предложению Дали, Эдварда Джеймса, Раймонда Барра, Джулиана Грина, испанского биолога и нобелевского лауреата Северо Очоа, математика Рене Тома и, наконец, каталонского экс-президента Хосефа Таррадельяса. Среди приглашенных в управление Фондом на первом месте значились Антонио Пичот, Мигель Доменеч и Робер Дешарн (которых в прессе уже успели окрестить "тройкой"), любимый двоюродный брат Дали — Гонсаль Серраклара, экс-мэр Фигераса Рамон Гуардиола (без которого Театр-Музей никогда бы не появился) и некоторые представители каталонского Независимого Парламента, мадридского правительства и ряда общественных организаций.
Официальное открытие Фонда Галы — Сальвадора Дали в Фигерасе было назначено на 27 марта 1984 года; в Мадриде церемония открытия весьма помпезно прошла на следующий день. Дали продиктовал превосходное послание королю и королеве: "Ваши Величества: Испания — кровоточащий шип; Король — высшая корона Испании. Святая Тереза и Ницше верили: чтобы описывать Вселенную, надо писать кровью. Нашей кровью, кровью Галы"38.
Ухаживать за Дали в то время было сущей каторгой, о чем можно судить по медицинским записям, которые вела Карме Баррис, одна из медицинских сестер. Прием пищи превращался в настоящую битву: Дали отказывался есть, в ярости переворачивая, как ребенок, тарелки с едой, несмотря на то что еду готовили в одном из лучших ресторанов в округе — в фигерасском мотеле "Дель Ампурдан" (еду ежедневно привозил Артуро Каминада). Дали отвратительно обращался с сестрами, часто плевал в них и отказывался выполнять предписания врачей. Второго апреля 1984 года Карме Баррис записала: "Дали проснулся ночью, перебудил всех и стал требовать таблетку. Когда ему дали лекарство, он выплюнул его. В конце концов он согласился принять половину таблетки при условии, что доктор проглотит вторую половину"39.
По мере того как приближался его восьмидесятилетний юбилей, Дали все сильнее страдал от депрессии. Он был настолько "не в своей тарелке", что даже отказался приветствовать приглашенных им самим членов Почетного Комитета нового Фонда, когда они прибыли в Пубооль40. в день своего рождения Дали получил поздравительные телеграммы из самых разных уголков мира, но они не смогли вывести его из мрачного душевного состояния. Молодой журналистке из "Abc" Бланке Берасатеги было разрешено на короткое время увидеться с Дали. Она отметила, что за ним прекрасно ухаживают и что распространившиеся слухи, будто бы Дали насильно заперт в Пуболе, — полнейшая чепуха. Дали жаждал, чтобы его оставили в покое. Она узнала, что художник читает книгу Рене Тома "Параболы и катастрофы" и — что знаменательно — только что изданную прекрасную монографию Рамона Гуардиолы о Театре-Музее в Фигерасе. Робер Дешарн пребывал в состоянии радостного ожидания: его огромное исследование "Сальвадор Дали. Очерки жизни и творчества" вот-вот должно было выйти из печати. Он заявил Берасатеги, что его книга с более чем тысячью репродукций (1200) и новым интересным материалом станет наиболее важной монографией из всех, посвященных Дали41.
Дешарн имел особые привилегии — ему был открыт доступ к архиву Дали, включая альбом газетных вырезок отца художника, который сберег ему массу времени и усилий. Но следует отметить, что подобное преимущество не могло компенсировать невежества и очевидного равнодушия Дешарна к испанской культуре вообще, и каталонской в частности (что со всей очевидностью выявилось в книге). Он допустил множество грубых ошибок, как это показал Сантос Торроэлья в трех разгромных и обстоятельных обзорах французского и испанского изданий этой книги. Торроэлья жестко критиковал не только француза, но и его барселонского издателя за вынесенное на обложку книги утверждение, будто Дешарн является "общепризнанным лучшим исследователем творчества Дали". Сантос Торроэлья, цитируя выводы Дешарна о детской сексуальности Дали, выставил "лучшего специалиста" на посмешище. "Проблемы его детства, — утверждал Дешарн, — отражены во многих полотнах, начиная с мастурбации и заканчивая автосодомией". Автосодомией? Сантос Торроэлья не мог представить себе, чтобы в столь нежном возрасте Дали был способен на подобную неслыханную сексуальную акробатику42.
Вражда началась с того, что Сантос Торроэлья в открытом письме разбил Дешарна в пух и прах за его хаотично составленный каталог недавней выставки Дали в Ферраре — первой выставки, проведенной под эгидой нового Фонда Галы — Сальвадора Дали. Три последовавших отзыва подлили масла в огонь и утвердили выдающегося критика и исследователя творчества Дали в роли принципиального испанского оппонента Дешарна. Разумеется, после этого Сантос Торроэлья стал persona non grata для Фонда43.
В период затяжной депрессии тем летом у Дали вдруг выдалось несколько дней, когда он ожил. Тогда он и объявил о желании организовать выставку в память о своем учителе в Фигерасе, Хуане Нуньесе Фернандесе, человеке, которому Дали обязан своим становлением больше, чем кому бы то ни было. Это был искренний порыв, однако выставка так и не была устроена44.
Издание обильно иллюстрированной монографии Робера Дешарна усилило скептицизм испанцев относительно подлинности последних картин художника (репродукции некоторых из них вошли в книгу). По мнению одного из старых друзей художника, каталонского живописца X. Тарратса, эти работы были не просто плохи — они вообще никуда не годились и выпадали из стилистики Дали. И в самом деле, они не имели права считаться произведениями Дали45. Робер Дешарн возражал: всю жизнь Дали работал в самых разных манерах; и если его физическое состояние спровоцировало очередную смену стиля, никто не смеет сомневаться в его авторстве46.
Дешарн не задавался вопросом, мог ли художник с сильным неконтролируемым дрожанием правой руки провести столь точные линии, как на картине "Хвост ласточки", которую Дешарн назвал последней работой Дали. Но сомнения укреплялись, в особенности после того как Фонд Галы — Сальвадора Дали объявил, что в период между июлем 1982 и серединой 1983 года Дали создал около сотни работ47. Издатель и исследователь творчества Дали — Эдуард Форнес предположил, что художник в какой-то мере участвовал в создании этих работ. Однако невозможно отрицать и участие других авторов, и было бы некорректно утверждать, что последние годы жизни Дали был способен на столь плодотворное и значительное творчество48. Луис Ромеро придерживался того же мнения. "Картины совсем плохи, — сказал он, — они не похожи на то, что он писал раньше. Более того, когда Дали был еще в хорошей физической форме и бодром настроении, ему иногда требовалось несколько месяцев, чтобы закончить то или иное полотно. Разве мог он создать около сотни работ, будучи совершенно больным и недееспособным? Я не верю в это"49.
Из этой сотни фальсифицированных картин выставлялись лишь крохи, всего остального исследователи творчества Дали никогда не видели, что лишний раз подтверждает сомнения Л. Ромеро, X. Тарратса, Э. Форнеса и других специалистов.
Примечания
1. Dali and Pauwels, pp. 62-63.
2. Из разговора с Марой Альбаретто в Турине 25 октября 1995 г.
3. La Vanguardia, Barcelona, 12 June 1995, p. 25.
4. Puignau, p. 176.
5. Romero, Aquel Dali, p. 35.
6. Romero, Dedalico Dali, p. 62.
7. Из разговора с Рафаэлем Сантосом Торроэльей в Порт-Льигате 5 июня 1994 г.
8. MDJ, vol. 12, 9 January 1984.
9. Из разговора с Гонсалем Серракларой в Барселоне 26 мая 1993 г.
10. Из разговора с Гонсалем Серракларой; с Антонио Пичотом в Кадакесе 5 августа 1995 г.; Гонсаль Серраклара в интервью: El Pais, Madrid, 4 September 1984, p. 20.
11. MDJ, 13 October 1983.
12. Нотариальная контора Ла Бисбаля (Жерона). Моя благодарность нотариусу Хосе Мариа Мартинесу Палмеру за предоставление копии этого документа.
13. Интервью Мигеля Доменеча в программе Испанского Телевидения "Загадка Дали" (см.: "Библиография", разд. 7).
14. Завещание воспроизведено, см.: Fornes, Les contradiccions del cas Dali, pp. 221-222; интервью, записанное на магнитофон, с доном Мигелем Доменечем, Мадрид, 19 февраля 1997 г.
15. Хесус Конте: "Как Дали лишил Каталонию наследства" (Set Dies, Barcelona, 12 October 1990); из телефонного разговора с Б. Артигасом 29 октября 1996 г.
16. Carol, р. 189.
17. Интервью Мигеля Доменеча в программе Испанского Телевидения "Загадка Дали".
18. Телеграмма Дали и черновик ответа Бунюэля находятся в архиве Луиса Бунюэля (Министерство образования, Мадрид); Antoni Pitxot, prologue to Carol, p. 10.
19. UD, pp. 13-15; я благодарен дону Луису Ревенге за показ этой видеопленки в Мадриде 25 сентября 1996 г. По словам Антонио Пичота, она была отснята 7 ноября 1982 г. (Carol, р. 9); Л. Ревенга датирует ее началом 1983 г.
20. Antoni Pitxot, prologue to Carol, pp. 9-10; из разговора с Луисом Ревенгой в Мадриде 25 сентября 1996 г.
21. Интервью Эльды Феррер в программе Испанского Телевидения "Загадка Дали".
22. Secrest, р. 17.
23. Программа Испанского Телевидения "Художественное наследие", 1989 (см.: "Библиография", разд. 7).
24. Воспроизведено в DOH, р. 431.
25. Там же, р. 435.
26. Там же, pp. 432-433.
27. Гомес де Льяньо: "Мы станем законными позже, около пяти..."; картина воспроизведена в DOH, р. 436.
28. Descharnes, DOH, p. 439. Из телефонного разговора с Антонио Пичотом 18 июня 1987 г.
29. El Pais, Madrid, 15 April 1983, p. 27.
30. Документ был подписан в присутствии нотариуса из Ла Бисбаля Хосе Мариа Фонсильяса Касауса 31 августа 1983 г.
31. МЕАС, I, р. 15.
32. См., например: F. Calvo Serraller, El Pais, Madrid, 18 April 1983, p. 35
33. Santos Torroella, "La ceremonia Daliniana de la confusiyn".
34. El Pais, Madrid, 11 June 1983, p. 29; из письма Робера Дешарна Эдварду Джеймсу 11 октября 1983 г. (EJF).
35. Текст воспроизведен в DOH, р. 423.
36. DOH, р. 423.
37. Я благодарен нотариусу дону Хосе Мариа Мартинесу Палмеру за копию этого документа.
38. Письмо Дали М. Лорке (мэру Фигераса) от 28 декабря 1983 г. с сообщением об этой перемене и ответ мэра см.: Fornes, Les contradiccions del cas Dali, pp. 66-69; о других документах, касающихся новой организации, — ibid., pp. 70-84; о церемонии открытия — послание Дали мадридскому представителю в El Рай, Madrid, 29 March 1984, p. 26; Romero, Dedalico Dali, p. 283. "Испания — кровоточащий шип": Дали настаивал на том, что этимология слова "Espana" происходит от латинского espina (шип, колючка). В действительности оно скорее всего имеет иберийские корни и означает "богатый кроликами".
39. Carol, pp. 144, 148-149; список врачей, посещавших Дали см.: ibid., pp. 149-150.
40. Romero, Dedalico Dali, p. 283.
41. Berasategui, "En Pubol con el genio escondido".
42. Santos Torroella, "Descharnes у el estilo "carcel de papel".
43. Santos Torroella, ibid.
44. Нурия Мунаррис: "Добровольное заточение Дали в Пуболе" (Diario 16, Seville edition, "Cuadernos del Mediodia", 1 June 1984, p. 20).
45. X.X. Тарратс в интервью Испанскому Телевидению в программе "Все люди Дали", 1984 (см.: "Библиография", разд. 7).
46. Там же.
47. Berasategui, p. vi.
48. Интервью Эдуарда Форнеса в программе Испанского Телевидения "Художественное наследие", 1989 г. (см.: "Библиография", разд. 7).
49. Интервью Луиса Ромеро в программе Испанского Телевидения "Загадка Дали".
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
