Ядерный мистицизм

Девятнадцатого октября 1950 года, через месяц после смерти отца, Дали прочитал лекцию в барселонском "Атенее", и она стала началом самой шумной рекламной кампании за всю его жизнь. В основу ее легла мысль, что он не просто вернулся в лоно католической церкви, но что в нем открылись способности мистика. Местом выступления был выбран "Атеней", поскольку именно здесь в 1930 году он произнес скандальную речь в защиту сюрреализма, шокировав собравшихся. "Я был богохульником, а стал мистиком", — заявил Дали. Огромная аудитория, жаждущая его откровений, состояла из представителей франкистской городской власти и духовных лиц. В начале своей речи он подверг ожесточенным нападкам писателя Мануэля Бруне, который жил в Фигерасе и в 1946 году написал статью в "Destino" по случаю выхода на пенсию Сальвадора Дали Куси. После этого Бруне подружился с доном Сальвадором и Анной Марией; Дали подозревал, что именно Бруне помогал ей в работе над книгой "Сальвадор Дали глазами сестры", отсюда, видимо, и враждебное к нему отношение. Дали сообщил слушателям, что Бруне был его врагом много лет и не упускал возможности подчеркнуть случаи его "кощунства" в прошлом. Но одним Бруне дело не ограничилось, так как мир полон посредственностей, единственный смысл жизни которых — это дискредитировать тех, кто добился успеха. Дали решил называть подобных людей обобщенно — брунеи, и надеялся, что в будущем слово войдет в толковые словари.

В своем выступлении 1930 года Дали больно задел самолюбие аудитории "Атенея", презрительно высказавшись в адрес каталонского драматурга Анхеля Гимера. На сей раз он добился похожей реакции, особенно когда начал говорить о разнице между собой и Бруне, которая заключалась в одежде, галстуках и... состоянии банковского счета. Последнее замечание большинству присутствующих показалось вызывающим¹.

Дали принес с собой большую деревянную вилку с двумя зубцами — символ его жизни и философии. Левый зубец олицетворял бунтаря и богохульника Дали 1923 года, а правый — мистика Дали 1950 года, создателя "Мадонны Порт-Льигата". Ручка вилки символизировала целостность и экстаз. "Экстаз является диалектической гармонией противоположностей двух противостоящих друг другу, но подлинных Дали", — поспешил пояснить он. Не дав времени собравшимся переварить это своеобразное самоопределение, Дали показал слайд с "Мадонной Порт-Льигата" в сопровождении "Теологической поэмы", написанной им во время работы над картиной. Далее шли мистические откровения. Единство Вселенной, установленное Эйнштейном, поразительным образом соответствовало "величественному мистицизму Библии"; так в 1950 году впервые в истории науки физика предоставила доказательства бытия Божия. Поэтому художник обязан обратиться к возвышенным образам Ренессанса, к живописи Рафаэля, тогда как Пикассо (с его портретами Доры Маар) наделил искусство крайней степенью уродства. Лекция Дали отличалась все тем же пафосом, с которым он выступал в Америке на протяжении восьми лет, прибегая к мистицизму для достижения эффекта. Дали, уверенный в расцвете католического мистицизма в следующие пятьдесят лет, убеждал испанских художников создавать картины на религиозные темы. Испании необходимо ориентироваться на Вальдеса Леаля, Веласкеса и Сурбарана, если она желает достичь "духовной гегемонии нашей прославленной имперской традиции"².

У присутствовавшего на лекции Дали 1930 года Себастьяна Гаша были причины сомневаться в искренности исповеди художника. С изумлением выслушивал он признания Сальвадора в его якобы неосознанной религиозности. Гаш с самого начала неодобрительно относился к аморальным аспектам сюрреализма (из-за чего, собственно, и порвал отношения с Дали) и сейчас не верил своим ушам, наблюдая, как новообращенный католик отрекался от тех идей, которые в этой же самой аудитории он фанатично отстаивал двадцать лет назад³.

По словам Эмилио Пигнау, который привез Дали из Порт-Льигата (Гала не только не поехала с ними, но и не разрешила воспользоваться "Кадиллаком"), вечер прошел вполне мирно, несмотря на редкие выкрики с галерки и выпады в адрес Бруне⁴.

С 27 ноября 1950 года по 10 января 1951 года в Нью-Йорке, в галерее "Карстерс" публика увидела второй вариант "Мадонны Порт-Льигата", послужившей прекрасной рекламой возвращения художника к вере. Однако не все критики были убеждены в искренности Дали; его работа, по словам Рейнольда Морза, вызвала "очевидный скепсис"⁵.

У Дали родилась идея новой картины — "Христос Сан Хуана де ла Крус" ("Христос св. Иоанна на кресте"), для создания которой он воспользовался замечательным рисунком Распятия, приписанным самому святому. На этот рисунок Дали указал монах-кармелит, отец Бруно де Фруассар⁶. В "Беверли Хиллз" Джек Уорнер познакомил Дали с Рассом Зандерсом — голливудским каскадером и профессиональным акробатом, который позировал Дали для композиции со сценой Распятия Иисуса на деревянном кресте с рисунка св. Хуана. Вернувшись в Порт-Льигат весной 1951 года, Дали показал Эмилио Пигнау увеличенные до предполагаемых размеров картины фотографии и попросил его изготовить чертеж проекции этого креста в сильном ракурсе. Пигнау был совершенно ошеломлен, но выполнил указания Дали в точности. Довольный результатом, художник перенес полученное изображение креста на полотно⁷.

На огромной картине (205 х 116 см) Иисус висит над бухтой Порт-Льигата, той самой бухтой, вид на которую открывается с террасы дома художника на берегу. Этот пейзаж повторится десятки раз на картинах и рисунках Дали 50-х годов; их будут оживлять изображения Мадонны, Христа, местных рыбаков и сонмы ангелов. Один из них на картине "Ангел Порт-Льигата" (1952) написан с Галы⁸, которая вновь появится на картине "Святая Елена Порт-Льигата" (1956) вместе с изображением Распятия, книги (не идентифицированной) и с соблазнительной ложбинкой на груди. В большинстве этих работ прослеживается один и тот же приторный сюжет⁹.

Пигнау неоднократно помогал Дали в создании картин "мистико-ядерного" цикла, таких как "Дезинтеграция постоянства памяти" (1952 — 1954), "Ультрамариново-корпускулярное Вознесение" (1952 — 1953) и "Ядерный крест" (1952). Последняя работа технически оказалась чрезвычайно сложной (изображение креста, составленного из 950 кубов, в перспективе). Дали подарил своему помощнику одну из репродукций с надписью "Эмилио Пигнау, изготовившему кубы". Когда Пигнау уже не мог справляться с тем объемом работ, которые требовались Мастеру для решения всех технических проблем, Дали стал периодически нанимать двух стажеров-архитекторов из Фигераса: Феррера и Джакоме — они делали геометрические расчеты и чертежи для Дали¹⁰.

В апреле 1951 года Дали опубликовал "Мистический манифест", развивавший тему его выступления в барселонском "Атенее". Издание было осуществлено на двух языках: французском и латыни, видимо, для придания тексту должного духовного смысла. В манифесте Дали провозгласил свой принцип параноидно-критического мистицизма. Новый текст начинался аксиомой, которая гласила, что современное искусство упадочно и это связано со "скептицизмом и недостатком веры, обусловлено рационализмом, позитивизмом, а также диалектическим и механистическим материализмом". Итак, факт установлен: современное искусство нуждается в спасении, а кто лучше подходит на эту роль, как не каталонский экс-сюрреалист, чье имя означает "Спаситель"?

Принципы параноидно-критического мистицизма, по утверждению Дали, основываются на поразительных успехах современной науки, и прежде всего на "метафизической духовности" квантовой механики и концепции формы как результата мучительного процесса ("У свободы нет формы. Всякая роза растет в тюрьме"). Дали приводит примеры наиболее красивых зданий мира: крохотной церкви Темпьетто архитектора Браманте в Риме (1502) и огромного испанского Эскориала, созданного Хуаном де Эррерой (1563 — 1584). Оба шедевра — плод "экстаза", утверждает он, возвращаясь к теме своего выступления, и представляют собой образцы классического совершенства. А ориентиром для современных художников стала пещерная живопись, критские и романские фрески и даже африканские культовые предметы — эта пища для "умственно отсталых".

Итак, что необходимо художнику, чтобы приблизиться к мистицизму? Для этого начинающий художник должен подвергнуть свои "мистические грезы" (так и оставшиеся неопределенными) ежедневной строжайшей проверке для создания в себе "кожно-скелетной души (с костями снаружи и прекрасной плотью внутри)". Едва ли это можно назвать практическим советом. Мистический экстаз, по уверению Дали, достигнутый этим способом, является сверхрадостным, взрывоподобным, расщепленным, корпускулярным, ультразвуковым и желеобразным. И только человеку свойственно испытывать этот эстетический взрыв величайшего удовлетворения.

А что может увидеть в своем экстазе мистический художник? Возможно, "золотую, корпускулярную" Непорочную Деву Порт-Льигата, изображенную Дали, или ангельского ребенка на берегу в Розесе (с картины "Я в возрасте шести лет, когда мне показалось, что я девочка, осторожно приподнимающая оболочку моря, чтобы посмотреть на собаку, спящую под сенью воды", 1950). Однако подлинный мистический художник должен придерживаться стиля Ренессанса, поскольку именно он установил правила живописи на все века. К нему как ориентиры ведут заслуживающие доверия Пифагор, Гераклит, Витрувий, Лука Пачоли (итальянский математик, чьим трактатом "О божественной пропорции" Дали бесконечно восхищался) и Святой Иоанн Креститель, "божественный толкователь поэзии воинствующего испанского мистицизма, который ныне возрождает Дали".

Этот параноидно-критический мистицизм гораздо более подходил ядерной физике и теории относительности, чем мистицизму в церковном понимании, хотя Мишель Тапи в эссе "О последовательности Дали", включенном в "Мистической манифест", утверждал, что известное "упорство в святотатстве" в сюрреалистический период Дали было в действительности "соразмерным внешним обстоятельствам проявлением актов [sic!] Веры, колебавшимся от бесплодного отрицания до материалистического сектантства"¹¹.

Признаки зарождающейся духовности в молодом Дали, искаженные безнравственным сюрреализмом! Молитва в форме богохульства! Все это было неестественно и нелепо. Однако Дали пришел в восторг от апологии Тапи по поводу его перехода от материализма к мнимой духовности. В 1930 году он окончательно запутал аудиторию барселонского "Атенея", объясняя, что надпись на картине "Священное Сердце": "Иногда ради удовольствия я плюю на портрет своей матери" — явилась ему во сне. "В снах получаешь возможность проклинать тех, кому поклоняешься во время бодрствования. Можно плевать на свою мать. В некоторых религиях оплевывать что-либо считается священным действием". В состоянии бодрствования он никогда не испытывал искушения плевать на портрет своей матери; но, делая это во сне, он совершал глубокий религиозный акт. Как обычно, Дали не взял на себя ответственности за свои постыдные действия. Он был всегда прав, всегда оправдывал свои поступки¹².

Через несколько месяцев после появления "Мистического манифеста", в августе 1951 года Дали дал интервью о своих религиозных убеждениях скептически настроенному барселонскому журналисту Мануэлю дель Арко. На самом ли деле Дали стал католиком? Да, и это большой прогресс после столь бурной жизни в прошлом¹³. Ходит ли Дали на исповедь и к причастию? Да. Почему же он был богохульником в молодости? Потому что стремился к экстазу через материальное. Сегодня все иначе, и "достижение экстаза по пути к совершенству проходит через духовность". Более того, он верит в воскрешение мертвых¹⁴. Ходит ли он к мессе? После паузы Дали ответил, что намерен ходить к мессе для подтверждения своей веры¹⁵. Может быть, он решил закончить свои дни монахом? Нет, он слишком грешен: "Вы можете быть мистиком, а потом не быть им. Но единожды став святым, нельзя уже покончить со святостью"¹⁶. Хорошо сказано. Мистицизм для Дали был очередным проявлением эго и не предусматривал никаких обязательств. Никакой набожности, никакого сострадания и никакой любви. Ни в одном из религиозных призывов Дали нет слова "любовь". Более того, если в августе 1951 года он утверждал, что ходил на исповедь и посещал мессу, то в его спорадических дневниках 1952 года, изданных двенадцать лет спустя под нескромным названием "Дневник одного гения", нет ни одного упоминания о выполнении этих обещаний. Кроме того, близкие художника говорили, что они ни разу не видели, чтобы Дали посещал церковь¹⁷.

Во время короткого отдыха от тем ядерного мистицизма, в сентябре 1951 года Дали и Гала приняли участие в роскошном карнавале в Венеции, который прославился как самый прекрасный и богатый костюмированный бал, организованный миллионером Карлосом Бейстеги. Гости выходили из гондол возле дворца Лабиа, известного своей роскошью, где их шумно приветствовали толпы венецианцев. Дали и Гала, наряженные великанами семиметрового роста, появились в сопровождении карликов и были встречены громкими аплодисментами. Костюмы по эскизам художника и идеям Галы для них выполнил Кристиан Диор. Дали вспоминал "бал столетия" с наслаждением. На него съехались все "сливки общества" — от Орсона Уэллса до леди Черчилль. "Город был заполнен до отказа, а мой успех настолько велик, что даже двадцать лет спустя я все это иногда вижу во сне", — писал Дали в "Неисповедимой исповеди"¹⁸.

Но его успех в Венеции не шел ни в какое сравнение с лекцией "Пикассо и я", прочитанной 11 ноября 1951 года в мадридском театре им. Марии Герреро. Лекция произвела огромное впечатление в Испании и за ее пределами. Настолько огромное, что в памяти Дали она стала одним из величайших событий его жизни.

Знаменитый театр им. Марии Герреро в тот вечер был полон. Кроме представителей высшего общества присутствовали писатели, журналисты, художники и критики. Было известно, что о "коммунисте" Пикассо, bete noire (изгнаннике) франкистского режима, Дали скажет нечто экстравагантное. И он не разочаровал публику. Вторая часть выступления превратилась в легенду. Позже Дали любил цитировать ее:

И, как всегда, сегодня Испания являет миру величайший контраст — на этот раз речь идет о полюсах современной живописи:

О Пикассо и обо мне —
к вашим услугам!

Пикассо испанец.
Я также.

Пикассо гений.
Я также.

Пикассо года 72, мне — лет 48.

Пикассо знают во всех странах мира.
Меня также.

Пикассо коммунист.
Я — нет же!

Лекция, в первую очередь, воспевала гениальность Испании. Общеизвестно, что Дали и Пикассо гении. Но гений также и Хуан Грис, уроженец Мадрида и основоположник кубизма, как и Пикассо. По словам Дали, принято считать кубизм французским явлением культуры, но его корни — в замысловатых арабесках Альгамбры, причудливо преображенных андалузским умом Пабло Пикассо, родившегося в Малаге! Что же касается Гриса, то он, "Хуан де Эррера кубизма", по определению Дали, наделил "дионисийский" кубизм Пикассо эстетическими особенностями, достойными похвал. Но почему Грис забыт в собственной стране? У Дали готов ответ: все это по вине брунеев — местных патетических критиков. На них лежит ответственность. Все испанские гении вынуждены бороться против равнодушия и посредственности, свойственных большей части населения страны. И лучшим тому примером является прославленный испанский каудильо. "До Франко, — говорил Дали, эмоционально подчеркивая слова, — каждое новое правительство со своими новыми политиками только усложняло ситуацию: замешательство, ложь и беспорядок. Франко резко порвал с этой лжетрадицией, противопоставив им ясность, правду и порядок в то время, когда весь остальной мир достиг высшей точки своего анархизма. Это кажется мне верхом оригинальности". Этот панегирик вызвал "шквал оваций" у публики¹⁹.

Затем речь лектора стала невразумительной. Он коснулся связи между "экстазом" и морфологией "ограниченной формы", используя прямые цитаты из "Мистического манифеста". В этом месте публика была озадачена, несмотря на общий вывод Дали, что целью испанской живописи сегодня должно быть слияние мистицизма и реализма. В заключение лекции Дали зачитал телеграмму, которую он только что отправил Пабло Пикассо:

Духовность сегодняшней Испании представляет собой крайнюю противоположность русскому материализму. В России даже музыка служит политическим целям. В нашей стране мы верим в полную свободу католической души. Знайте, что не смотря на ваш нынешний коммунизм, мы считаем вас анархическим гением в едином наследии нашей империи духа, а ваше творчество — триумфом испанской живописи. Да сохранит вас Господь²⁰.

Молодой художник Антонио Саура был шокирован хвалебными речами Дали в адрес генерала Франко и его режима и снисходительными замечаниями о Пикассо. Он ненавидел Франко и его окружение и будучи приверженцем сюрреализма до этого считал Сальвадора Дали рупором прогрессивных сил. Речь художника вызвала у Сауры раздражение. "Все, что он говорил, каждое его утверждение было оскорблением идеалов свободы и борьбы с режимом. Некоторые из присутствующих, как и я, выступили против его заявлений"²¹.

Однако именно это хотело услышать испанское правительство. Безусловно, сам Франко был польщен. Он понимал, что Дали может быть полезен режиму, который критикуют демократические страны, а США бойкотирует с 1946 года.

В театре им. Марии Герреро находился и молодой художественный критик Рафаэль Сантос Торроэлья, который впервые встретился с художником в 1948 году после возвращения Дали из Америки. Торроэлья родился в 1914 году в семье таможенника в пограничном каталонском городке Портбоу и работал у Кобальтов — барселонских издателей. Он знал книгу Ориоля Ангуэры о Дали по информации в прессе. Кобальт заполучил мемуары Анны Марии "Сальвадор Дали глазами сестры" для издания. Это дало возможность Сантосу Торроэлье познакомиться с Анной Марией и ее отцом, близко сойтись с ними и даже иногда гостить у них в Эс Льяне. По непредвиденным обстоятельствам книга перешла к другому издателю, но дружеские отношения критика с семьей Дали сохранились и окрепли, когда Торроэлья приступил к изданию "Писем к друзьям" Гарсиа Лорки, куда должны были войти отрывки из переписки Анны Марии с поэтом. Знакомство Сантоса Торроэльи с Лоркой и присутствие на его поэтических выступлениях также сближало его с семьей Дали, которая вспоминала о погибшем поэте с глубокой нежностью²².

Первая статья Сантоса Торроэльи о Дали появилась еще до лекции художника о Пикассо, а первая книга-эссе — спустя несколько месяцев. Это было тщательное исследование трезвого, хотя и восторженного критика. С одной стороны, Торроэлья был чрезвычайно увлечен Дали, с другой — прекрасно отдавал себе отчет в изъянах его характера и осмелился подвергнуть сомнению искренность утверждений художника о его новоявленном мистицизме. Он осознавал важность взаимной дружбы Лорки и Дали, которая нуждалась в более серьезном изучении. Небольшая по объему книга послужила основой для скрупулезных работ, которые принесли известность Сантосу Торроэлье как ведущему исследователю творчества Дали²³.

Пресса в Испании и испаноязычных странах широко освещала выступление Дали, которое было кратко изложено в "Nodo" (испанском двойнике "Pathe News" ("Важные новости"). Ведущая франкистская ежедневная газета "Madrid" оскорбительно отозвалась о тех, кто намеревался оправдать Пикассо, этого "соучастника и защитника тех, кто виновен в смерти миллионов испанцев"²⁴.

Через несколько месяцев мадридский писатель и журналист Мигель Утрильо опубликовал дерзкую статью "Сальвадор Дали и его враги", поддержав выступление Дали против Мануэля Бруне, и заявил, что именно Бруне написал за Анну Марию книгу мемуаров "Сальвадор Дали глазами сестры", "которая станет историческим примером сочинений бездушной женщины"²⁵. Утрильо сообщил о разгоревшейся полемике после лекции Дали и банкете в честь художника в "Палас-Отеле". Старый друг Дали Эухенио Монтес с горечью вспомнил Хосе Антонио Примо де Риверу, основателя Испанской Фаланги, казненного республиканцами в начале Гражданской войны. Монтес утверждал, что Испания должна стать "лидером христианского мира, лидером человечества". Эта высокопарная речь в защиту фалангистского национализма оказалась самой абсурдной за всю историю режима Франко²⁶.

В декабре того же года лондонская галерея Алекса, Рида и Лефевра выставила второй вариант "Мадонны Порт-Льигата" и картину "Христос Сан Хуана де ла Крус", предоставив британской публике возможность познакомиться с последними произведениями далианского "мистицизма". Выставка породила много толков, особенно после приобретения за значительную сумму Художественной галереей Глазго картины "Христос Сан Хуана де ла Крус"²⁷. После закрытия выставки и перед очередной поездкой в Нью-Йорк Дали опубликовал статью, озаглавленную "Текущее положение далианской живописи". "Мне понадобилось десять лет, чтобы выиграть свою сюрреалистическую битву, — писал он. — Теперь же мне нужен всего год, чтобы выиграть мою классическую, реалистическую и мистическую битву. Естественно, против меня восстали все левые интеллектуалы. Со мной — все, кто обладает чувством интуиции, новый дух эпохи, новая интеллигенция. Я выиграю битву за испанскую живопись"²⁸.

В Америке Дали, сопровождаемый Рейнольдом и Элеонорой Морз, выступил с лекциями, основной темой которых был так называемый ядерный мистицизм. Впрочем, никто не воспринял это всерьез, а газетные статьи пестрели заголовками типа "Толпа приветствует мистицизм Дали"²⁹. Во время разъездов по Америке Дали послал телеграмму соболезнования королеве Елизавете в связи со смертью ее отца: "Прошу Вас принять мои искренние соболезнования, а также мою надежду и веру в то, что Ваше правление возродит интерес к мистическим ценностям мира"³⁰.

"Мой новый ядерный мистицизм, — отмечал Дали в дневнике в мае 1952 года, — является плодом, одухотворенным Святым Духом, плодом демонических и сюрреалистических экспериментов первой половины моей жизни"³¹. Испания и ядерный мистицизм должны очистить мир. Остальным странам отводилась роль соучастников:

Америка, с ее неслыханным прогрессом технологий, предоставит эмпирические доказательства (можно даже предположить, фотографические или же микрофотографические) этого нового мистицизма.

Гений еврейского народа, подобно Фрейду и Эйнштейну, неизбежно придаст ему динамику и антиэстетику. Франции отводится существенная дидактическая роль. Она, возможно, создаст конституционную основу для ядерного мистицизма благодаря своему интеллекту. Но именно на Испанию возложена миссия облагородить мир религиозной верой и красотой³².

После 1952 года упоминания о ядерном мистицизме в дневниках Дали постепенно исчезают, как и заявления о "высшей и славной миссии" Испании в деле обновления "великой классической традиции реализма и мистицизма"³³. Но еще несколько лет продолжая пропагандировать ядерный мистицизм, Дали критикует "социалистический реализм", всуе поминая "духовность" и часто посмеиваясь над Пикассо³⁴.

Пикассо же на провокации Дали никак не реагировал. Он не упоминал о нем в разговорах, отказывался обсуждать его творчество, даже не хотел слышать имени Дали. В 50-х годах Флер Каулз, одна из первых биографов Пикассо, сказала, что "чистый лист бумаги мог бы выразить его отношение к Дали". "Пикассо, — утверждала она, — отвергал сам метод саморекламы, с помощью которого Дали заявлял о своем существовании". Такое игнорирование было самым эффективным наказанием, примененным Пикассо к Дали³⁵.

В ноябре 1952 года, завершая приготовления к традиционной поездке в Нью-Йорк, Дали получили известие о смерти Поля Элюара. Ему было всего пятьдесят шесть лет. Дали написал в своем дневнике о кончине поэта без особых эмоций³⁶. Торжественная церемония похорон состоялась на кладбище Пер-Лашез в присутствии многочисленных друзей Элюара во главе с Пикассо и Арагоном. Они прощались с ним как с героем. Гала также присутствовала на церемонии. Теперь Дали и Гала получили право на венчание. Гала попросила свою дочь получить копию свидетельства, подтверждавшего, что она и Элюар состояли в католическом браке. Но понадобилось еще шесть лет, прежде чем Дали и Гала смогли обвенчаться³⁷.

В декабре в нью-йоркской галерее "Карстерс" открылась выставка Дали из шести новых картин на религиозные темы: "Ультрамариново-корпускулярное Вознесение", "Евангельский натюрморт", "Ядерный крест", "Безмятежная Гала", "Ангел Порт-Льигата" и "Корпускулярное постоянство памяти". По мнению художника, наиболее важной из всех картин было "Ультрамариново-корпускулярное Вознесение", и он уделил ей наибольшее внимание в выставочном каталоге. Картина, писал он, изображала "нечто противоположное атомному взрыву. Вместо распада материи мы видим ее соединение, воссоздание подлинной и прославленной Девы Марии на небесах". Дали подчеркивал, что это не просто шедевр, а шедевр, который явился итогом всех предшествующих экспериментов современного искусства:

Картина по своей сути оправдывает все экспериментальные усилия современной живописи, поскольку мне удалось привести эти эксперименты к классическому завершению. Эксперименты, которым, в противном случае, суждено было бы остаться бесплодными, так как большинство великих и смелых новаторов обращаются в наши дни за вдохновением к археологии; и только несколько импульсивных молодых абстракционистов продолжают "интересные пластические эксперименты", которые, к сожалению, так и останутся на уровне декоративного искусства, поскольку выполнены графическими средствами. Был Сёра с его пуантилизмом, который, сам того не зная, предвосхитил открытия ядерной физики. Был кубизм. Особенно важен великий футуристический гений Боччони, но он выражает себя в скорости, автомобилях и действии. Это ребячество. Именно по причине отсутствия теологического и философского смысла всем этим попыткам суждено в скором времени сгинуть.

Но все они предсказали нечто, ставшее величайшим, неизмеримым и категорическим нововведением нашего времени — новым понятием материи, которое принадлежит ЯДЕРНОЙ ФИЗИКЕ³⁸.

Дали представил читателю собственную точку зрения картиной "Ультрамариново-корпускулярное Вознесение", которая продолжала тему протонов и нейтронов. И здесь он также использовал образ Христа, учитывая популярность картины "Христос Сан Хуана де ла Крус". Изображению лица Галы, расположенного на острие ядерного вихря, в отличие от первого варианта "Мадонны Порт-Льигата", придана большая правдивость. Несколько лет спустя Дали скажет об этой работе: "Пускай ницшеанского сверхчеловека не существует, зато в этом "Вознесении" существует сверхженщина Ницше. Она поднимается на небо, поддерживаемая ангелами антивещества"³⁹.

Благоприобретенная духовность, однако, не помешала Дали в 1954 году заняться сочинением трехактной пьесы на французском языке под названием "Эротико-мистический бред". Дали всегда гордился своей работоспособностью, но эта пьеса, получившая окончательное название "Мученик. Лирическая трагедия в трех актах", так и не была закончена⁴⁰. Если судить по некоторым опубликованным отрывкам, она была сомнительным начинанием⁴¹. Однако Дали находил ее настоящим прорывом в эротической драматургии. Действие происходит в Делфте в год рождения Вермера. Действующие лица: девятнадцатилетняя девственница, отчаянно жаждущая физической любви; аристократ, предпочитающий мастурбацию половому акту, и католический исповедник. В начале 70-х годов Дали предлагал Катрин Денёв играть в его пьесе, воображая, как она читает наиболее откровенные строки и, как это свойственно актрисе, вспыхивает от стыда⁴². Эти фрагменты показывают, что Дали безупречно владел французским эротическим лексиконом (хотя так и не научился правильно писать). В это же время он работал над сочинением "Сто двадцать дней Содома Прекрасного Полоумного Маркиза с изнанки"⁴³.

В 1955 году Малкольм Маггеридж взял интервью у художника для телевизионной программы Би-Би-Си "Панорама". Дали был в прекрасной форме и объяснялся на английском языке гораздо свободнее, чем мог предположить Маггеридж. "Нет ничего веселее, чем столкновения и взрывы внутриатомной жизни, эти конфликты ядерной физики, — объяснял художник, комментируя свои последние работы. — Электроны, пи-мезоны, атомы... Все это прыгает и скачет в сверхъестественном эв-рит-ми-чес-ком танце". Маггеридж изобразил изумление. Интервью продолжалось:

Маггеридж: Вспомним ваши удивительные причуды, о которых все наслышаны: такси с дождем внутри и тому подобное. Собираетесь ли вы продолжать в том же духе?

Дали: Э-э, все это относится к первому периоду моей жизни. Тогда меня занимал психоанализ, я приехал в Лондон и встретился с доктором Фрейдом. Но сейчас меня интересует исключительно прогресс ядерной физики.

Маггеридж: То есть вы хотите сказать, что на самом деле ваши знаменитые шутки в прошлом — всего лишь период вашего творчества, а теперь вы пошли дальше и отныне намереваетесь подчинить жизнь ритму атомного распада?

Дали: Точнее, одному из типов атомного и ядерного мистицизма.

Маггеридж: Что ж, благодарю вас за это очаровательное выражение — "ядерный мистицизм"⁴⁴.

По замечанию Дон Эйде в связи с картиной "Антипротонное Вознесение" (1956), христианское учение, воплощенное в форме ядерного мистицизма Дали, напоминает "первоклассную научную фантастику"⁴⁵.

Примечания

1. Arco, pp. 26, 92.

2. Dali, "Porque fui sacrilego, porque soy mistico", машинописный текст, датирован 30 октября 1930 г. (Каталонская библиотека, Барселона).

3. Gasch, L'expansii de l'art catala al топ, p. 163.

4. Puignau, pp. 53-56.

5. Morse, Dali. A Study of his Life and Work, p. 63.

6. DOH, p. 333; ил. там же.

7. Puignau, pp. 59-62; DOH, p. 318.

8. Dali (Музей Сальвадора Дали, Флорида, см.: "Библиография", разд. 1), Nos. 79-80.

9. Ibid., No. 86.

10. Puignau, pp. 62-64. Включена цветная фотография "Ядерного креста" с автографом Дали.

11. Воспроизведено в VPSD, р. 134.

12. Descharnes, The World of Salvador Dali, p. 18.

13. Arco, pp. 61, 114.

14. Ibid., p. 22.

15. Ibid., p. 77.

16. Ibid., p. 24.

17. Питер Мур, секретарь Дали на протяжении 1960-1970-х гг., был убежден, что Дали никогда не посещал церковную службу. То же самое утверждала и Нанита Калашникофф, столь же близко знавшая Дали.

18. UC, р. 271. См. фотографию с костюмами супругов Дали в VPSD, р. 135.

19. Текст лекции см.: Utrillo, pp. 25-33.

20. Utrillo, p. 37.

21. Antonio Saura, "La playa desierta de Salvador Dali", El Pais, Madrid, 9 October 1983, pp. 36-37.

22. Из разговоров с Рафаэлем С. Торроэльей в Барселоне, Кадакесе и Мадриде в 1990-1996 гг.; Jimenez and Playa, "Dali vist des de l'Emporda", No. VIII.

23. Santos Torroella, "Con Salvador Dali en Portlligat", Correo Literario, Barcelona, 1 September 1951; Santos Torroella, Salvador Dali, Madrid, Afrodisio Aguado, 1952.

24. Madrid, quoted by Utrillo, p. 50.

25. Utrillo, pp. 15, 19-20, 101.

26. Ibid., p. 70.

27. Etherington-Smith, p. 384.

28. О выставке у Алекса, Рида и Лефевра см.: МЕАС, II, р. 128; о высказывании Дали: Santos Torroella, Salvador Dali, p. 56.

29. Utrillo, p. 47.

30. Ibid., p. 55.

31. DG, p. 32.

32. Ibid., pp. 34-35.

33. Ibid., p. 34.

34. Dali, "Authenticite et mensonge", Arts, 1 May 1952; цит.: VPSD, p. 136.

35. Cowles, p. 263, п. 1.

36. DG, p. 71.

37. Из разговора с Сесиль Боаретто в Париже 25 февраля 1995 г.

38. Каталог из коллекции Пере Вей, Кадакес.

39. Descharnes, The World of Salvador Dali, p. 182.

40. DG, p. 123.

41. Dali, Martir. Tragedie-Lirique [sic] en III Actes; опубликована Игнасио Гомесом де Льяньо (см.: "Библиография", разд. 5).

42. Lear, L'Amant-Dali, pp. 62-63.

43. DG, p. 123.

44. Телевидение Би-Би-Си ("Панорама", 4 мая 1955 г.).

45. Ades, р. 175.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница