Потрясение устоев
Двадцать восьмого сентября 1975 года тяжело больной генерал Франко распорядился казнить последних из своих бесчисленных жертв — пятерых мнимых террористов, трое из которых, возможно, принадлежали к баскской организации ЕТА. Хотя весь мир осуждал диктатора, а Папа Павел VI уже не в первый раз обратился к нему с просьбой о милосердии, Франко был непреклонен.
Испанское правительство немедленно отреагировало на протест мировой общественности, организовав 1 октября по всей стране профранкистские демонстрации (за неучастие в которых испанских рабочих ждали немалые штрафы). Крупнейшая демонстрация прошла на Пласа де Ориенте в Мадриде, куда на автобусах свозили жителей прилегающих городов и даже отдаленных провинций. По оценкам "Le Monde", в ней приняли участие двести тысяч человек, хотя власти говорили о миллионе1. Были развешаны антиевропейские лозунги, повсюду мелькали голубые фалангистские рубашки и слышались фашистские приветствия. Толпа в десятки тысяч глоток скандировала: "Франко! Франко! Франко!", до тех пор пока низкорослый диктатор не появился на балконе дворца в сопровождении "строгого и бесстрастного" принца Хуана Карлоса, назначенного преемником Франко. Каудильо, одетый в черное, слабым голосом произнес семиминутную речь, расслышать которую было совершенно невозможно. Толпа бесновалась от восторга. Испанцы смотрели демонстрацию по телевизору в прямой трансляции. Франко выразил протест против распространения марксистско-масонского заговора, обещая, что армия, закон и порядок смогут в случае необходимости выполнить свой долг. "Совершенно очевидно, — убеждал он, — что испанцы вновь станут значительной силой в мире"2.
Этот день был отмечен неприятными инцидентами. В Мадриде застрелили троих полицейских; на иностранцев, включая и журналистов, набрасывались с бранью, в них плевали, над ними издевались3. Ситуация в Стране Басков была особенно напряженной. Рабочие некоторых районов объявили забастовку, а в Сан-Себастьяне полиция остановила траурную процессию, организованную в память о казненных товарищах, чем вызвала еще больший гнев и ненависть местных жителей. Один из французских журналистов назвал ситуацию в Испании "предреволюционной"4.
Испанская оппозиция диктатуре нашла поддержку международной общественности. Мексика призвала исключить Испанию из членов ООН. "Международная амнистия" обвинила испанскую полицию в "повсеместном и систематическом применении пыток". Французские профсоюзы объявили День акции бойкота против Испании, на время проведения которого прекратили подачу электроэнергии по всему Парижу. Французские авиалинии отменили рейсы в Испанию, а Сенат и Национальное собрание временно прервали заседания. Разъяренная толпа собралась перед испанским посольством. В Лондоне служащие аэропорта "Хитроу" приняли решение бойкотировать иберийские авиалинии; Итальянский Сенат также приостановил заседания; Финляндия и Австрия отозвали своих послов из Испании для обсуждения сложившейся обстановки; Комиссия Европейского Экономического Сообщества выразила намерение прервать переговоры с Испанией относительно ее вступления в "Общий Рынок"5.
Агентство "Франс Пресс" взяло у Сальвадора Дали небольшое интервью, интересуясь его мнением о казнях и реакции на них. Он отвечал, что митинг в Мадриде и зарубежные протесты явились "величайшим подарком, который только можно себе представить, нашему генералиссимусу Франко". Далее художник продолжал:
Дали разворачивал свой хорошо известный тезис на тему свободы: "Лично я против свободы. Я — за Святейшую Инквизицию. Свобода — это дерьмо. Поэтому всякая страна проигрывает, когда в ней слишком много свободы. Еще Ленин сказал: "Свобода — совершенно бесполезная вещь"6.
На следующее утро, 2 октября, Дали несколько изменил свой тон. Теперь он утверждал, что принципиально против всех форм терроризма и, конечно же, против смертных казней. Но, уточнил он, поскольку они узаконены в некоторых странах, "я не считаю себя компетентным вмешиваться в то, каким образом законы там проводятся в жизнь". Что же касается будущего Испании, то вводить в этой стране демократическую систему было бы ошибкой. "Подобно всем испанцам, я с нетерпением жду правления принца Хуана Карлоса, будущего короля Испании". Иными словами, абсолютной монархии7.
Реплики Дали вызвали еще одно выступление в прессе: кинорежиссер Александр Ходоровский, который намеревался пригласить Дали на роль Императора Галактики в экранизации романа Франка Герберта "Дюна", объявил об отмене этого решения. "Я бы постыдился использовать в своей работе человека, который, проявляя свой мазохистский эксгибиционизм, призывает к отвратительной казни людей" — так объяснил Ходоровский свой отказ8.
Под давлением франкистской цензуры пресса не писала о протестах, вызванных последними казнями и комментариями Сальвадора Дали, но они получили широкий резонанс испаноязычных радиостанций, работающих в Европе, включая Би-Би-Си, весьма популярную в Испании. Дали понял, что в своих высказываниях зашел слишком далеко, и после того как на стенах его дома в Порт-Льигате появились оскорбительные надписи, в окна полетели камни и начали приходить телеграммы и письма с угрозами расправы, он решил покинуть страну9.
Его поддержал Энрике Сабатер — теперь официальный управляющий художника, получивший лицензию частного детектива и пистолет. Известно, что Дали приходил в ужас при виде оружия, и это давало управляющему дополнительную власть. Таково было мнение Аманды Лир: Сабатер подогревал страхи Дали, чтобы укрепить свое положение10. Сейчас он отрицает подобные обвинения и уверяет, что идея носить при себе пистолет принадлежала исключительно самому Дали. Сабатеру случалось хвататься за оружие: когда однажды лунатик ворвался в дом и перепугал слуг, — но курок он никогда не спускал11.
Дали и Гала вылетели из Барселоны в Женеву. Их сопровождали Аманда Лир и Сабатер. Дали был полон недобрых предчувствий, ибо летел на самолете впервые в жизни, и Аманда дала ему для успокоения валиум. В результате Дали пришел в восторг от перелета и объявил, что отныне будет путешествовать только самолетом. Десятого октября супруги Дали вместе с Сабатером вылетели в Нью-Йорк, где, как всегда, поселились в отеле "Сент-Режи"12. В Америке все уже знали об одиозном выступлении Дали и о казнях; пресса не упустила шанса написать об этом. Адвокат Дали Арнольд Грант был озабочен сложившейся ситуацией. Более известный как муж Бесс Майерсон (бывшей "Мисс Америка"), Грант особенно переживал, что скандал мог отразиться на ценах картин Дали. Его тревогу можно понять, ибо художник платил ему не наличными, а своими картинами13. Перед Нью-Йорком Дали сначала посетили Женеву. Почему? Морз предположил, что Гала (тогда ей был восемьдесят один год) по своему обыкновению пересекла границу Испании с нелегально провозимой толстой пачкой наличных, чтобы положить их в швейцарский банк14.
Дали вынужден был оправдываться перед Америкой: он не собирается одобрять смертные казни и не призывает к новым. Да, он отдает должное инквизиции; да, он ненавидит демократию и поддерживает диктатора Франко; но он вообще против смертной казни (потому что может быть казнен невиновный) и против абортов (потому что мир может лишиться гения, возможно — нового Дали)15. Мало кто поверил подобному покаянию и меньше всего — живущие в изгнании испанские республиканцы, с нетерпением ожидавшие смерти Франко и мечтавшие вернуться на родину. Среди них был и Эухенио Гранель, сюрреалист младшего поколения из Галисии и друг Бретона. Он пришел к выводу, что художника "презирает вся интеллигенция", да и антифранкистское сообщество Нью-Йорка считает, что Дали опустился "от гения тридцатых годов до клоуна наших дней"16.
Уверенный, что "коммунисты" и террористическая организация басков ЕТА жаждут мести, перепуганный художник укрылся под защитой вооруженного Сабатера и несколько месяцев крайне редко показывался на публике. Рейнольд Морз нашел Дали совершенно потерянным и понял, что Сабатер "с успехом разыграл коммунистическую карту". Эта афера подействовала на Дали "больше, чем какое бы то ни было событие за тридцать два года нашего знакомства". Морз обратил внимание, что художник с волнением следит за угасанием диктатора. Он, "казалось, старел сам вслед за угасанием генералиссимуса"17.
К этому времени уже не оставалось сомнений в том, что Франко серьезно болен. Несмотря на объявленного диктатором преемника — будущего монарха, над Испанией вновь нависла угроза политической нестабильности и экономического упадка, возможно, даже новой гражданской войны. Дали, редко заходивший в церковь, вопреки своему мифу об обращении в веру, начал ежедневно посещать кафедральный собор св. Патрика и молиться за выздоровление каудильо. Сабатер был изумлен зрелищем коленопреклоненного молящегося Дали. А по другую сторону океана, в мадридской резиденции Франко, врачи ежедневно собирали консилиум. И когда 20 ноября миру было объявлено о смерти диктатора, Дали ужаснулся. Возможно, он подозревал, что если монархия не будет восстановлена и левые придут к власти, он никогда не сможет вернуться на родину18.
К счастью для Дали и для всей Испании, король Хуан Карлос де Бурбон, окруженный искушенными советниками, повел себя разумно и уверенно, умело пройдя опасный путь от диктатуры до конституционной монархии. Кульминационным моментом "Перехода", как назван этот период в испанской истории, стала конституция 1978 года, которая провозглашала концепцию национального примирения, устанавливала демократическую монархию и освобождала католическую церковь от статуса государственной религии.
Три года, предшествующих появлению конституции, были очень напряженными. Существовала серьезная опасность, что франкисты, выведенные из себя отступничеством Хуана Карлоса, могут поднять военный мятеж и повернуть время вспять. Доктор Мануэль Вергара, семейный врач Дали в Кадакесе, вновь увидев его, был поражен резким упадком сил художника. "Смерть Франко ужаснула его, — вспоминал Вергара в 1996 году. — К тому же его пугал пистолет Сабатера. Дали пребывал в состоянии постоянной тревоги. Я пытался подбодрить его: "Сальвадор, ради Бога, возьми себя в руки, у тебя все в порядке, будь же мужчиной". Это помогало на день или два, а потом всё начиналось снова"19.
Год 1975-й был отмечен не только смертью Франко и началом демократизации Испании, но и существенными переменами в делах Дали и Галы, которые довели до нервного срыва своего адвоката Арнольда Гранта, после чего он был вынужден покинуть их. Его место занял умный молодой юрист из штата Висконсин Майкл Уорд Стаут, с которым супруги Дали познакомились на вечеринке в "Сент-Режи". Знакомство Стаута с художником произошло отчасти против его воли, поскольку искусство и публичные представления Дали оставляли адвоката равнодушным. В кругу друзей Стаута о Дали говорили как о "разновидности хорошо продающегося художника — бывшего гения, а ныне коммерсанта". Тем не менее вечер удался. Дали нашел тридцатидвухлетнего Стаута очаровательным (его пухлые щеки и преждевременная лысина напомнили художнику собственного отца). Дали заинтересовался им, узнав, что Стаут специализируется в области авторских прав. Так Стаут стал адвокатом супругов Дали в Нью-Йорке, и вскоре сфера его деятельности охватила и международный бизнес. Его первым и самым легким заданием было приведение в порядок деловых бумаг Галы20.
Постепенно Стаут проникся уважением к Дали, но не к его искусству — он никогда не принимал рисунков или других произведений Дали в качестве оплаты, как это делал Арнольд Грант. Как всякий нью-йоркский адвокат, знающий себе цену, он брал почасовую оплату вне зависимости от того, какие услуги он оказывал. Гала вначале сопротивлялась, но постепенно смирилась с подобной системой, не забывая при этом тщательно проверять счета21.
В Нью-Йорке Стаут вскоре познакомился не только с Энрике Сабатером, но и с Питером Муром. Он сразу же обратил внимание на тот факт, что они были поразительно разными людьми. Мур — яркая и притягательная личность — был необходим Дали и Гале в 1960-е годы. Но когда десятилетие спустя художник стал все сильнее зависеть от внешних обстоятельств, Мур перестал быть нужным. "Энрике был гораздо расторопнее в первые годы службы. Он мог получить столик в переполненном ресторане, мог поймать такси под дождем, найти аэроплан в случае необходимости". Кроме того, он был умным бизнесменом. По мнению Стаута, Дали не нуждался в пистолете Сабатера, и хотя тот намеревался защищать жизнь художника, сам способ такой защиты ввергал Дали в еще более угнетенное состояние22.
Стаут понимал, что дела супругов совершенно запущены, особенно это касалось налогов. Как раз тогда чета Дали объявила о намерении обосноваться в Соединенных Штатах на постоянное жительство и получила "зеленые карты"23. Они всегда платили какие-то налоги, однако выплачиваемые суммы ни в коей мере не соответствовали реальным доходам, получаемым по большей части наличными. К тому же долгие годы Гала нелегально ввозила и вывозила крупные денежные суммы. Вскоре после того как Стаут принял дела, государственная налоговая служба внезапно начала расследование против супругов Дали (возможно, налоговых инспекторов насторожило, что Дали уволил своего постоянного бухгалтера Гарри Баха — безупречно честного человека24). Расследование оказалось весьма серьезным, и Стаут обратился к услугам известной адвокатской конторы, специализирующейся на "наиболее запутанных международных налоговых делах". После продолжительных и сложных переговоров появилась возможность объяснить задолженность по 1976 — 1977 годам удовлетворительным для федеральных властей способом, сумев убедить их, что супруги отныне обладают статусом "временно проживающих иностранцев". Но с этих пор налоговая служба уже не теряла бдительности25.
Положение Майкла Стаута в окружении Дали стало двусмысленным, после того как он начал оказывать профессиональные услуги Сабатеру. Он пытался уклониться от этой обязанности, но оба — хозяин и управляющий — настаивали. Эта двойная зависимость адвоката заложила основу той неразберихе, которая характеризовала последние годы жизни Дали, и в конце концов превратилась в безнадежно запутанный клубок проблем26.
Одной из первых крупных операций Стаута стало открытие в Испании компании с ограниченной ответственностью. Ее учредителями были Дали, Сабатер и его жена. Фирму назвали "Даса Эдисионес" ("Да" означало "Дали", а "Са" — "Сабатер") и зарегистрировали ее в Жероне 31 мая 1976 года27. Стаут участвовал в создании еще одной компании для Сабатера (возможно, и для Дали) — "Даларт Лтд", занимавшейся продажей драгоценностей и других предметов по эскизам Дали, а также правами на репродуцирование его произведений28.
Испания развивалась по демократическому пути, и у Дали были возможности убедиться во враждебном отношении к нему каталонцев. Он был потрясен известием о том, что под его столиком в барселонском ресторане "Виа Венето" обнаружили бомбу (сам он в это время находился в Нью-Йорке29). Кроме того, Дали не допустили к участию в жеронской выставке, посвященной памяти писателя и историка Карлоса Раола, казненного фашистами в 1939 году30.
О Сальвадоре Дали в Испании тогда думали не лучшим образом, и художник ждал случая исправить положение. Постепенное укрепление монархии радовало его, он не упускал возможности выразить преданность королю Хуану Карлосу и королеве Софии, надеясь найти в их лице заступников и стать чем-то вроде придворного живописца. Его надежды оправдались. Отбросив правила этикета, Хуан Карлос и София, симпатизируя художнику, несколько раз навещали его.
Восстановление демократии в Испании встречало серьезные препятствия. Ультраконсерваторы и неофашистские силы страны активно противостояли нововведениям, и 24 января 1977 года в Мадриде были предательски убиты пять юристов, известных своими левыми взглядами. В ответ на эту акцию с демонстрацией протеста вышли полмиллиона человек. В марте 1977 года были упразднены франкистские профсоюзы, находящиеся под контролем государства. Затем, 9 апреля, в Страстную Субботу, правительство легализовало Коммунистическую партию, что подтвердило худшие опасения крайне правых. Военная верхушка была оскорблена (отдельные армейские подразделения готовились к военному перевороту). Несколько министров подали в отставку. Наступил самый опасный момент за время перехода к демократии. Дали тщательно следил за происходящим: его переполняли дурные предчувствия, однако он молчал31.
Болезненное состояние художника усугублялось еще и тем, что с июня 1977 года его стало тревожить затрудненное мочеиспускание. Опасавшийся рака простаты, сгубившего и его отца, охваченный паникой, Дали срочно связался с барселонским хирургом Антонио Пигвертом, который оперировал ему грыжу в 1974 году. Пигверт отказался вылететь в Нью-Йорк, но послал туда своего помощника, чтобы подготовить Дали к перелету в Испанию. Персонал авиакомпании "Трансуорд Эйр лайнс" был настолько любезен, что четыре задних места специально отгородили занавеской для удобства Дали. Сабатер вспоминал: "Каждый час бесконечного перелета я вынужден был водить Дали в туалет, спускать с него брюки, освобождать "приемник", закрепленный доктором, и устанавливать его обратно. Я никогда не забуду этого ада. Казалось, это никогда не кончится"32.
Когда Дали прибыл в Барселону, доктор Пигверт заметил нечто странное в его поведении и понял, что Дали находится под воздействием наркотических препаратов. Действительно, художник принимал по десять и больше таблеток в день, предписанных ему разными докторами против целого букета реальных или воображаемых недомоганий. Возможно, в их число входили и антидепрессанты. Пигверт назначил детоксификацию, после чего сделал Дали операцию на простате. Она прошла удачно, без всяких осложнений. Художник очень быстро пошел на поправку и с этих пор стал называть доктора своим "ангелом пи-пи". Однако картина, обещанная врачу в знак благодарности, так никогда и не была подарена33.
После нескольких недель отдыха и восстановительного лечения художника отпустили домой. Покидая клинику, он выглядел испуганным, но когда в июле в Порт-Льигате его посетил писатель Хосеф Пла, Дали уже производил "великолепное впечатление — здоров и чрезвычайно бодр"34. Хосеф Пла, уроженец Нижнего Ампурдана, был фанатичным поклонником Дали еще до Гражданской войны и являлся автором лучшей книги о Кадакесе, чем заслужил восхищение Дали (насколько тот мог восхищаться своим современником). Пла предложил написать книгу о художнике с иллюстрациями самого Дали, и тот согласился. Книга Пла "Сальвадор Дали. Музей произведений" была выпущена издательством "Даса Эдисионес" со штемпелем Сабатера в 1981 году.
В то время когда Дали поправлялся после операции, Музей Гойи во французском городке Кастр (Тарн) выставил восемьдесят гравюр в технике "сухой иглы" по мотивам "Капричос" Гойи, выполненных Дали между 1973 и 1977 годами на гелиографических пластинах35. Эти очаровательные цветные вариации представляют некоторый интерес. Вспомнив школьные опыты, когда он превращал иллюстрации в учебнике в новые картины, Дали использовал мощные гравюры Гойи для выражения своих тайных страстей. Усилив налет сексуальности и скатологии, отмечаемый и в оригиналах, и использовав автографы Гойи, Дали "приправил" свои гравюры костылями, мягкими часами, эякулирующими пенисами (даже у повешенного!), вагинами, роскошными женскими задами и Великими Мастурбаторами. Одна из самых удивительных работ — гравюра под номером восемь. На ней изображена умершая молодая женщина в элегантном платье и два зловещих существа в капюшонах, которые куда-то ее несут. Надпись на гравюре "Они волокут ее" содержит намек на ужасное насилие. Эти слова напомнили Дали о первых строках стихотворения Лорки "Неверная жена": "И в полночь на край долины/ увел я жену чужую/ а думал — она невинна". Дали знал это стихотворение наизусть. К надписи Гойи Дали добавил слова "к реке, думая, что она невинна", а на заднем плане изобразил гротескную фигуру чудовища с огромным, но дряблым пенисом, созерцающего жестокую сцену. Намек на его и Лорки гетеросексуальную немощность? По меньшей мере, гравюра еще раз доказывает влияние Лорки на жизнь и творчество художника36.
Хотя к концу лета 1977 года Дали восстановил силы после операции, общее состояние его здоровья оставляло желать лучшего — он перешел рубеж семьдесят третьего года жизни. Гала, несмотря на то что была на десять лет старше, выглядела гораздо бодрее. Доктор Мануэль Вергара, наблюдавший Галу на протяжении семнадцати лет, был поражен ее неистощимой жаждой брать от жизни все возможное, что подразумевало в первую очередь Джефа Фенгольта. Когда "Иисус Христос — Суперзвезда" стал все реже и реже приезжать в Пуболь, Гала решила проводить как можно больше времени в Нью-Йорке37.
Стиль жизни Дали и Галы требовал постоянного притока наличных денег. Теперь художник уделял основное время графике, которая стала главным источником дохода. Сабатер был только рад этому, Морз же отметил в дневнике, что средняя стоимость заказа на репродукции теперь достигла ста тысяч долларов. Сабатер при этом сохранял подлинник и право на воспроизведение работы в других изданиях. Благодаря такому положению дел он богател не по дням, а по часам38.
Пытаясь уменьшить налоги супругов или вообще избежать их, Сабатер в 1977 году устроил им получение гражданства в Монако. Это оказалось жестокой ошибкой. Дали никогда не проводили в княжестве времени, необходимого для соблюдения внешней проформы, и этот трюк породил новые проблемы позже, когда они пытались наладить свои отношения с Испанией39.
По словам Морза, Дали принудил Сабатера выкупить у Питера Мура права на аренду здания перед Театром-Музеем в Фигерасе. Мур надеялся организовать здесь сбыт вторичной художественной продукции Дали, однако теперь здание отходило человеку, который и был ответственным за ее производство, — Энрике Сабатеру. В этом магазинчике Сабатер намеревался торговать репродукциями работ Дали, издаваемыми в "Даса Эдисионес". Все это приводило Рейнольда Морза в смятение: партнерство Дали и его управляющего вылилось в подозрительную игру. Между тем Гала тратила огромные суммы на Джефа Фенгольта. "Все это напоминает мне сюжет бульварного романа, — писал Морз в своем дневнике. — Каталонский вор становится миллионером, эксплуатируя славу одного из величайших художников мира! Каталонский крестьянин становится свидетелем, как почти девяностолетняя русская женщина одним взмахом руки тратит на молодого любовника такую сумму наличных, какую тот не мог даже представить себе десять лет назад!" Вскоре бюст любовника-протеже стал украшением "овальной комнаты" в Порт-Льигате. Престарелая Гала явно ему поклонялась!40
Примечания
1. Le Monde, Paris, 3 October 1975, p. 2.
2. Le Figaro, Paris, 2 October 1975, pp. 1, 3; Le Monde, Paris, 2 October 1975, p. 1.
3. Le Monde, Paris, 2 October 1975, pp. 1-3; 3 October 1975, p. 2.
4. Ibid., 2 October 1975, p. 2.
5. Ibid., 2 October 1975, pp. 1-3. "Иностранная кампания. "День протеста" стал причиной сбоя транспортного движения и подачи электроэнергии в Париже" (La Vanguardia, Barcelona, 3 October 1975, p. 24).
6. "Слова Сальвадора Дали: Франко — национальный герой Испании" (Le Monde, Paris, 3 October 1975, p. 2). См. также: "Сальвадор Дали сказал: Франко — замечательный человек" (Le Figaro, Paris, 2 October 1975, p. 3; La Vanguardia, Barcelona, 3 October 1975, p. 24); "Мнение Дали: Нужно вернуть инквизицию" (New York Post, 2 October 1975).
7. Le Monde, Paris, 3 October 1975 года; см. также примеч. 5.
8. "Дали высказывает свои мысли и теряет работу" (San Francisco Examiner, 10 October 1975).
9. "Нападения на дом Дали" (Tele-Express, Barcelona, 4 October 1975, p. 5); Сандра Ли Стюарт: "Дали отрицает свой призыв к казням" (Times Advertiser, Trenton, NJ, 12 October 1975).
10. Lear, Le Dali dAmanda, p. 262.
11. Из разговора с Энрике Сабатером в Калелья де Палафругель 30 июня 1996 г.
12. Lear, L'Amant-Dali, pp. 285-287.
13. Catterall, p. 46; MDJ, October 1975.
14. О дате прибытия Дали в Нью-Йорк см.: New York Times, 11 October 1975; MDJ.
15. New York Times, 11 October 1975.
16. Сандра Ли Стюарт (см. примеч. 9)
17. MDJ, October 1975.
18. Ibid., 28 October 1979, 22 May 1980, etc.; UD, pp. 48-49.
19. Из разговора с доктором Мануэлем Вергарой в Кадакесе 6 августа 1996 г.
20. Из разговора с Майклом Стаутом в Нью-Йорке 11 июля 1996 г.
21. Из того же источника.
22. Из того же источника.
23. Из того же источника.
24. Альфонс Квинта: "Сложность и запутанность финансовой ситуации Дали" (El Pais, Madrid, 4 September 1980, p. 23).
25. Из разговора с Майклом Стаутом в Нью-Йорке 11 июля 1996 г.
26. MDJ, 27 October 1979, 14 March 1980, etc.
27. Альфонс Квинта (см. примеч. 24, р. 22).
28. Там же.
29. MDJ, 15 September 1981.
30. Playa, Dali de l'Emporda, pp. 30-31.
31. Gibson, Fire in Blood. The New Spain, p. 52.
32. Из разговора с Энрике Сабатером в Калелья де Палафругель 30 июня 1996 г.
33. Vila-San-Juan, pp. 228-230.
34. Pla, Obres de museu, p. 181.
35. Michler and Lopsinger, p. 252; из телефонного разговора с П. Муром 30 августа 1996 г.
36. Les Caprices de Goya de Salvador Dali, Hamburg, Galerie Levy, 1977.
37. Из разговора с Мануэлем Вергарой в Кадакесе 6 августа 1996 г.
38. MDJ, 27 October 1979.
39. Carol, p. 114.
40. MDJ, 22 March 1980.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
