Мельчору Фернандесу Альмагро
1
Гранада, сентябрь 1925 г.
Ну так и что же? Что из того? Годы идут, идут, а принц все примеряет Золушке башмачок1... А если перестанет — рухнет мир.
Где же он — последний приют? Хочу укрыться с тем, что люблю.
Мои стихи — времяпрепровождение.
Моя жизнь — времяпрепровождение.
Но разве я провожу время?
Мир отвернулся от меня, и спина его — темная, как шкура старого черного осла, — застит свет.
Я хочу сбросить с себя все, начать с голого нуля и созерцания.
<...>
Надо будет придумать что-нибудь с заработком. Может, подам на конкурс, а нет... там видно будет. Руки есть, будут и деньги.
Жизнь моя становится все напряженней.
Где же он, потаенный мой приют, — вдали от всех распрей, идиотизма, гнилья? О сладостный приют, убранный ивовыми ветками, уставленный сластями и сухариками, последнее пристанище сердца, чья отрада — звук флейты и пенье сирен...
Федерико.
Ф. Гарсиа Лорка. Только тайна заставляет нас жить, только тайна
2
Гранада, конец сентября 1925 г.
Дорогой мой Мельчорито!
Я много работаю.
Впервые в жизни пишу любовную лирику. Новые горизонты открылись мне, и что-то во мне переменилось. Сам себя не узнаю, Мельчорито! А мама говорит: «Даты еще, оказывается, растешь, Федерико!» И я только-только начинаю понимать, а ведь давно пора... что же это такое? Замедленное развитие?
Мне все кажется, что юность только начинается. Я и в семьдесят не буду стариком. Никогда не буду стариком. Прощай! Как хочется поговорить с тобой... и посоветоваться.
Федерико.
3
Гранада, конец января 1926 г.
Дорогой мой Мельчорито!
Мне почему-то показалось, что ты обиделся на меня, и я обрадовался необычайно, когда увидел твое письмо из Сарагосы. Я понимаю, почему тебе не понравилась арагонская столица. Сарагоса стала опереточной и фальшивой, как хота, и, чтобы отыскать ее древнюю душу, нужно идти в музей Прадо и восхищаться той поразительно верной картиной Веласкеса2. Там башня Сан-Пабло3, крыша биржи в жемчужном небе и своеобразный силуэт деревушки в горах. Теперь этот город исчез. Я видел Арагон из вагонного окна, и мне кажется, что древняя душа Сарагосы, истерзанная бесчисленными белыми шрамами, блуждает где-то в окрестностях Каспе4, среди меркнущих серых роз, там, где ледяной ветер сбивает с ног пастуха и возвращает огромным звездам их жуткую первозданность.
А Барселона — совсем другое дело, правда? Там море, воля, жажда приключений, риск и мечта о любви. Там пальмы, люди со всех концов света, ошеломляющие рекламы, готические башни и изумительный рокот городского прибоя — перестук «ундервудов»5. Как я люблю этот ветер и эту страстность! Не удивляюсь, что меня там вспоминают: я очень подружился со всеми, а стихи мои они приняли незаслуженно хорошо. Сагарра говорил со мной так учтиво, так дружески, и я этого никогда не забуду. А кроме того, мне, неистовому каталонисту, очень понравились эти люди, такие сосредоточенные и по горло сытые Кастилией6...
Мой друг и тамошний неразлучный спутник Сальвадор Дали, с которым я состою в постоянной и обширной переписке, сообщает мне все новости. Он снова зовет меня туда — и я обязательно поеду — и просит позировать ему для портрета.
После я расскажу тебе о замыслах, про которые сейчас умалчиваю. Я хочу издаваться. Потому что если я этого не сделаю теперь, то не сделаю уже никогда, а это плохо. Но издаваться я хочу как следует. Я долго приводил в порядок свои книги. У меня их три7. Теперь они отчищены добела. В них все так, как должно быть. Книга коротких песен получилась интересной. Ты не помнишь их, и потому тебе кажется, что их уже перекопировали. Ничего подобного. Никто их ne тронул. Бедняжки! Но в них есть что-то, и это что-то нельзя скопировать. Я не впадаю в музыку, как некоторые молодые поэты. Я отдаю любовь — слову! — а не звукам. Не из пепла мои стихи. Как хорошо, что я так долго хранил их. Благословение на мою голову! Сейчас я в последний раз чуть-чуть дотронулся до них, и — все готово! Часть этой книги я посвятил маленькой дочке Хорхе Гильена Тересите таким вот образом: «Тересите Гильен, когда она играет на своем рояле с шестью клавишами». Остальные стихи тоже посвящены детям, в других книгах есть посвящения взрослым. Тебе, Салинасу и т. д. Я много работал. И хотел бы поскорее уехать в Мадрид... но я поеду в Фигерас, а потом с Пакито в Тулузу. Мадридское литературное общество представляется мне гангстерским притоном. Каждое слово оборачивается сплетней, клеветой, интригой, кругом какой-то американский разбой. Мне хочется перевести дух, омыть свое сердце и свою поэзию в чужих водах, сделать ее богаче, раздвинуть ее горизонты. Я уверен, теперь для меня начинается новая жизнь.
Я хочу быть поэтом с головы до ног, рожденным поэзией и погибшим от поэзии. Я начинаю видеть ясно. Высокое сознание моих будущих творений овладевает мной, и почти трагическое чувство ответственности сковывает меня... не знаю... Мне кажется, во мне рождаются точные формы и абсолютное равновесие.
Пакито еще в Бордо. Скоро он поедет в Тулузу, а затем в Лондон. Я еду следом. Мне хочется обнять тебя и обнять Гильена, который всегда так добр со мной. Я ведь рожден для моих друзей, а не для тех, с кем просто знаком.
Федерико.
Ф. Гарсиа Лорка. Любовь
4
Гранада, декабрь 1926 г.
Дорогой Мельчорито!
Получил твое письмо. Я в Гранаде и невыносимо скучаю, и все, что пишу, не нравится мне до последней степени, до отчаяния. Стихи мои достойны сожаления — я не выразил и не могу выразить того, что думаю. Какая-то муть, а нужен резкий свет, и нигде нет меня самого, моей правды; чувствовать это больно. Вот так. Мне нужно уехать. И лучше бы далеко.
Ты скажешь, что это нахлынуло, конечно, нахлынуло, но ведь и в этом есть смысл.
Ждем Пакито — мы все рады его приезду.
Если бы у меня был хоть какой-нибудь серьезный предлог уехать в Мадрид! Не то я застряну здесь бог знает насколько.
Прощай, Мельчорито! Крепко обнимаю.
Федерико.
Ответь мне сразу и напиши, что «Мариана?» Это для меня единственный предлог ехать. Ты говорил с Маркиной8?
5
Гpанада, январь 1927 г.
Дорогой Мельчорито!
Как всегда, я рад тебе и с нежностью обнимаю. Скоро ты получишь мою первую книгу с посвящением тебе, Салинасу и Гильену. Три мои любови.
Я хочу ехать в Мадрид, чтобы выяснить, что там с «Марианой Пинедой». Пьеса мне не нравится нисколько — ты знаешь. Но другого серьезного предлога, чтобы уехать, у меня нет. Может быть, ты напишешь мне письмо, где объяснишь, что мой приезд совершенно необходим? Это ведь правда. Я должен ехать, ведь так? Сделай это... если захочешь. Я не настаиваю.
Книги мои вот-вот появятся. Многих они удивят. Миф о моем цыганстве слишком уж разошелся, а в «Песнях», к примеру, мне кажется, есть истинная поэзия (не в том смысле, что она много стоит, а в том, что она благородна и отточена; это четкий, неиздерганный лирический жест). Это не цыганствующая книга. И я доволен. Я убрал несколько ритмических песен, хотя они и удались, — хочу, чтобы воздух книги был горный.
Надеюсь, тебе понравится.
На обложке — созвездие Колос Девы, как на картах звездного неба. Не говори никому о книге, пока она не появится. Так лучше... есть же миф о моих публикациях.
Мельчорито! Федерико «Впечатлений и пейзажей»9, так ласково описанный тобой... ведь это не он нарисовал для тебя корзину с фруктами. Не он — другой. Ты слишком погружен в 1918-й.
Прощай. Крепко обнимаю.
Федерико.
Напиши мне сразу. Прощай, лисенок!
6
Барселона, 29 мая 1927 г.
Дорогой Мельчорито!
Я погружен в репетиции. Баррадас взялся сделать декорации по эскизам Дали.
Они очень хороши пластически и впечатляют новизной.
Я вспоминаю тебя у моря — мы оба любим его, и эстетика моря близка нам обоим.
Крепко обнимаю —
Федерико.
7
Телеграмма
Барселона, 25 июня 1927 г.
Большой успех «Марианы Пинеды» Обнимаем
Федерико Дали
8
Кадакес, июль 1927 г.
Дорогой Мельчорито!
Навязываю тебе поручение. Узнай, пожалуйста, в «Авторских правах», причитается ли мне что-нибудь и нельзя ли сделать так, чтобы ты получил эти деньги и переслал мне. Прости, что пристаю к тебе с этим, но я никого, кроме тебя, не решаюсь беспокоить такой просьбой.
Ответь мне сразу. Мне очень не хочется просить денег у своих, и так страшно подумать, сколько я растратил.
Кадакес поразителен, и жить здесь — наслаждение, но мои требуют, чтобы я возвращался, и совершенно правы. Уехать мне будет трудно — я и так уже препираюсь с семейством Дали на этот счет, но другого выхода нет.
Я много работал. Новые стихи мои — иные. С «Цыганским Романсеро» кончено; новые вещи иной природы. Ты так редко и мало писал мне, что я, должно быть, потерял твою дружбу (или ты — совесть?) .
Прощай, Мельчорито. Так напиши же!
Федерико.
Примечания
1. На первый листок письма приклеена картинка — обертка от шоколада «Аматлер».
2. Речь идет о картине «Вид Сарагосы» (1647) Хуана Баутисты дель Масо (? — 1667), которую долгое время приписывали его учителю Веласкесу.
3. Шестидесятиметровая башня церкви Сан-Пабло в стиле мудехар, самая красивая из башен Сарагосы.
4. Город на скалистом берегу реки Эбро в пров. Сарагоса.
5. Одна из первых марок пишущих машинок.
6. Здесь слышен отзвук скрытой полемики поэтов поколения Лорки с их предшественниками — поколением 98-го года, для которого символом Испании была Кастилия.
7. Речь идет о «Сюитах», «Песнях» и «Поэме канте хондо».
8. До того пьеса о Мариане Пинеде уже была возвращена автору Г. Мартинесом Сьеррой, который не счел возможным ставить ее после прихода к власти Примо де Риверы. Э. Маркина получил рукопись еще в начале 1926 г., но отдал ее М. Ксиргу только осенью. В ноябре М. Фернандес Альмагро сообщил Лорке о согласии Ксиргу, а 13 февраля 1927 г. С. Р
9. Речь идет о статье, опубликованной в первом номере журнала «Стихи и проза» («Версо и проса») за 1927 г. и удостоившейся такого комментария в письме X. Гильену: «Я посвятил книгу тебе, Салинасу и Мельчорито, хотя нечего было посвящать ее Мельчорито, если вспомнить тот поклеп, который он возвел на меня у вас в «Стихах и прозе», — ох, этот косолапый провинциал Федерико времен «Впечатлений и пейзажей». «Впечатления и пейзажи» — первая прозаическая книга Лорки, увидевшая свет еще в 1918 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
