Глава 8
Ни у кого из нас не было и тени предчувствия, а тучи уже сгущались над нашим домом. Беда уже стучалась в наши двери, уже входила, а мы не видели и не слышали ее — болтали о пустяках, смеялись, ходили в кино и радовались жизни. Но беда была здесь, совсем рядом — болезнь уже мучила маму, и она глядела на нас так, словно прощалась, словно боялась оставить нас наедине с миром. Так, словно знала, что скоро неведомая сила разрушит нашу привычную жизнь и разлучит нас. Лицо матери, всегда свежее и румяное, вдруг поблекло и побледнело; она худела, все чаще ложилась отдохнуть. Но жизнь в доме шла как прежде, своим чередом. Бабушка сидела у окна над грудой перестиранного белья, складывала, смотрела, не порвалось ли, и, если где порвалось, зашивала. Или поливала цветы, набирая воду из чана, или молилась, перебирая четки, под лампадой у деревянной статуи Христа (это семейная реликвия — ее вырезал один из наших прапрадедов, скульптор).
И каждый вечер, как всегда, отец с сыном затевали долгий разговор обо всем на свете, и в том числе о забавных школьных происшествиях.
Однажды (это было в 1921 году) брат сообщил нам новость. Муниципалитет Фигераса заказал ему оформление повозки для шествия в День Трех Королей. Мы обрадовались и целый вечер в подробностях обсуждали заказ, а Сальвадор рассказывал, что собирается сделать.
Над этим заказом он работал долго. Мы с интересом следили за тем, как подвигается дело, и слушали ежевечерние объяснения Сальвадора. С ним всегда было интересно, а когда он говорил о работе — в особенности. Его азарт захватывал, увлеченность передавалась и нам.
День Трех Королей приближался. Когда-то мама и тетушка накануне этого дня запирались от нас и мастерили игрушки, чтобы сделать для нас настоящий праздник, — где оно, то время?.. И мы ловили себя на том, что втайне завидуем тем детям, что вечером, в канун Дня Королей, выставляют на террасу башмачки, вычищенные по случаю праздника своими руками, и наполняют ведра водой, чтоб Короли могли напоить своих коней и верблюдов.
В тот год Сальвадор сам готовил праздник для всех детей Фигераса. С огромным увлечением он работал ради того, чтобы дети и вправду встретились с Королями, своими глазами увидели их въезд в город. Когда мы были маленькими, таких процессий не устраивали, и наша встреча с Королями происходила лишь в воображении, которым, слава богу, природа нас не обделила.
И вот праздник наступил. Все ближе барабанный бой. Фигерас сияет огнями. Все витрины любовно разукрашены к празднику и просто ломятся от игрушек. Повсюду толпы народа, крики, шум, смех. Все с нетерпением ждут. Но вот наконец запели трубы, это военный оркестр полка «Сан-Кинтин» открывает шествие. Великолепное зрелище — как цветной сон, приснившийся ребенку. Уже вечер. На небе за ветвями платанов, раскинувшимися над бульваром, видны звезды. Улицы сияют огнями. И кажется, весь город радостно вторит ритму военного марша. Оркестр идет впереди. За ним — королевская свита. А вот наконец и сами Короли, властители восточных земель. Как они величественны! Как сияют их мантии, усыпанные драгоценными камнями! За Королями, главными действующими лицами праздника, так любовно взлелеянными нашей детской фантазией в те, уже далекие годы, движется та самая повозка. На высоких колесах она кажется огромной. Впрочем, она и вправду великовата для нашего города, раз ради нее пришлось подрезать ветви акаций, рассаженных по обе стороны главной улицы Фигераса, — иначе повозка просто не могла бы проехать.
Повозка, придуманная Сальвадором, оказалась довольно сложным сооружением. Огромный ящик с открытым верхом; на стенах, вздымая крылья и высовывая огненные языки, виснут драконы — глаза их фосфоресцируют, вспыхивая разноцветными огнями. Замечательное зрелище! На крыльях, вокруг глаз и на языках приклеены «шерстины» из кальки, они колышутся, шелестят и отсвечивают всеми цветами радуги. Видно, что ящик доверху набит игрушками — из него торчат куклы, картонные лошадки и множество всякой другой замечательной всячины.
Детские сердца и без того уже заколотились быстрее, заслышав барабанный бой и марш, исполненный военным духовым оркестром. А тут еще целая гора игрушек! Вся детвора Фигераса устремилась вслед за драгоценной повозкой, размахивая игрушечными фонариками на палках. А впереди, объезжая город, красуются на своих скакунах Короли — и золотятся короны, и сверкают их мантии из тонкой серебряной фольги, взвиваясь павлиньими хвостами над крутыми конскими крупами.
Среди множества нарядных фонариков мне запомнился один, совсем простой — тонкая свеча в бумажной резной воронке. Изо всех сил тянул ее ввысь маленький мальчик, и было заметно, что он недавно плакал. Как разительно отличался этот неприметный фонарик от всех других, разукрашенных тонкой цветной бумагой или плафончиками цветного стекла! Словно белая лилия, озаренная изнутри тонким теплым пламенем, он реял над роскошью и многоцветьем.
Все улицы Фигераса обошло шествие: военный оркестр, свита. Короли, а за ними — детская ватага с фонариками. Эти знаки праздника, огоньки мечты горели в вечернем сумраке, а на небе уже мерцали звезды.
Сальвадор как художник, придумавший и расписавший повозку, был членом жюри, которое присуждало премию за лучший фонарик. Легко угадать, кому ее присудили. Да и как иначе? Премия досталась самому простому и самому красивому фонарику — той самой светящейся лилии, сделанной второпях, но с любовью, чтобы утешить плачущего ребенка. Мать мальчика сильно изумилась — она не могла и предположить, что этот клочок белой бумаги, наспех вырезанный зубцами, чтоб только не остался без фонарика ее сын, так понравится жюри и удостоится премии. Но если б не Сальвадор (в этом я совершенно уверена), на этот чудный фонарик никто бы и внимания не обратил, так он был прост, непритязателен и трогателен.
Мама уже не видела ни этого шествия, ни повозки, придуманной и расписанной Сальвадором. А ведь тот День Трех Королей мог бы вознаградить ее за долгие часы, что она провела в трудах, готовя для нас праздники, за долгие бессонные ночи у наших кроваток! Развязка трагедии, подкравшейся так незаметно, коварно и тихо, приближалась. Тревога холодными пальцами уже сжимала нам горло, леденила сердце. Мы таили ее, гнали неотвязные мысли и старались не смотреть в глаза друг другу. А беда уже хозяйничала в нашем доме — она пришла, отняла у нас самое дорогое и надолго осталась с нами, раненными в самое сердце, сломленными утратой.
По утрам, на рассвете боль была особенно мучительна, физически непереносима. Казалось, с ней нельзя прожить и часу, не то что дня.
Но мы, сами не понимая как, — жили. И время потихоньку, медленно-медленно смягчало боль. А может, мы просто свыкались с нею.
Давно смолкли оживленные беседы отца с сыном за ужином. Мы садились за стол молча, и становилось так тихо, что чуть слышное звяканье вилки о тарелку ранило слух. А если под окнами начинала петь шарманка, сердце сжималось и на глаза навертывались слезы.
Пока мы так и сидели, не притрагиваясь к еде, входила Лусия и, видя, что снова никто не ест, просила:
— Ну, пожалуйста, вы уж для меня постарайтесь!
Мы же, при виде ее доброго, круглого лица, прежде неизменно озаренного улыбкой, а теперь такого печального, и правда старались — старались удержать слезы и не могли, и прятали лица. Добрая и нежная Лусия, вынянчившая нас, слишком сильно напоминала нам детство, а значит, и маму.
Пальмовая площадь, казалось, опустела. Насквозь продувал ее сильный ветер — трамонтана. Высвечивая на миг сгорбленную фигурку старухи на углу, склоненную над жаровней с каштанами, качались фонари и тени домов и деревьев.
Где-то далеко погромыхивал поезд, а когда затихал его прощальный гудок, еще бесприютнее становилось в нашем доме. Мимо, к станции катил дилижанс, вслед ему тихонько вздрагивали оконные стекла, и снова все смолкало. Только ветер, беснуясь на площади, бился в балконную дверь.
Время спать. Мы расходимся по своим комнатам, боясь и бессонной ночи, и пробуждения. И засыпаем, наконец дав волю слезам.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
