Искусство принадлежит покупателю
В Советском Союзе был популярен лозунг: "Искусство принадлежит народу!" Сильно сказано, но не бесспорно. Как любая область человеческой деятельности — да, это явление народной, общественной жизни. Однако конкретное творение принадлежит автору, а уже он распоряжается им по своему усмотрению или по необходимости.
Народу, а точнее — племени, принадлежали произведения искусства в доисторической древности. С появлением государственных структур и социальной иерархии, богатых и нищих, господ и рабов ситуация изменилась. Произведения искусства стали создаваться на заказ, превратились в предметы купли-продажи.
Еще в 1824 году Пушкин словами Книгопродавца отметил:
...Внемлите истине полезной:
Наш век — торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
Что слава? — Яркая заплата
На ветхом рубище певца.
Нам нужно злата, злата, злата:
Копите злато до конца!
.........
Позвольте просто вам сказать:
Не продается вдохновенье,
Но можно рукопись продать.
Профессионалы писатели, деятели искусств исходят из тех же принципов. А у тех из них, кто жаждет не только славы, но и богатства, продажно даже вдохновение. Они испытывают творческий подъем прямо пропорционально гонорару и, что не менее важно, высоте социального статуса заказчика.
Сразу приходят на память гении Возрождения, создававшие свои произведения по заказам высших иерархов церкви, князей, королей, царей, вельмож. Разве не восхищаемся их творениями?
Не вдаваясь в глубокий анализ, отмечу важное обстоятельство: многое зависит от исторического периода. Даже в буржуазных странах Западной Европы первая половина XIX века заметно отличалась от второй половины и тем более от времени между двумя мировыми войнами XX столетия.
В 1932 году A.M. Горький имел веские основания спросить: "С кем вы, "мастера культуры"?" Так называлась статья, которой он ответил американским корреспондентам. Он сурово заявил: "История буржуазии — это история ее духовного обнищания. Какими талантами может гордиться она в наше время? Нечем ей гордиться, кроме различных Гитлеров, кроме пигмеев, больных манией величия".
Он обратился к ученым, философам, писателям, художникам, композиторам: "Пора вам решить вопрос: с кем вы, "мастера культуры"? С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищников, — касты, которая загнила с головы и продолжает действовать уже только по инерции?"
Несколькими годами ранее Сальвадор Дали решил для себя этот вопрос примерно так, как писал в 1919 году А. Барбюс, выражая мнение ряда крупных деятелей культуры Франции (А. Бретона, Р. Роллана, Ж.П. Сартра, Л. Арагона и других): "Торжество самых высоких нравственных идеалов, так наглядно связанных с действительностью, реализуется в борьбе всего угнетенного и обездоленного человечества...
Годы войны показали нам, что старый мир угнетения, произвола и привилегий, которые держатся только властью денег, — мир империализма — привел нас на край гибели".
Проходили годы, а устои буржуазного общества, основанного на власти денег, в Западной Европе и США оставались непоколебимыми. В СССР Сталин взял курс на строительство социализма в одной стране. Идею мировой революции по-прежнему провозглашали троцкисты. Среди коммунистов произошел раскол.
Тем временем для Сальвадора Дали все очевиднее становилась необходимость выбора и политических, и творческих ориентиров. Ему пришлось, например, заключить 30 января 1934 года формальный брак с Галой. Это была дань традициям, которые он еще недавно ниспровергал. Тем более что предстояла поездка в США, где с большим подозрением относились к анархистам и атеистам.
После триумфального посещения Америки чета Дали в 1935 году вернулась в Европу. Как писал Сальвадор, "по возвращении я обнаружил парижский высший свет в полном упадке, а сюрреалистов — в разброде. Все ударились в политику и потянулись к левым. Сюрреалисты, следуя за Арагоном, из которого успел вылупиться маленький оголтелый Робеспьер, поспешали к коммунистической платформе. Несостоятельность их новой эстетики со всей очевидностью обнаружилась в тот день, когда я изложил им замысел мыслящей машины, сиречь качалки, увешанной стаканчиками с горячим молоком. Арагон взбеленился: "Увольте от ваших фантазий, Дали! Молоко нужно детям безработных!"
Бретон счел прокоммунистические настроения опасными и решил очистить сюрреализм от Арагона и его единомышленников — Бунюэля, Юника, Саду ля и других. Среди них был и Кревель — чистая душа, искренне верящая в коммунизм. Так вот он-то как раз и не последовал за Арагоном, сказав: "Это путь к торжеству посредственности". В итоге Кревель остался в полном одиночестве и вскоре покончил с собой — идейный крах оказался ему не по силам. То был третий сюрреалист-самоубийца. Кревель делом подтвердил свой ответ на один из вопросов анкеты, опубликованной в первых номерах журнала "Сюрреалистическая революция".
Анкета спрашивала: "Самоубийство — это выход?" Кревель ответил: "Да". Я — "Нет". Свой ответ я обосновал непреложным импульсом творческой воли. Но для многих сюрреалистов, увязших в болоте летаргических бесед и политических дискуссий, самоубийство оказалось выходом".
Вряд ли дело лишь в дискуссиях. Для Дали это была игра — в политику, даже в искусство. Он был слишком увлечен собой и своим творчеством, чтобы принимать всерьез общественные проблемы, далекие от личных интересов. Признаться в этом ему не хотелось, а потому предпочел слукавить: "Меня политика никогда не интересовала, а в ту пору и подавно, ибо являла собой до крайности жалкое зрелище".
В первой половине фразы, как мы знаем, — явная ложь, ибо он весьма активно участвовал в политических собраниях. Рене Кревель даже назвал его "оратором, обладающим необычайным красноречием". Во второй части фразы — ложь не столь откровенная.
Речь идет о 1935 годе. В Германии рейхсканцлером два года назад стал бывший ефрейтор, а затем художник 44-летний Адольф Гитлер, который произвел на Дали неизгладимое впечатление. В своем обращении к народу он заявил: "Правительство объявит нещадную войну силам духовного, политического и культурного нигилизма. Германия не имеет права пасть и не падет до анархического коммунизма".
Гитлер получил чрезвычайные полномочия и вскоре стал диктатором. Поджог Рейхстага он использовал для террора против коммунистов. В Португалии был установлен фашистский режим. В Испании на выборах победил блок правых партий. СССР приняли в Лигу Наций. В Ленинграде застрелен С.М. Киров. В Австрии нацистами убит канцлер Э. Дольфус. СССР заключил договоры о взаимопомощи с Францией и Чехословакией, — явно для защиты от набирающей военную мощь Германии. Конгресс Коминтерна в Москве нацелил коммунистическое движение на создание единого антифашистского фронта. Саарская область вошла в состав Германии, которая начала ускоренную милитаризацию...
Можно ли сказать, что в те годы политика являла собой жалкое зрелище? Напротив, политическая ситуация в Европе явно раскалялась, и все определеннее звучали тревожные голоса о новой войне. А в июле 1936 года грянула гражданская война в Испании.
Однако Сальвадор Дали уже сделал свой политический выбор: оставаться как можно дальше от политики в столь опасное время. Социальный выбор тоже был вполне определенным: он был со своими потенциальными покупателями, владельцами капиталов.
"Я как раз всерьез взялся за историю религий... — писал он о том времени. — От сюрреалистов я отошел да и все больше ездил: из Парижа в Порт-Льигат, оттуда в Нью-Йорк, снова в Порт-Льигат, в Лондон, ненадолго — в Париж и опять в Порт-Льигат.
Бывая в Париже, я неизменно посещал великосветские приемы. Меня всегда интересовали очень богатые люди".
Особенно мило звучит слово "всегда" от того, кто еще недавно был яростным атеистом и сторонником коммунизма. Или он проговорился? (Согласно Фрейду подобные оговорки часто раскрывают то, что скрыто в подсознании; в этом с ним можно согласиться.)
Дали тут же добавил, что всегда с интересом слушал рассказы кадакесских рыбаков. Только вот этим самым рыбакам он почему-то не посвятил ни одного сколько-нибудь серьезного своего произведения.
Есть, например, небольшое полотно "Медиумически-параноидальный образ" (1935), исполненное в натуралистической манере, с двумя мужчинами на переднем плане. Впрочем, они мало похожи на бедных рыбаков. Он умел произносить пламенные речи о революции, угнетении бедняков, справедливости. Но дальше слов дело не шло, а при первых признаках опасности он предпочитал исчезать или скрываться за спинами полицейских. Типичное поведение интеллигентного буржуа!
Правда, к этой социальной группе он высказал свое презрение: "А вот с буржуа мне говорить не о чем — я их просто не замечаю. Но — увы! — именно буржуа так и липли к сюрреалистам, а самым крупным талантам из бретоновской когорты просто не давали проходу. Этих немытых недоумков я боялся как чумы. К Бретону я заходил не чаще трех раз в месяц, к Пикассо и Элюару — два раза в неделю, к их ученикам — ни за что и никогда, зато на светских раутах, как уже было сказано, появлялся ежевечернее.
Завсегдатаи раутов не блещут умом, зато их жены носят алмазы, несокрушимые, как мое сердце, благоухают немыслимыми ароматами и обожают музыку, от которой у меня вянут уши. Я, каталонская деревенщина, простак и шельмец, снисхожу до бесед с ними, и волнующая картина — светская дама (та самая, с почтовой открытки!), припав к моим грязным ногам, взывает о милости — все еще тревожит воображение убогого провинциала!"
Ах, как умилительно называет он себя деревенщиной и простаком, оставаясь ловкой шельмой! Тут тебе и грязные ноги убогого провинциала, воображающего припавшую к ним светскую даму. Таковы словесные дымовые завесы, на которые был горазд Сальвадор. Написано — в США, когда уже началась Вторая мировая война. Художник обращается к приласкавшим и обогатившим его американцам:
"Не глумитесь над той Европой. Она не захотела плыть по течению, и виною тому — безоглядный романтизм... Ничего и ни для кого не сумели сделать политики. А от всей этой головокружительной роскоши, душевной неразберихи, идейной путаницы и нравственной растерянности, терзавших наши крепкие, породистые, добравшиеся так и до элегантности тела, не осталось и следа. Почти никому не было суждено выжить. Та Европа, которую мы любили, погибла под колесами Истории. Остались жалкие, бессмысленные обломки, какая-то чужая рухлядь. Она ненавистна нам — тем, кто был и вовеки пребудет антиподом и антагонистом Истории!"
В этой тираде одно из ключевых положений — "не захотела плыть по течению". Это, конечно, относится не к Европе, а к европейцам, которые не желали приспосабливаться к буржуазной общественной системе, основанной на власти капитала. Но все началось еще в середине XIX века и было процессом объективным, а не злой волей отдельных экстремистов разного толка. А разве сам Дали прежде не был экстремистом и в политике, и в искусстве?
Его особенность лишь в том, что он своевременно, ловко и ради личных интересов резко изменил свои взгляды. Плыл по течению в политике, меняя направление вместе с наиболее мощным потоком (даже Гитлером был очарован!) или скрываясь в тихой заводи. В искусстве он продолжал писать такие картины, которые отлично раскупались.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
