XXXIV

Фигерас, 15 января 1928 г.

Федерико!
Пишу в постели — отлеживаюсь после двухдневной лихорадки, зверски небрит и страшно хорош собой.
Служба скоро кончается, наконец-то начну писать, чтобы выставляться в Париже, благо техникой я владею и могу сделать кое-что настоящее. Должен же я уловить поэзию и радость.
С неделю назад был в Кадакесе — вкушал преогромную рыбью голову с перцем (перчиком!) и оливковым маслом. Кадакес стал еще каменнее — чистая геология! Оливы растут, как механизмы, прямо из голых плит, мир зубодробительно реален, дым столбом стоит над очагом и недвижим, как пробка. Рыбья голова выписана четко и подробно, в стиле Мантеньи, а оливковое масло золотится под зимним солнцем в лучших традициях Тинторетто. Добавь сюда хлеб — тихие хлебные крошечки (на двух или трех расположились стрелки — часовая и минутная). Все переплетеньица на холщовой скатерти видны под лупой ясного зимнего воздуха. Энрикет время от времени разражается конечной истиной; из дыры на башмаке у него торчит большой палец и стынет, как вода в стакане. Ресницы великолепны; морщины и складочки также меня полностью удовлетворили. Женщины тащат вязанки хвороста; в профиль все они, как одна, похожи на Энрикета. Тени их тянутся ко мне и цепляются за рукав.
Мы с отцом взялись за перепланировку дома — он станет куда правильнее и веселее, когда уберем этот темный коридор и сделаем окна во всю стену. Ты же знаешь, какая для меня радость жить здесь.
ФОТОГРАФИЯ¹!
ВОТ ЧТО СКАЖУ Я ПОЭТАМ: Я люблю деревья в цвету за их поразительное сходство с дохлыми ослами. Но на акварельках деревья в цвету нисколько не похожи на деревья в цвету, потому что не похожи на дохлых ослов.
Ни одна тварь не сравнится в жесткости с голубкой. И ни одно существо так не склонно к нежности, как бегемот.
Я прочел Поля Валери, а также сочинение Поля Судея Пикаса² о достижениях этого идиота. В Поле Валери обнаружились все признаки тухлятины — весь букет. Не знаю ничего зануднее, чем его интеллектуальная поэзия... От этого сброда надо отмежеваться. А Жид — и то, «если зерно умрет»³ — может быть, обретет силу и четкость рисунка, крайне вычурного и крайне абсурдного, каковой меня, впрочем, нисколько не интересует. Жид — та же зануда, яйца выеденного не стоит и по сути своей — куплетист. Что бы он там ни плел, вызвать здоровое ответное душевное движение он не может. Одним словом, дерьмо.
Шлю тебе самый нежный привет —

твой Дали.

Всем поэтам поэт — ПИКАССО.
А стихослагатели — не поэты.
Лучшие из поэтов или рисуют, или снимают кино — Бестер Китон, Гарри Лангдон.
Кокто со своими миленькими вещицами невыносим.
Радиге лучше Пруста, но тоже никуда не годен.
Фотография! Кино! Вот где рождается поэтический механизм.
Состоится ауто да фе: Лорка — когда очистится, подобно оливковому маслу, и достигнет ясности — станет первым поэтом.
Гомес де ла Серна — мастер грядущей обыденкой речи. Он занимателен и простодушен.
Лежит оливка спокойно — чудо, скачет — тоже чудо.

Примечания

1. Фотографии как новому способу видения мира посвящено эссе Дали «Фотография — свободное творчество духа», опубликованное в «Л'Амик де лез Артс» в сентябре 1927 г. Дали разделяет свойственное футуризму восхищение техническим совершенством прибора, с которым не может сравниться человеческий глаз, но главное, по его мнению, в другом: аппарат отключает механизм психологической защиты, всегда бессознательно свойственный взгляду; он беспощадно объективен, и оттого мир на фотографии кажется ирреальным и побуждает к новому освоению путем свободного ассоциирования.

2. Имеется в виду книга Поля Судея Пикаса «Поль Валери», вышедшая в Париже в 1927 г.

3. Дали цитирует Евангелие от Иоанна, 12, 24: «Если пшеничное зерно, падши в землю... умрет, то принесет много плода».

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница