Замок Галы и Театр-Музей Дали
Энрике Сабатер Боне оказался полезен Сальвадору Дали не только как фотограф и журналист. Одной из его наиболее важных услуг была помощь в поиске замка. Дали давно обещал подарить Гале замок для летнего отдыха. Место должно быть расположено достаточно далеко от Порт-Льигата, чтобы она чувствовала себя по-настоящему независимо, но и не так далеко, чтобы это мешало их общению. Сабатеру помогла лицензия пилота, и он на своем аэроплане начал фотографировать район, отыскивая возможные варианты. Однажды в 1969 году он обнаружил в местечке Пуболь старинный дом средневековой постройки, с садом, обнесенным стенами. Дали работал в студии, когда Сабатер принес ему увеличенные фотографии. "Он бросил кисти, увидев только одну фотографию и, мгновенно влюбившись в Пуболь, закричал: "Гала! Гала! Гала!" — вспоминал Сабатер1.
Переговоры о покупке дома начались немедленно. Пачка стодолларовых купюр, полученных Галой от Альбаретто за иллюстрации Дали к "Одиссее", послужила первым взносом наличными. "Мы тут же использовали эти деньги, чтобы купить Пуболь", — возбужденно сообщил Эмилио Пигнау2. Гала дала понять архитектору, что замок должен быть отреставрирован к моменту ее и Дали возвращения в Испанию следующим летом. Она не потерпит никаких отсрочек. Она предоставляла ему полную свободу во время ее отсутствия. Но — восстановление здания должно быть закончено к указанному сроку, который был совершенно нереальным. Однако опытный Пигнау ответил, что сделает все вовремя.
Семь месяцев Пигнау руководил бригадой каменщиков и декораторов и старался не нервничать, получая одно за другим требовательные письма от Галы. К маю 1970 года, когда супруги Дали вернулись в Испанию, здание было почти восстановлено, оставались лишь некоторые отделочные работы и покупка мебели3. Дали пришел в восторг от увиденного и устроил небольшую "семейную" вечеринку в честь нового пристанища Галы. Французский фотограф Марк Лакруа снимал это событие на пленку. Гала радовалась, как маленькая девочка, что она — единоличная хозяйка имения4. Их соседи — супруги Хоаким и Долорс Ксикот — были наняты смотрителями дома. Кроме того, когда Гала переехала в свой новый дом, Долорс взяла на себя обязанности кухарки5.
В течение десяти лет Пуболь был любимым гнездышком Галы, тайным убежищем за высокими стенами, куда сам Дали мог быть допущен только по письменному приглашению своей Музы. Нам, видимо, никогда не узнать, как жила Гала в этом поместье. Хоаким и Долорс Ксикот хранят молчание, их рты заперты на замок; мальчики, появлявшиеся там, не оставили никаких воспоминаний, хотя кое-кто из них представлен на фотографиях. Дали принимал личное участие в оформлении Пуболя: расписал потолок огромного холла в помпезном стиле с применением эффектов trompe l'oeil (обманки) и спроектировал бассейн в саду, который, как отмечали многие, являлся образцом безвкусицы. И все же в основном художник был занят переговорами с мадридскими властями по поводу своего Театра-Музея в Фигерасе. Власти тянули время, постоянно возникали проблемы с финансами, министерские проволочки только ухудшали ситуацию. Десятого октября 1968 года Дали был удостоен второй аудиенции у генерала Франко, во время которой посвятил его в детали своего проекта. Похоже, престарелый каудильо проникся интересом к Дали и сказал, что художник "сможет превратить Фигерас в мекку современного искусства". Подобных фраз Дали не ожидал и бурно выразил благодарность6. В тот же самый день Питер Мур, убедившись, что с Мадридом "каши не сваришь", предложил организовать частное финансирование проекта, чем немедленно и занялся. В здании отеля "Дюран" — главного штаба Дали в Фигерасе — он планировал открыть ресторан и предоставить, в рекламных целях, свою коллекцию работ Дали для его оформления. Министерство строительства наконец приступило к делу, и начало казалось вполне удовлетворительным, так что в услугах капитана пока не нуждались7.
Однако и через два года реальных сдвигов не было. Дали начал выходить из себя. Первого апреля 1970 года, в день шутливых розыгрышей, Дали провел пресс-конференцию в Музее Гюстава Моро в Париже и сообщил о создании своего музея. Почему первого апреля? Потому, объяснил Дали, что он всегда делал все наоборот и именно сегодня говорит чистую правду — никаких шуточек. А почему в Музее Моро? Во-первых, потому, что это один из его любимых музеев — он всегда рекомендовал его своим друзьям, — и во-вторых, потому, что считает Моро "наиболее выдающимся эротическим и скатологическим художником", художником-алхимиком, превращавшим, подобно самому Дали, простейшие металлы в золото8. Затем он сообщил, что купил замок для Галы; что предложил президенту Республики открыть Музей сюрреализма во Франции; что его гонорар за минуту рекламы составляет десять тысяч долларов и что он исследовал возможности сохранить свое тело после смерти с помощью замораживания. Дали был в отличной форме, говорил блестяще и даже вызывающе. И Карлос Лозано, облаченный в соответствующий случаю наряд одного из персонажей картины Моро, вспоминал об этой пресс-конференции "как о знаменательном дне". Художника спросили, сколько картин он собирается предоставить своему будущему Театру-Музею. Тот ответил, что больше, чем Пикассо оставил своему музею в Барселоне. Пикассо, как всегда, продолжал занимать его мысли9.
В конце концов 26 июня 1970 года высокая министерская комиссия на деловой встрече в замке Перелада (принадлежащем миллионеру Мигелю Матеу) приняла решение дать проекту зеленый свет10. Работы начались 13 октября 1970 года, и теперь, когда идея стала воплощаться в реальность, Дали принялся серьезно обдумывать график работ, структуру и содержание будущей экспозиции. Прошло еще четыре года, и музей наконец был готов к открытию.
Энрике Сабатер Боне постоянно писал о Дали и его окружении в светской хронике газеты "Los Sitios". Четырнадцатого июня 1970 он сообщил, что Дали преподнес в дар Театру-Музею картину под названием "Натюрморт Кадакеса с мягкой гитарой", более известную как "Натюрморт в лунном свете" (1926). Дали объяснил, что в картине запечатлены его отношения с Лоркой, и тогда же сделал, очевидно, свое первое публичное заявление о соединении двух голов — его и поэта — в одну, практикуемом им в работах 1920-х годов. "В картине есть одна особенность, — говорил он Сабатеру. — Это портрет одного нашего друга. Но тень бюста соответствует моей собственной тени, иначе говоря, это в некоторой степени тень автопортрета". Тогда же он заявил, что все его имущество отойдет Театру-Музею в Фигерасе, поскольку у него нет детей. Видимо, он уже подумывал о том, чтобы изменить завещание11.
В июле, через несколько недель после описываемых событий, Сабатер познакомился с Амандой Лир, которая сопровождала Дали и Галу на вечеринку в "С'Агаро". В этот вечер Сабатер сделал множество фотографий и использовал их в качестве иллюстраций для репортажа в "Los Sitios". Снимки понравились Дали и Аманде, и как фотограф Сабатер стал незаменим12.
Хроникер проводил много времени в студии художника в первые годы их дружбы и восхищался его трудоспособностью. В семь утра Дали уже обязательно стоял за мольбертом и работал без перерыва до полудня. Потом была сиеста, а затем снова работа. Дали отдыхал только по вечерам, и то всего несколько часов, никогда не отступая от этого графика. Но у всякого правила есть исключения. Когда Гала отправлялась с очередным любовником веселиться в Италию (постоянный маршрут ее любовных путешествий), Дали звонил Аманде Лир или Наните Калашникофф. Они приезжали через несколько дней и гостили у него по две недели. Только в этих случаях Дали позволял себе отступать от режима13.
Аманда Лир относилась к Сабатеру с недоверием (что явствует из ее книги). И он отвечал ей тем же. В 1996 году он вспоминал, что она была приятной, привлекательной, но всего лишь игрушкой Дали. В доме Дали и в Кадакесе Аманду обычно называли "Ля Песета" — из-за ее привычки просить несколько песет для карточной игры, когда они вместе с Дали выходили в свет. Сабатер уверял, что Дали платил ей шестьдесят долларов в час за позирование и что она до сих пор хранит некоторые чеки14.
Но насмешливое отношение Сабатера к роли Аманды в жизни Дали несправедливо. В 1971 году французский журнал "Vogue" заказал художнику оформить рождественский номер, который Дали посвятил Гале и ее замку в Пуболе. Много места в этом номере отведено и Аманде Лир, представленной на нескольких фотографиях Робера Дешарна и Дэвида Бейли. Она была не просто наемной моделью, ее роль гораздо важнее.
Аманда никогда не видела Дали таким счастливым, как летом 1972 года в Порт-Льигате: строительство музея успешно продвигалось, и Дали трепетал от радости, рассматривая варианты геодезического купола, который должен был увенчать здание старого "Принсипаля". Гала проводила лето у себя в Пуболе. Дали был уверен, что когда умрет диктатор Франко, Испания перейдет к абсолютной монархии. Художник всегда говорил Аманде о своем монархизме. Теперь же у него появилась возможность поклоняться настоящему королю! Исидор Беа находился на лечении в Барселоне, поэтому Аманда помогала Дали в студии15.
Однажды Гала пригласила Дали и Аманду в Пуболь. Атмосфера встречи была напряженной. Гала не пожелала провести их в свои личные покои. Аманде ее жилье показалось несколько спартанским. Гала же считала дом в Порт-Льигате слишком барочным, слишком "перегруженным". Этот ужасный бассейн, который кишмя кишел хиппи! "У тебя вкус неотесанного провинциала из Фигераса", — язвительно заявила она мужу. Когда они уезжали, Дали сказал ей несколько шутливо: "Возвращайся домой, Галушка, я скучаю по тебе". "Ни за что, я здесь счастлива. Ты же оставайся со своей Амандой!" — отвечала Гала16.
В мае 1973 года лондонское Воскресное Телевидение послало съемочную группу в Испанию, чтобы снять документальный фильм о Дали. Добродушному репортеру Расселу Гарти было позволено увидеть Галу в Пуболе. Муза появилась на несколько секунд в окне своего средневекового гнездышка. Дали признался Гарти, что бывает безмерно счастлив — как мазохист! — получая допуск в замок по специальному письменному разрешению.
Гарти заметил, что все мысли Дали в это время были обращены к Театру-Музею в Фигерасе. Мастер взял его на экскурсию. "Моя мечта — воспроизвести здесь отроческий период моей жизни в Фигерасе и Кадакесе, — многозначительно произнес Дали перед камерой. — Все мои ранние переживания и эротические события случились именно здесь, и, следовательно, это наиболее подходящее в мире место для моего музея". Гарти поднялся на строительные леса, чтобы посмотреть росписи Дали на потолке, и, обратив внимание на изображение костыля, стал расспрашивать о его значении:
Гарти: Вам нравится изображать костыли?
Дали: Да, потому что это символ импотенции.
Гарти: Импотенции?
Дали: Да, ведь все великие люди были импотентами. Наполеон и все другие. Остальные делают детей и больше ничего. Но как только с сексом начинаются трудности, вы творите фантастическую музыку, архитектуру или завоевываете империи.
Гарти: Вы правы.
Поскольку Дали относил себя к числу тех, у кого были исключительные проблемы с сексом, мягкосердечный Гарти согласился с ним, что положило конец диалогу. И это был явный промах телевизионного репортера. В 1973 году Британия имела отличный шанс получить интересный ответ Дали на вопрос о его импотенции. Но, вероятно, Гарти, проведя пять сумасшедших дней с Дали, был настолько истощен умственно, что потерял способность быстро реагировать17.
Примечания
1. Из разговора с Энрике Сабатером (Калелья де Палафругель, 30 июня 1996 г.).
2. Из разговора с Марой и Джузеппе Альбаретто в Турине 23 октября 1995 г.
3. Puignau, р. 112.
4. Из разговора с Марком Лакруа в Перпиньяне в июне 1996 г.
5. Puignau, pp. 112- 114.
6. Guardiola, p. 131.
7. Guardiola, p. 131.
8. Dali and Pauwels, pp. 132-133.
9. Guardiola, pp 151-152.
10. Ibid, p. 157.
11. Enric Sabater, "Este sera el primer cuadro que Dali donara a su museo", Los Sitios, Girona, 14 June 1970, p. 7.
12. Los Sitios, Girona, 14 June 1970, p. 8; Lear, Le Dali d'Amanda, pp. 156, 164.
13. Из разговора с Энрике Сабатером (Калелья де Палафругель, 30 июня 1996 г.).
14. Из того же источника.
15. Lear, Le Dali d'Amanda, pp 201-203.
16. Ibid., pp. 205-206.
17. Hullo Dali (см.: "Библиография", разд. 7).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
