Художник становится поэтом
Со времени своих первых поэтических опытов в школьном журнале "Студиум" Дали, казалось, потерял интерес к поэзии. Однако осенью 1927 года интерес к ней проснулся вновь. В октябре он писал Лорке: "А не кажется ли тебе, что новую поэзию творят сегодня художники — они-то и есть настоящие поэты, они и только они. Вот та-ааааа-к!" В качестве доказательства он привел испанский перевод своего стихотворения, сочиненного им только что на каталанском:
"Поэма о малых сих"1Милая, милая кроха — посмотрит и улыбнется.
Тем я и счастлив. Мне этой улыбки довольно.
Иголка грызет никелированную пластину — да так упоенно!
У любимой вместо руки пробковый протез, пробитый гвоздями.
У любимой облачко вместо коленки.
Сахар тает в воде, наливается кровью и скачет блохой.
На запястье любимой часы с ремешком из травинки.
Одна грудь любимой трепещет осиным гнездом, а другая — как мертвое
море в штиле.
Сколько ежиков! Крохи, а колются больно!
Багровеет фазаний глаз.
Сколько же крох, сколько козявок на свете! И есть тихие-тихие,
ТИХИЕ, СЛОВНО ХЛЕБ.
Дали спрашивал Лорку, понравилось ли оно ему, явно рассчитывая услышать "да". Реакция поэта неизвестна. Может статься, он так и не высказал своего мнения, однако надо признать, что вряд ли он посчитал его шедевром, хотя оно было наверняка интересным благодаря деталям, которые художник позднее включил в свои живописные работы. Так, часы "с ремешком из травинки" несомненно предвосхищали его знаменитые растекающиеся часы 1930-х годов2.
Дали послал стихотворение и Пепину Бельо, интересуясь его мнением и, конечно же, предлагая свое: "Как сильно оно отличается от слабоумного, сентиментального и антипоэтического экстаза Хуана Рамона Хименеса, к примеру! Хуан Рамон — Предводитель Всех Испанских Тухляков"3. В другом письме к Бельо, датированном 24 октября 1927 года, Дали объявлял, что намеревается выпустить статью о кино в "La Gaceta Literaria" ("Литературная газета"), наиболее претенциозном и очень популярном испанском культурном обозрении. Оно выходило каждые две недели в Мадриде под редакцией писателя Эрнесто Хименеса Кабальеро — будущего теоретика испанского фашизма.
В отличие от "L'Amic de les Arts", издаваемого на каталанском, "La Gaceta Literaria" обращалась ко всем испанским читателям, поскольку ее полное название гордо гласило: "Литературная газета: иберийская, американская, международная". В первых шести номерах (первый появился 1 января 1927 года) газета освещала культурную жизнь по обе стороны Атлантики. Дали встретил энергичного Хименеса Кабальеро в Мадриде: он был близок с помощником главного редактора и секретарем Гильермо де Торре, одним из ведущих представителей движения "Ультра" в начале 1920-х годов. К осени 1927 года Лорка, Гаш и Монтанья уже работали в "La Gaceta Literaria", тогда как Бунюэль был внештатным фотографом журнала в Париже. Неудивительно, что Дали, поставивший целью во что бы то ни стало добиться славы, тоже обратился к обозрению Хименеса Кабальеро ради рекламы. Его первая статья о философе Хоакиме Ксирау появилась 1 декабря 1927 года.
Статья о кинематографе под названием "Киноискусство против искусства" была опубликована двумя неделями позже и посвящена Бунюэлю. Как и можно было ожидать, Дали обрушился с критикой на фильмы с традиционной сюжетной линией (знаменитый "Метрополис" Фрица Ланга, о котором художник отозвался с презрением). "Возможности фотографии и кино обусловлены неограниченной фантазией, рожденной самими вещами, — настаивал Дали (это был тезис, который он намеревался проиллюстрировать строками своей "Поэмы о малых сих"), — А безвестный киношник-антихудожник снимет чистенькую кофейню, простенькую жалкую комнатенку, будку стрелочника, бляху полицейского, поцелуй в темном салоне такси, но когда застрекочет проектор, окажется, что на экране — целый мир, волшебный, исполненный не воплотимой в слово поэзии <...> Кусочек сахара на экране может оказаться куда грандиознее скопления небоскребов"4.
Вскоре Дали стало ясно, что документальный жанр и есть идеальный способ для передачи реалий внешнего мира, поскольку к достоинствам неподвижной фотокамеры добавляет движение. Особенно Дали был захвачен возможностями кино передавать метаморфозы, перетекания одних предметов в другие. Сегодня это вряд ли кого-нибудь удивит, однако в 20-е годы это казалось сродни чуду. Сюрреализм, нацеленный на отражение бессознательного, вскоре осознал сверхъестественные возможности кино для производства подобных трансформаций и смещения перспективы, поражающих своей неожиданностью и фантастичностью, неотъемлемыми от мира снов. Из этого осознания и должен был появиться "Андалузский пес" Бунюэля и Дали.
В это же время в Париже Миро был занят делами Дали: он показывал фотографии его работ, встречался с коммерсантами, старался вызвать интерес к нему и пытался уговорить Пьера Льоба подписать с ним контракт. Седьмого декабря Льоб в письме поблагодарил художника за фотографии, попросил прислать новые и осторожно намекнул, что "рассматривает возможность" сотрудничества с ним. Имелось в виду будущее, когда Дали перестанет метаться от направления к направлению и найдет собственную манеру. "Я уверен, что вам вскоре удастся найти свое место, — писал Льоб, — с вашими талантами вам суждено сделать блестящую карьеру художника". Из уст Льоба это прозвучало высочайшей похвалой5.
Неделю спустя с Дали связался Поль Розенберг, агент Пикассо, который напомнил, что уже давал о себе знать после выставки Дали в галерее Далмау в январе 1927 года, и высказал удивление, что художник не ответил ему. Розенберг видел фотографии последних картин Дали и просил навестить его, когда тот будет в Париже. Если учитывать высокое положение, занимаемое Розенбергом в мире искусства, это были прекрасные новости6.
Потом последовало письмо Миро от 17 декабря 1927 года, показывающее, какую важную роль он стал играть в продвижении Дали. Он писал ему перед отъездом в Париж:
Рад был получить ваши рисунки.
Без сомнения, вы очень талантливы, и вам уготовано блистательное будущее в Париже.
Я получил письмо от Пьера, он тоже под сильным впечатлением и, наверное, свяжется с вами.
Ранее он писал мне, что передал некоторые из ваших фотографий Кристиану Зервосу из "Cahiers d'Art".
Я думаю, мы уже всё подготовили, вам необходимо только постоянно и упорно трудиться.
Послали ли вы свои последние работы Пьеру? Сделайте это. Я бы хотел сохранить фотографии у себя, для того чтобы лично показывать другим людям.
Перед моим отъездом я бы попросил вас выслать фотографии работ других периодов или выражающих иные душевные состояния. Мне кажется, очень важно, чтобы о них тоже узнали. В заключение совет — продолжайте двигаться вперед, но не торопитесь. С надеждой, что у вас все в порядке, искренне рад быть вашим другом и партнером. Всегда ваш, Миро7.
Пока шла переписка Дали и Миро, журнал "L'Amic de les Arts" сообщал, что Дали знаком с "двумя наиболее известными парижскими агентами"8, а завистливый Луис Бунюэль продолжал следить за попытками Сальвадора выйти на арену искусства французской столицы. В длинном письме Пепину Бельо от 8 ноября 1927 года он писал, что опубликовал статью Дали о кино в "La Gaceta Literaria" только из жалости, ибо в ней не было ничего, что он, Бунюэль, уже не написал в "Cahiers d'Art". "Дали отстает, — продолжал он радостно. — Я знаю точно, что он уже посылал фотографии своих работ агентам в Париж. Розенберг сказал, что он пишет неплохо, а Пьер — ты знаешь его — говорит, что Дали подражает Миро. Они не купили у него ни одной вещи, вот результат его усилий. В Испании каждый кричит: "Он гениален!", "Он действительно оригинален!" Он отстает, говорю я тебе. И это вина Федерико". Далее Бунюэль сообщал о том наслаждении, которое доставил ему провал "Марианы Пинеды" Лорки в прошлом октябре в Мадриде9. В действительности же критики не так уж плохо отнеслись к пьесе, как показалось Бунюэлю. Но поэт был гомосексуалистом, что для Бунюэля являлось достаточным поводом для насмешек.
Дали написал Лорке вскоре после премьеры "Марианы Пинеды" в Мадриде. Это письмо свидетельствует, что сюрреализм все более и более захватывал его, вопреки публичным заявлениям. Он сообщает, что много работает: "Я пишу, да так, что умираю от счастья". Иногда тон его письма становится интимным. Он дразнит Лорку и обращается к нему: "Hola Senor" ("Здравствуйте, господин!"):
Есть у меня, господин мой, искушеньице, послать вам в дар клок моей рубахи цвета лангусты, а точнее, цвета сна, что снится лангусте, в надежде что умиление подвигнет вас в свою очередь выслать бедолаге вспомоществование.
Дали обрушивался на Маргариту Ксиргу, которая так и не заплатила ему ничего за оформление "Марианы Пинеды" — на эти пятьсот песет он и Лорка смогли бы выпустить "Антихудожественный манифест" и начать широкую кампанию против "тухлых" ценностей, так ими презираемых10.
Легко представить, как сладострастное подтрунивание Дали усиливало переживания поэта. Возможно, это делалось намеренно. А за кулисами Бунюэль умножал свои усилия, чтобы способствовать их разрыву.
Примечания
1. Стихотворение, видимо, предназначалось для "Gallo", но, по неизвестным причинам, не было там опубликовано и увидело свет только год спустя в "L'Amic de les Arts" с посвящением С. Гашу.
2. SDFGL, р. 66.
3. SVBLD, р. 165.
4. Dali, "Film articstico, film antiartistico".
5. Dalijoven. 1918-1930 (каталог, см.: "Библиография", разд. 1), p. 33.
6. Ibid.
7. Ibid., pp. 29-30, 32.
8. AA, 29 February 1928, p. 164.
9. Цит.: SVBLD, pp. 166-167.
10. SDFGL, pp. 80-81.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
