Безумие против безумия
Разногласия с сюрреалистами у Дали были в основном по политическому вопросу. Хотя вряд ли вердикт, вынесенный сюрреалистическим судом, соответствовал истине. Но никто не отдавал себе отчета в том, что художник одинаково наплевательски относился как к левым, так и к правым, как к синим, так и к светло-фиолетовым. В то время, когда Гала и Дали были всецело поглощены самими собой, решая при этом свои личные проблемы, общественная жизнь захлестнула буквально всех.
И Гала, и Дали совершенно равнодушны к политике. Если художник и говорит на эту тему, в этот момент он преследует обычную для себя цель — провокацию. Политика для Сальвадора — всего лишь одно из средств эпатажа, и когда он утверждает, что поддерживает Гитлера, это делается лишь затем, чтобы вызвать очередной скандал в кругах богемы, болеющей коммунизмом.
На самом деле художник хочет сберечь свой внутренний мир от звуков маршей и топота кованых сапог. Это неизменно ему удавалось, и тут пример Дали действительно уникален. Тогда, в тридцатые годы, когда мир уже разделился на два лагеря, когда сформировались две идеологии, одновременно страшные, но и в определенной степени притягательные — коммунизм и фашизм, оставаться в стороне от бурлящей политической жизни было крайне непросто. Тем более человеку, который постоянно находился в центре внимания.
Большинство сюрреалистов к началу тридцатых годов стали убежденными коммунистами. Этим бунтарям было крайне неуютно существовать в буржуазном обществе, а вокруг Советского Союза в определенных кругах сложился своеобразный романтический ореол. Пятилетки, стройки, всеобщее равенство... Законодатели сюрреалистической богемы не знали, что стоит за всеми этими словами на деле. Отрезвление придет несколько позже — у некоторых, например у Бретона, сразу же после начала массовых репрессий, у других — уже после войны. Так, основатель дадаизма Тристан Тцара отречется от коммунистической идеологии только после кровавых событий в Венгрии в 1956 году.
Некоторым сюрреалистам кажется, что совмещать авангардное искусство и стремление к революции невозможно. Они считают, что литература должна служить народу и переходят в другой художественный лагерь — соцреализм. Одним из них был Поль Элюар, отошедший от группы Бретона в 1938 году.
Политика в это действительно непростое время на уме буквально у всех. Но не у Дали и его жены. Многие считают, что именно она спасла художника от увлечения коммунизмом. Зная о том, что происходит на ее бывшей Родине, в России, не понаслышке (в Париже Гале довелось встречаться с русскими эмигрантами, в том числе и с подругами детства Асей и Мариной Цветаевыми. Удрученный вид уже известной тогда поэтессы сильно впечатлил Галу), она относилась к коммунистам безо всякой симпатии, считая их выскочками и авантюристами, ставящими себе цель заставить весь мир петь Интернационал. Гала любит комфорт и спокойствие, и революционные марши совершенно не в ее вкусе.
Всеобщее сумасшествие, охватившее Европу в предвоенные годы, прошло мимо Дали и его жены стороной. Им хватало своего безумия, причем хватало с избытком. «Общественное мнение требовало, чтобы я, наконец, определился, гитлеровец я или сталинист, — писал Дали в своей «Тайной жизни». — Нет, сто раз нет! Я был далинистом и никем больше. И это до самой смерти». «Политика меня никогда не волновала. Я считаю ее чем-то ущербным и вызывающим жалость», — этой позиции Дали всегда придерживалась и Гала, бывшая по сути космополиткой.
Дали, как и его супруга, крайне отрицательно относятся к самой идее революции. По их мнению, она несет лишь неудобства и неразбериху. Удивительно, что даже такому на первый взгляд отважному человеку, как Дали, было свойственно чувство страха, страха самого примитивного. И попав в театр военных действий, коим со временем станет чуть ли не вся Европа, у него, как и у его супруги, возникает одна мысль: убежать, спастись, оставив все нажитое на волю судьбы.
Впервые с кровопролитием Дали и его возлюбленная столкнулись в Барселоне, куда художник был приглашен в октябре 1934 года на конференцию. Гала, как всегда, сопровождала его, и поездка обещала быть интересной. Но они не учли, что всю Испанию в те дни буквально лихорадило. Назревало нечто страшное и решительное, и оно не преминуло случиться.
В Каталонии, на родине художника, вспыхнуло восстание. Была провозглашена ее независимость от Испании. На улицах Барселоны царит полнейший хаос. Ежедневные многотысячные демонстрации буквально сводят с ума Дали и его будущую супругу, привыкших за время своего пребывания в Порт-Льигате к тихому и безмятежному существованию. В городе действует множество политических организаций самого разного толка — революционеры, контр-революционеры, а также многочисленные и не сплоченные в одну структуру анархисты, сражавшиеся и против первых, и против вторых. И все они выясняют между собой отношения на языке оружия и кровопролития. Отовсюду слышны выстрелы — каждую минуту на улицах Барселоны гибнут люди. Все ждут правительственных войск, призванных жестоко подавить восстание, утопить революцию в крови ее участников.
Дали каталонец, но вопрос национального самоопределения далек ему. И увидев реализацию на практике всех мечтаний сюрреалистов, первой и единственной мыслью, возникшей и у него, и у Галы, была мысль бежать. Бежать сломя голову, не разбираясь, кто прав и виноват, лишь бы скорее выбраться из этого ада, где Сальвадор или его возлюбленная могли случайно погибнуть на улице под градом выстрелов. Быть убитым во время восстания какой-нибудь шальной пулей — эта мысль казалась Сальвадору Дали просто невыносимой.
И он, и Гала охвачены паническим страхом. В таком же состоянии находится и владелец галереи Далмо — организатор данной конференции. Он, растрепанный и запыхавшийся, врывается в комнату Дали и не помня себя кричит, что надо бежать, покинуть это проклятое место.
За баснословную сумму художнику и его спутнице удается нанять такси, водитель которого соглашается вывезти их за границы Барселоны. Дали стремглав бежит в министерство для того, чтобы оформить необходимые для отъезда бумаги — он понимает, что не имея их легко нарваться на крупную неприятность, которая может закончиться трагически, если не фатально.
Но даже наличие документов не гарантировало безопасность художника и Галы. Ведь группки барселонцев, опьяненных свободой и кое-чем покрепче, которые не раз останавливали их автомобиль, могли открыть огонь без любой мало-мальской причины. И в одной небольшой деревеньке, в которой машина остановилась, чтобы заправиться, их чуть было не расстреляли какие-то вооруженные люди. Какой позиции они придерживались и под чьим флагом выступали, Дали узнать так и не удалось, да его это не особо и волновало. Борьба за идею, кроме, безусловно, идеи далинизма, — это было не для него.
Уезжая из Барселоны, художник пропускал свою конференцию. Но в эти минуты он не думал об этом, не думал даже о собственной гениальности, ему и в голову не приходило, что его бегство вряд ли будет положительно оценено любителями его творчества.
Гала понимает, что в Испании неспокойно, и лучше всего было бы вообще покинуть эту страну. И они с Дали решают это сделать незамедлительно, впечатленные неразберихой на улицах Барселоны. Уже во второй половине октября 1934 года Дали и Гала покидают свою уютную хижину на берегу моря и отправляются в Париж. Хотя отъезд был скоропалительным, они постарались не оставить ничего ценного. И главные сокровища — картины — Дали удалось спасти. Хорошо упакованные, они в целости и сохранности попадут в столицу Франции.
В разразившейся спустя несколько лет гражданской войне Дали не принимал абсолютно никакого участия. В то время, как некоторые сюрреалисты вступали в интернациональные отряды (давний знакомый Сальвадора известный поэт Федерико Гарсиа Лорка был безо всякой мыслимой причины расстрелян франкистами, а еще один друг юности художника Луис Бунюэль занимался доставкой оружия), Дали и не думал о каких-либо активных действиях в поддержку той или иной противоборствующей стороны. Доподлинно даже неизвестно, кого он в этой войне поддерживал, если, конечно, вообще поддерживал хоть кого-то.
В 1935 году Дали пишет свою картину «Предчувствие гражданской войны». Причудливо соединенные между собой части тела некого чудовища сражаются... сами с собой. Картина эта впоследствии вызвала крупный скандал. Дело в том, что, по словам биографов, до начала войны полотно называлось совсем по-другому — «Мягкая конструкция с вареными бобами», а Дали пошел на открытый обман ради того, чтобы приписать себе лавры пророка. Как бы то ни было, появление такой картины не может не свидетельствовать о том, что художник, несмотря на свое внешнее равнодушие, глубоко переживал события, происходившие в его стране. В 1938 году появляется его полотно «Испания». Безжизненная степь причудливо сплетается с прозрачным силуэтом полуобнаженной девушки. Унынием и запустением веет от этой картины.
Путь назад , в родные для художника кадакесские скалы, закрыт надолго, а может быть и навсегда. Но сильно переживать по этому поводу попросту нету времени. Перед Дали и Галой открыты двери лучших домов Парижа, популярность художника растет с каждым днем. И теперь она уже не ограничивается пределами Франции.
Тридцатые годы — время самых дерзких выходок Дали, время, когда он всерьез заявляет о себе на весь мир. Его бессменная муза и импресарио пребывает на седьмом небе от счастья, когда узнает, что первая выставка Дали за океаном прошла с большим успехом.
Гала действительно любит своего мужа, и его признание лишь укрепляет ее любовь. Когда Дали за мольбертом, она всегда рядом. Даже в те дни, когда художник работает ночами напролет, она не ложится спать, пока не спит ее муж. Тонко чувствовавшая настроение художника в минуты творчества, Гала сохраняет молчание, если Дали не просит ее что-нибудь почитать вслух. Именно жена становится основной женской моделью художника, появляясь в его картинах в самых неожиданных ипостасях. Ее обнаженное тело стало достоянием всего мира, и сложно сказать, радует ли это Галу или наоборот. Для того чтобы соответствовать своей роли подруги художника, она даже соглашается сменить свой имидж. Всегда предпочитавшая строгие платья темных тонов, Гала теперь, отправляясь с Дали в свет, облачается в странные яркие одеяния, вызывающие у всех ее знакомых как минимум недоумение. Она потакает своему мужу во всем, но умеет в то же время при необходимости взять ситуацию в свои руки.
Поездки за океан, в Соединенные Штаты, Дали немного побаивался. Побаивался, как всего неизведанного. Да и что тут говорить, если художник даже боялся предпринимать столь долгое путешествие по морю? Но Гала прекрасно понимала, что центром мира, своеобразным пупом земли, постепенно становится именно это супергосударство. Признания ее мужа в среде одряхлевших парижских знатоков живописи ей теперь уже было недостаточно. Она предчувствовала, что пройдет совсем немного времени, и все эти жеманные аристократы вроде виконта де Ноайе станут мелкими сошками по сравнению со скупыми на любые сентименты американскими миллионерами.
Возможно, именно тогда в голову Галы пришла дерзкая мысль: а что если попробовать сделать творчество Дали популярным и на этом материке?
Супруги Дали решают отправиться в США в конце 1934 года, вскоре после своего бегства из Испании. Творчество художника уже получило некоторую известность за океаном — впервые его картины выставляются там на одной из совместных выставок в 1931 году, а двумя годами позже в галерее на Мэдисон-авеню успешно проходит первый вернисаж художника. И когда супруги Дали сходят с парохода, на набережной их уже нетерпеливо дожидаются падкие до всяких скандалов журналисты. Это их внимание вгоняет Дали в краску. И во время первой встречи с представителями американского истэблишмента Дали явно не на уровне. Он даже боится выйти к журналистам, чтобы ответить на их вопросы. И тут на помощь как всегда приходит Гала. В считанные минуты ей удается привести художника в себя, одного ее взгляда достаточно для того, чтобы у Дали прибавилось смелости.
И вот Дали наконец появляется. Журналисты, прождавшие художника уже намного больше, чем полагается для людей его ранга, об этом не жалеют. Ведь чего стоит один вид этого безумца! В руках у приближающейся к ним странной фигуры нечто совершенно невообразимое. И лишь подойдя поближе, журналисты понимают, что этот невероятной длины — около двадцати метров — предмет — не что иное как батон хлеба. Неизвестно зачем, но Дали заказал его во время их путешествия через океан. Не говоря ни слова, он доказывает журналистам фотографию своей жены в какой-то абсолютно шизофренической шляпке с приклеенными к ней котлетами. «Я люблю котлеты и свою жену, — поясняет художник, — и поэтому мне нравится изображать их вместе». Этого было достаточно, чтобы назавтра о приезде Дали писали все газеты Нью-Йорка. Если особой славы в этом городе художник пока еще не снискал, то в разделы скандальной хроники светской прессы он попал с пол-оборота.
Именно тут, в Нью-Йорке, супруги отпраздновали новый 1935 год. Выставка художника во все той же галерее на Мэдисон-авеню идет с огромным успехом, его полотна отлично продаются. Как ни странно, американцам Дали оказался куда ближе, чем консервативным жителям Старого Света. Хотя, возможно, секрет столь молниеносного успеха художника в США, стране, где многие другие талантливые личности не могли получить признания на протяжении десятилетий, кроется в другом. Просто Дали стал в своем роде модным художником. Стоит только убедить чванливую американскую публику в том, что галюциногенные образы полотен Дали — это «самый шик», последнее слово живописи, — и они заговорят о его картинах с воодушевлением. Но главное — убедить. И в этом Дали необычайно помогла его верная супруга.
18 января 1935 года Дали и его американская почитательница Кэрес Кросби, знакомая еще по вечерам в кругу парижской аристократии, стали инициаторами довольно странного мероприятия. Сюрреализм никогда не был особо модным среди аристократии (отдельные ее представители вроде виконта де Ноайе и его жены, которая для того, чтобы не остаться в стороне от новых веяний, даже заказала себе в начале 30-х годов бриллиантовую брошку в форме серпа и молота, —скорее, исключение из правил). А тут Дали удалось собрать несколько сотен представителей «высшего света» на фантасмагорический костюмированный бал, сценарием которого послужили, видимо, его галлюцинации. Причудливые и порой болезненные образы, всплывавшие в сознании художника, материализовались на американской земле, и не без участия обычно по-снобистски настроенной ко всему новому элиты Нью-Йорка.
Каждый, кто появился на балу, был одет в специальный костюм. Среди них была женщина в головном уборе из зеленых помидоров и еще одна — с клеткой для попугая вместо шляпы, лица других были покрыты нарисованными шрамами и страшными на вид угрями, из которых к тому же торчали настоящие шпильки. Солидные денди на сей раз облачились в окровавленные пижамы, неестественной длины балахоны и удивительного покроя смокинги. У одного из присутствующих на голову было водружено нечто вроде маленького туалетного столика, и когда при ходьбе его створки открывались, оттуда вылетала целая стая мух. Посреди помещения, где происходил бал, стояло чучело огромного быка с содранной кожей. Оно было настолько вместительным, что там вполне можно было выпивать вдвоем, в чем некоторые из присутствующих не преминули убедиться.
Но самым впечатляющим моментом этой странной ночи стало появление Галы. Ей без особого труда удалось переплюнуть самых изобретательных американцев. На публике она появилась в юбке из красного целлофана и в удивительной, внушающей одновременно и ужас, и восхищение, шляпе. На фоне черного бархата, в самом центре этого головного убора, находился уже разлагающийся трупик новорожденного младенца. На самом деле это, безусловно, была всего лишь кукла, но сделана она была настолько реалистически, что в полутьме выглядела вполне правдоподобно. Не меньше ужаса вызывали и некоторые отдельные детали. Так, по животу мертвого ребенка ползали ужасные муравьи, а голову терзал огромный рак.
Сложно сказать, что послужило причиной появления этого шокирующего костюма и был ли он вызван только лишь желанием привлечь внимание публики к своей персоне. Некоторые исследователи утверждают, что разгадка кроется в отношении Галы к деторождению, вызывавшему у нее нечто вроде отвращения. А возможно, мертвый ребенок стал символом бесплодности Галы.
Однако американская пресса трактовала этот костюм Галы совсем по-другому. Дело в том, что незадолго до бала закончилось слушание по делу Гаупмана, человека, убившего младенца — сына Линдерга, знаменитого авиатора, впервые перелетевшего через Атлантический океан. После этого случая, о котором писали все американские газеты, страна была буквально в шоке. И Гала своим костюмом умудрилась насыпать соль на еще не зажившую рану. Через несколько дней после бала в одной из самых популярных американских газет появилась заметка, в которой Гала в ее костюме припоминалась именно в связи с делом Гаупмана. И после этого никто из простых граждан уже не сомневался, что ее головной убор был аллюзией на смерть ни в чем не повинного ребенка. Сама Гала это опровергала, утверждая в один голос со своим мужем, что ее костюм не имеет никакого отношения к этому действительно страшному случаю — скорее, этот образ является импровизацией на актуальную для Дали тему гниения. Однако никто ей не поверил.
Помимо своей воли, Гала стала своеобразной осквернительницей памяти убитого младенца. Но разразившийся в связи с этим скандал ничуть не убавил известности Дали на этом континенте. Скорее, наоборот.
В 1936 году Дали выставляется в Лондоне, на Первой международной выставке сюрреалистов, которой было суждено стать крупным событием художественной жизни тех лет. На ее открытии Дали появился в массивном скафандре и с двумя собаками на привязи. Как всегда, его вид вызвал шок у публики и соответственно внимание. Речь Дали, озаглавленную как «Несколько подлинных параноидальных явлений», расслышать было практически невозможно. Для того чтобы все это казалось более убедительным, художник отчаянно жестикулировал.
Это его выступление чуть было не закончилось фатальным казусом. Дело в том, что во время лекции художник стал задыхаться в своем скафандре. Никого, кто мог бы помочь ему, в эту минуту в зале не оказалось. Единственный ключ от скафандра был у Галы, а та как раз за пару минут до этого куда-то ненадолго вышла. И Дали, наверное, тут же и умер бы на глазах у ничего не понимающей публики, совершив самую лучшую свою выходку. Но организаторы выставки вовремя спохватились и, найдя Галу, освободили художника от мешавшего ему дышать скафандра.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
